Пуффи, не сказав ни слова, вылез из шкафа. «Кажется, он понял, что я права», — прошептала про себя Лавли. Она закрыла глаза, почувствовала лишь холод ночи, легкий ветерок и легкое приподнятие. Шкаф уже летел над островом. Она боялась открыть глаза. Слишком больно было прощаться с этим островом. Непонятно, по какой причине, но Лавли понимала, что этот остров — не просто остров, временное пристанище. Этот — нечто большее, он стал ей домом, люди, которые на нем жили — ее семьей. А прощаться с семьей тяжелее всего.

…Горячая слеза потекла по моей щеке. Уже нет сил сдерживать чувства. Я сама во всем виновата. Я не хотела этого, но так получилось. Я не должна оправдываться и не буду, особенно перед собой. Может быть, эту привычку я приобрела от Джека?! Нет, я всегда была такой. Ну, и опять я думаю о них. И сердце жжется, а все внутри перекашивается только от одной мысли. Я виновата. Я не смогу дальше жить с ними, зная, что случилось. Проще забыть. Я это давно уже решила. Как только заберу оттуда Женьку, загадаю желание: забыть про остров. Так будет проще. Начну, то есть продолжу старую жизнь в этом доме… пустом доме… Может, назначу свиданию этому соседу Валентину. Он ведь тоже потерял память. Вот и я потеряю. Так проще… Да, проще. Но, а теперь так тяжело на сердце.

Лавли зашла в комнату своего старого дома. Как это странно. На календаре прошло всего три дня, а в душе, как будто бы уже полжизни. Да, и этот дом нельзя считать старым. Она ведь совсем недавно в него переехала. В голове просто каша от всех этих непонятностей со временем. Лавли легла сразу же спать. Наступило утро. Какое тихое утро. «И ведь знаешь же, что никто не придет, но все равно ждешь», — подсказало сердце.

Но на обед все же зашла соседка, опять все с ног на голову перевернула, рассказывала разные сплетни. «Странно, я даже и не помнила, как она выглядит», — подумала Лавли. Вечером зашел Валентин. И, если быть честным, Лавли даже не запомнила, о чем он говорил. Возможно, это был какой-то любовный бред, или его новая книга (он же вроде писатель или нет?!). «Да, это не мой человек, — решила про себя Лавли. — Так бы сказала Дикарка. Неужели и, правда, не мой? Неужели мне просто нельзя поближе с ним познакомиться, и стать хотя бы друзьями… Наверное, нет. Вот, поговорив с Джеком три минуты, ты поняла, что тебе с ним никогда не будет скучно и противно, как с этим». Потом, чтобы мысли опять не мешались в кашу, Лавли попробовала послушать Валентина. Но не получалось. Она сказала, что у нее болит голова, и распрощалась с назойливым поклонником. Сама пошла наверх. Села на кровать. Была уже ночь. Хотя нет, всего десять часов. И почему время течет так медленно? Нельзя даже сказать: уже ночь.

Внезапно Лавли услышала, как что-то шумит в соседней комнате. Она сорвалась с места и побежала в дальнюю комнату. Шкаф был на месте. Вся комната была освещена лунным светом. Маленькая фигурка стояла посреди и с любопытством смотрела на Лавли. Она сразу узнала эту маленькую фигурку. И забыла все то плохое, что была у нее на душе и в мыслях.

…Я бросилась к Хансу, прямо так, на колени, стала целовать, обнимать. Я и сама сначала не заметила, как плачу.

— Я тебя расстроил? — сказал Ханс, смотря своими ясными темными глазами. Он сам был готов расплакаться из-за этой мысли. — Ты не рада меня видеть?

— Нет, — сквозь слезы проговорила я, улыбаясь. — Я счастлива. Я счастлива. Просто я так рада тебя видеть. Ты пришел. А я и не ждала.

— Я соскучился, — сказал Ханс. И по щеке у него покатилась слеза. — Почему ты ушла?

— Я пыталась тебя убить, — прошептала я, пытаясь проглотить тяжелый ком в горле.

— Это была не ты, — сказал Ханс. — Я тебя за это не виню. Если это только из-за меня — прости. Только, пожалуйста, возвращайся.

— Это не только из-за тебя. Я не могу, — ответила я. — Я могу только вредить всем, кого люблю. Я не могу уберечь не только себя, но и других людей. Я не смогла помочь тебе. Я потеряла малютку Аврору. Это была моя вина. И я не смогу себе простить, если по моей вине и ты пострадаешь. Если я не смогу уберечь и тебя, потому что…

— Но, а как же обещание? Ты сказала, что вернешь мою маму. Ты ведь сказала, что вернешь Аврору. Значит, ты должна хотя бы попытаться, нельзя сдаваться на полпути.

— А, если я не справлюсь? — прошептала я, чувствуя вкус соленых слез во рту.

— Но ведь ты не одна. Даже, если ты не справишься, это будет не потому, что ты какая-та плохая, а просто потому, что… так нужно. Пожалуйста, вернись к нам. Я потерял маму, я не хочу теперь потерять и тебя. Ты ведь мне стала почти, как…

Слезы опять пролились из моих глаз. И на этот раз их было не остановить. Я даже не знаю, радоваться мне этому или печалиться. Я кому-то нужна. И кто-то нужен мне. Как я могла быть такой безответственной, что бросила этого малыша? Нет, я пообещала его маме и сдержу свое слово. Я не оставлю его, не брошу никогда. Возможно, бороться за неживых уже бесполезно, но пока дорогие мне люди будут живы, и я буду жить и буду бороться за них изо всех сил, и уж точно теперь не брошу.

Спокойное тихое море. Волны пенятся, то подплывают ближе, то убегают. Утро не жаркое, хорошее, солнечное утро. Лавли сидит на берегу моря, протянув ноги вперед, чтобы вода то погружала в себя ее пятки, то убегала от нее. Она услышала тихие шаги, дыхание. Кто-то присел рядом с ней. И она, конечно, знает, кто это.

— Ты ведь всегда умела управлять этим, — сказал Джек. Лавелина повернулась к нему. Почему-то ей надолго запомнилось это утро. Именно этот момент. Как она поворачивает свою голову. А там, на белом песке в белое-белое утро сидел Джек, как ни странно, в белой рубашке. И такое было безмятежное настроение. — Ты ведь всегда чувствовала, что волны покоряются тебе, когда ты в воде, ты знала, что не утонешь, потому что водный мир — твой мир.

— Я не знаю, — сказала Лавелина. — Да, я это чувствую. Но до сих пор не понимаю, как я могла управлять этим. Устраивать цунами и… — она покраснела.

— Я могу научить, — сказал Джек. Он смотрел куда-то вдаль за горизонт.

— Не знаю, у меня не получится, скорее всего, — ответила она.

— Ты слишком много сомневаешься, — сказал Джек. — Попробуешь — узнаешь. Я еще Дикарку позову. У нее тоже неплохо получается управляться с водой. Только обычно она ее замораживает… всегда, — он усмехнулся.

— А тебе что помогает? — спросила Лавли. — Когда ты колдуешь? Просто я пыталась, и ничего не получалось. И свет, этот лунный свет. Я его не могу призвать.

— Не знаю, — сказал Джек. — Если что-то не получается, возможно, мешают посторонние мысли или… Можно выпустить все эмоции наружу. Например, закричать.

— Закричать? — сказала Лавли. — Да нет. Не могу же я просто так взять и закричать.

— Почему бы и нет, — сказал Джек. Он замолчал. У него было какое-то сосредоточенное лицо.

— Тебя что-то тревожит? — спросила Лавли. Она заметила это по его взгляду.

— Да, — не отрицал он. — Мы уже несколько дней с Филиппом (так Джек называл отца Алисы) готовим план, как их вывести с острова.

— Вывести? — с ноткой задумчивости проговорила Лавелина. Ей всегда казалось, что жизнь на этом острове — целая вечность, и уж точно ее друзья никуда отсюда не уплывут.

— Да, — проговорил он. — Помнишь, Питер Пен. Волшебная пыльца. Мы решили покрыть ею корабль, а потом полететь через другие миры к Земле. Карту составляем. Все почти готово.

— А как же Вова и Алиса? — сказала Лавли.

— А как же… — повторил Джек. — Представляешь, если считать, что год — 360 дней, то они вместе уже почти шесть лет. Странно, да? Они даже и представить это себе не могут. Печально. И Ханс так сдружился с Юлькой. Да вообще. Мы здесь стали, как одна дружная семья. В этом-то все проклятие.

— Почти шесть лет, — повторила Лавелина.

— Кстати, — сказал он. — Сегодня нужно срочно сгонять в один мир, даже в два. Трехсотлетнее соглашение между черепахой и драконом, наконец-то, нарушено. Они собираются создать новый мир. Не смотри на меня так. Как глупо бы это ни звучало, но существуют и такие бредовые миры… А в другом… Был замечен Стоун. Я должен туда сгонять, проверить. Ты не хочешь…