За час до боя курантов Оксана Яковлевна переоделась и собралась пойти на работу. Кутаясь в видавшую виды шубу, она почти выбежала из подъезда, надеясь не промерзнуть до костей.

– Мам, мама, – услышала Оксана за спиной и обернулась.

– Мам, с наступающим! Познакомься. Вика.

Оксана Яковлевна остановилась.

– Наконец-то, – спокойно сказала она. – Не мерзните. Вам еще детей рожать. Быстро в квартиру! «Оливье» в холодильнике.

Ковригин был не просто счастлив. Он находился в состоянии безграничной эйфории. Он, пускай на одну ночь, – хозяин Игнатьевского. Зато это новогодняя ночь. Какие там родители, семья или друзья… Когда он станет хозяином этого дома, ничьей ноги здесь не будет! Алексей с бокалом в руке очень медленно расхаживал по комнатам особняка. Он разговаривал сам с собой, с картинами, со статуями. Ему казалось, что они ему по-своему отвечают, он как будто соединялся с домом, врастал в него. Ковригину хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно. Он подошел к окну и замер от восторга: витражные стекла, разрисованные белым морозом, отражение белой луны в замерзшем пруду, огромные красные розы в антикварных вазах… «Как Новый год встретишь, так его и проведешь».

Как бы он хотел прожить так целый год. Хотя бы год. Все зависит от Виктора. Дельный мужик. Вот кто правит балом… Зачем ему понадобился Асин… Ничего, разберемся. Если дорога в этот дом лежит через Толеранина Первого, он, Ковригин, с этим как-нибудь справится…

Юля Павлова встречала Новый год с родителями. Их очень кстати пригласили в мэрию. Там как раз собирается вся старческая тусовка с приличным капиталом. Каждый умный, обеспеченный и статусный долгожитель Венецка точно хотя бы на пять минут забежит, чтобы собственноручно приложиться к руке или щеке городского главы. Юля составила список предпочтений. Первые три позиции занимали самые влиятельные, самые возрастные и самые перспективные, с ее точки зрения, кандидаты. Пусть хоть один из них просто ее увидит, а там уж она посмотрит, кто из претендентов наиболее подходящий.

Землякова сидела в тупости перед картиной и выпивала со своей новой подругой, нарисованной на холсте. Рядом с Наташей валялись две пустые и стояла одна початая бутылка.

– Ну что, Кучемасова, с наступающим? Давай, скажи мне, где мой муж отмечает Новый год? Или ты думаешь, что он действительно работает в своем клубе? Мы его вернем, правда? Видишь, как бывает? Меня не позвал – и тебя не взял с собой.

Наташа подошла к картине и чокнулась с предполагаемым бокалом в руке извивающегося чудовища.

Несмотря на то что Лаура впервые в жизни встречала Новый год без сестры, она осторожно отмечала, что ее внутреннее состояние налаживается. Спортивные костюмы заняли привычное место в шкафу, тренировки приносили удовольствие и бодрость, и даже начал просыпаться вкус к еде. Лаура коротким сообщением поздравила Софочку и Аркадия Моисеевича, пообещала появиться на свадьбе, если таковая планируется, и с удовольствием развалилась на диване, включив «Иронию судьбы». Она дождется в одиночестве, когда этот чудовищный год закончится. Следующий будет лучше.

Полковник тщательно обошел Толераниум. С удивлением заметив тонкую полоску света, проникавшую из-под двери Толеранина Первого, Полковник не стал тревожить мальчишку. Этот год оказался для Полковника удачным. Жена и теща стали сговорчивыми и даже привезли ему из Турции добротные кожаные тапки, а себе – ворох блестящей одежды. Полковник не спешил, ему хотелось, чтобы жена успела нарядиться и праздничный стол был накрыт как положено. Он точно знал, что его ждут и без главы семейства за стол не сядут. Теперь его появление домой превратилось в праздник.

Ноги сами несли Мишу в Толераниум. Перед глазами у него стояла картинка с Софочкой, лежащей на диване. Ему даже казалось, что вокруг до сих пор витает ее запах. Миша разлегся в кабинете, стараясь избавиться от отвращения и испуга. Он включил телевизор. В новостях подводили триумфальные итоги работы Толераниума и ожидали в новом году еще более эффективной статистики повышения уровня сознательности населения. В пример приводили масштабную акцию по поддержке голодающей лесбиянки по имени Мила Потапова. Миша заснул.

Мила Потапова стала героиней новогоднего сюжета заслуженно. Она пришла работать в Толераниум в день открытия. Девушка была мужиковата, полновата и негигиенична. В то же время – правдива, открыта и решительна. После нескольких лет тесного союза Милу бросила подруга. Находиться в статусе сожительницы подруга Милы считала унизительным и поставила вопрос ребром: или они вступают в законный брак, или она выходит замуж за массажиста Степана. По закону не было ни единой возможности стать легальной супружеской парой, в которой муж – женщина и жена – она же.

Мила расстроилась и разгневалась. В принципе, они могли уехать за рубеж в качестве сексуальных беженцев, получить там половое убежище и узаконить свои отношения, но Мила работала борцом с режимом, а за рубежом ей пришлось бы распрощаться с любимой профессией. Пара-тройка злобных интервью в год не смогут прокормить семью. Искать работу не по специальности в чужой стране – об этом страшно было даже подумать. Мила решилась на крайние меры. Выступая глашатаем обиженных законом недетопроизводных пар, Мила Потапова объявила голодовку.

Она голодала, требуя легализовать однополые браки, и грозилась продолжать голодовку до победного конца. Самоотверженная Мила страдала за себя, за подругу, а также за всех граждан, ущемленных в правах на свободу полоизъявления. Изможденная голодом, Мила теряла силы и уже не могла выходить из дома. К ее подъезду на Петровской площади стекалась прогрессивная общественность и устраивала акции под окнами квартиры, расположенной на первом этаже. Мила приветствовала своих сторонников и благодарила за поддержку, стоя у окна и опираясь на подоконник. Время шло, власти безмолвствовали, а равнодушные обыватели не проявляли никакого интереса к страданиям голодающей. Видные общественные деятели с экранов телевизоров ежедневно клеймили режим и обращались к Миле с пламенными призывами прекратить голодовку. «Ради жизни на Земле». Мила не сдавалась. Врачи били тревогу, предупреждая о тяжких последствиях и голодных обмороках политической мученицы. СМИ ежедневно сообщали об ухудшении здоровья Милы Потаповой. С каждого забора, из каждой подворотни неотступный образ заплывшей жиром самоотверженной героини с печальным и требовательным взором призывал к гражданской солидарности. Жители города ехидно шутили, что голодающая затворница пухнет с голоду. Коллеги тайком передали голодающей большую черную шаль, в которую она теперь куталась, подходя к окну. Шаль скрывала лишний вес и придавала облику скорбный вид.

Благотворительный аукцион в поддержку голодающей принес сущие гроши. Оппозиционеры пустили в ход тяжелую артиллерию.

Из престижной частной школы на место страдания Милы Потаповой пригнали группу первоклашек. Они выстроились шеренгой под окнами голодающей и ждали сигнала от классной руководительницы, чтобы вовремя развернуть транспарант с воззванием «Мила, кушай». Неожиданно от первоклассников отделился румяный мальчик, у которого в руках оказалась небольшая корзина с торчащими из нее колбасными палками. Мальчик подбежал к окну и, дотянувшись до подоконника, пристроил на него корзину так, чтобы была видна надпись: «Шустрофф».

– Это вам мой папа просил передать, – скороговоркой проговорил посыльный и вернулся в строй. По отмашке первоклассники развернули транспарант, на котором крупным шрифтом поместился слоган: «Сардельки “Мила”» – для сердца мило! Шустрофф». Первоклассники стройно заголосили: «Мила, кушай! Мила, кушай! Мила, кушай…» Акция транслировалась по центральным каналам и на рекламных экранах города в прямом эфире.

Мила посылала воздушные поцелуи и пыталась прикрыть шалью объеденную глазами колбасную посылку. Захлебываясь слюной, Мила кричала, что выстоит и добьется цели. Иначе грош цена нашей демократии и свободе!