Бергауз и Агата тоже приблизились к гробу. Агата, не в силах сдерживать эмоции, сотрясалась от рыданий, приговаривая: «Ну как же так, такой молодой, такой умник… Ну зачем это нужно…» Бергауз, осунувшийся и очень постаревший, не похожий на себя, поцеловал Мишу в лоб.

– С Богом, Мишенька! Земля тебе пухом…

Небо выдавило из недр белые хлопья. Огромные пушистые снежинки валились на землю, как будто на дворе был не май, а ноябрь… Бергауз деликатно взял женщин под руки и потянул в сторону. Агата, развернувшись, упала ему на грудь и разразилась горестным воем. Лаура продолжала стоять в оцепенении, ее лицо словно окаменело. За все время прощания она не уронила ни одной слезинки.

Копатель громко прочистил горло, напоминая о себе.

– Закрывай, – тихо сказал Бергауз.

Парни опустили крышку и застучали молотками.

– Закапывайте. Как можно глубже, – произнесла Лаура.

Случайный снег моментально таял на прогретой почве, оставляя грязные лужи. Только на недавно вырытой для могилы Миши Асина куче земли образовался приличной высоты белый холмик. Лаура не видела, как под гроб продели веревки, как его почти бесшумно опустили в яму. Она пристально всматривалась в холмик искристого снега, скопившийся над горой. Лаура подошла к снегу, зачерпнула пригоршню и бросила снег поверх гроба. Агата и Бергауз кинули по горсточке земли, и могильщики слаженно заработали лопатами.

Продрогнув до костей, Лаура медленно побрела домой. Она не просто замерзла – ей казалось, что у нее обледенело нутро и никакого способа отогреть его не существует. Как во сне до нее доносились голоса Бергауза и Агаты.

Агата сетовала:

– Что ж никто из Мишиных друзей на похороны так и не пришел, ведь человек-то он был важный?

– Они хотят запомнить его живым, – утешил ее Бергауз, хотя сильно сомневался в правдивости своих слов.

– Ну а на поминки как же? – не унималась Агата.

– Мы сами его помянем, – ответил Бергауз, поглядывая на Лауру.

– Без меня, пожалуйста, – отозвалась она. Для поминальных речей у Лауры точно не было ни малейшего расположения. – Мне надо побыть одной, – примирительно сообщила Лаура, кутаясь в широкий шарф и пряча глаза за темными стеклами очков.

– Понимаю, – согласился Бергауз, хотя вообще ничего понимал.

Аркадий Моисеевич не понял ни Мишиного самоубийства, ни отсутствия его друзей на похоронах, ни холодности Лауры. Наверное, он не все знает. Хотя после смерти Софочки в жизни Бергауза образовалась такая унылая пустота, что все это не имело особого значения.

– Тебя подвезти? – спросил он Лауру, подойдя к машине.

– Нет, я пройдусь пешком.

– Как скажешь, – безучастно отозвался Бергауз, открывая дверь автомобиля Агате.

– А куда вы меня повезете? – встревожилась она.

– Да тут недалеко в ресторанчике немного посидим.

– А я не одета для ресторана, – забеспокоилась Агата.

– Это не банкет, это поминки, – напомнил Бергауз, и Агата снова заплакала.

Кивнув на прощание, Лаура быстро зашагала прочь. Подальше от кладбища, от Бергауза с Агатой, от любых разговоров, в которых упоминается ее покойный родственник. Ей надо было собраться с мыслями.

Войдя в подъезд, Лаура принюхалась и неожиданно для себя почувствовала острый приступ голода. Лаура вспомнила, что не ела со вчерашнего дня. В подъезде пахло пловом. Не столовским полувареным мясом, луком и морковкой – пахло настоящим, барбарисово-бараньим, с тающим жирком и растворяющимся во рту оранжевым, пропитанным соком молодого ягненка рисом. Пахло углями и казаном. Она еще раз вдохнула запах еды и вдруг удивилась: «О чем я думаю… У меня в подъезде никто даже теоретически не может готовить плов в казане. Видно, головка-то не выдерживает…» Дверь в ее квартиру была распахнута настежь. Лаура не успела ни удивиться, ни возмутиться. Баринов буквально затащил ее внутрь и принялся снимать с нее пальто.

– Замерзла! Посмотри на себя! Быстро – в горячую ванну и к столу, – командовал он. – Прямо в халате. Не прихорашивайся. Мы тебя любим любой.

Она привыкла к тому, что Баринов являлся без приглашения, когда ему вздумается, и чувствовал себя здесь как дома. Ключ от квартиры он коварно выклянчил у нее «на всякий случай», когда спасал хозяйку в прошлый раз.

Выгнать непрошеного гостя не составляло труда, но он совсем не мешал и даже не раздражал. Лаура даже обрадовалась, что не придется находиться одной, хотя и удивилась, откуда у Баринова столь извращенное чутье на сомнительные ситуации. Стоит чему-то произойти – он тут как тут со своими заигрываниями. Баринов нес околесицу, подготовившись к беседе в своем ключе.

– Рододендрон остроконечный, это что за зверь? – спросил он, одаривая Лауру туповатой улыбкой.

– Растение.

– Не может быть! – Баринов картинно округлил глаза.

– Может.

– А почему ты мне его не посадила?

– Теперь сама жалею, что не посадила.

– Красивый хоть?

– Для тебя в самый раз… Ядовитый… – ответила Лаура, пока Баринов ловко переобувал ее в домашние красные тапки и пристраивал на вешалке мокрое пальто.

– Ядовитый, – повторил Игорь. – Вроде тебя?

Сегодняшние похороны стали для Лауры ритуальным прощанием с прошлым. Погребение последнего кровного родственника – хороший повод не искать ответов на вопрос знакомых типа «как там Миша». Баринов отвлекал от будоражащих мыслей. Пускай травит свои байки до тех пор, пока не начнет ей мешать.

После ванны она взбодрилась, вместо халата надела ярко-синий спортивный костюм и решила продолжить словесную пикировку:

– Слушай, Баринов, неужели ты узбека нанял, чтобы плов сделал? Что-то на тебя не похоже. Слишком широкий размах.

Баринов загадочно ухмыльнулся.

– Узбек у меня в гостевом домике живет, который сам же и построил. За это я с него пока денег не беру. Он мне платит услугами и готовит манты, ягненка на вертеле и плов иногда…

Из кухонного проема высунулось милое приятное лицо пожилого человека совершенно не узбекского происхождения.

– Игорек, давайте уже к столу…

Старичок, увидев Лауру, чуть подобрался, провел рукой по остаткам седой шевелюры и добродушно улыбнулся.

– Да ты, дочка, красавица! – воскликнул он и сделал шаг навстречу. – Ну надо же! Как есть – красавица! Красотища! – взвизгнул он, качая головой, и отступил назад. Потом сделал еще несколько шагов и откинул голову, чтобы лучше разглядеть Лауру. Он охал, закатывал глаза и прикладывал руки к сердцу.

– Кажется, я чего-то не понимаю, – осторожно заметила Лаура, но улыбчивый дедуля, казалось, ее не слышал. Он опустился в кресло и, не скрывая восхищения, разглядывал ее.

– Вы – повар? – вконец смутилась Лаура. Милый симпатичный старичок явно ошибся адресом или принял ее за кого-то другого. Его даже было жаль огорчать.

– Я и повар, и плотник, и слесарь… – загадочно ответил старичок, не сводя с Лауры восхищенных глаз. – Это ж надо, рыженькая-то какая! Как морковка! Красота… Я подумал, не выгонишь же ты меня – старика.

– Папа, не начинай. Никто тебя не выгоняет, – отозвался Баринов.

– Папа? – опешила Лаура. – Твой?

– Он самый! – озорно подмигнул старичок. – Вот в гости заглянул, плов от Алишера привез, горячий еще! Уж очень на тебя хоть одним глазком взглянуть хотелось.

Добродушная улыбка не сходила с его лица, а Лаура в полной растерянности стояла посреди комнаты и не знала, что делать.

Зато Баринов-старший отлично знал, чем заняться.

– Игорек, чайку фирменного завари нам! – повелительно, но ласково крикнул он в сторону кухни и доверительно сообщил:

– Игорек знает толк в травах! У него рецепты на любой случай: и для крепкого сна, и для бодрости духа, и от немощи тела…

Незаметно перейдя с продуктовой темы на личности, папаша доверительно сообщил, что сын обладает всеми достоинствами идеального человека, друга, сына и мужа.

– Он не мужик, он – чистое золото! У кого хочешь спроси.

Если бы Лаура не знала, о ком речь, она без малейших раздумий заочно вышла бы замуж за предлагаемого субъекта. Но описываемый персонаж не имел ни малейшего отношения к Игорю Баринову. Папа, не прерывая хвалебной речи, встал с кресла и начал расхаживать по комнате. Он не упускал ни одной мелочи, разглядывал и ощупывал все, до чего мог дотянуться. Выглянув в окно, папаша одобрительно крякнул от панорамного вида на площадь Победы и прилегающего к ней сквера.