Георгий ответил не задумываясь, потому что дурь, которую он покурил пять минут назад, была превосходная:

– Принудительная эвтаназия для всех желающих. Признание наркотического или алкогольного опьянения смягчающим обстоятельством. И, конечно, немедленная амнистия всем невинно пострадавшим…

Альберт монотонно расхаживал взад-вперед по парковке торгового центра. Он приехал за полчаса до встречи. Альберт держал в руках дурацкий горшочек с розовой орхидеей.

– Купи цветы и создай семью, – посоветовала Оксана Яковлевна. – В жизни все гораздо проще, чем кажется. Если она готова, ты поймешь с первого взгляда.

Альберт и без мамы знал, что только Вику хочет называть своей женой. Но мысль о том, что он подвергает ее риску, была невыносима.

– Ты знаешь, в чем твое счастье? Тебе во второй раз привалил фарт. Первый невероятный случай – тебя выпустили из секты, а второй – тебя полюбила нормальная женщина. Сможешь ее удержать – поймаешь удачу за хвост, и никакие сектанты тебе не страшны. Потеряешь – больше такую никогда не встретишь. Коляска и памперсы – с меня.

Альберт поражался цинизму матери, но она почему-то всегда оказывалась права. Сейчас, когда он, волнуясь, будто школьник, нервно исследовал парковочную разметку, каждая секунда ожидания казалась вечностью. За пять минут Викиного опоздания Альберт посмотрел на часы раз двадцать. Шестую и седьмую он держался и не контролировал время. На восьмой подумал, что это совсем не похоже на щепетильную Викторию Павловну, а затем обнаружил, по крайней мере, трех человек, которые явно следили за ним, чтобы в удобный момент предъявить условия выкупа пропавшей невесты. «Они все-таки нашли меня», – подумал Альберт и испытал приступ паники, потом гнева и вместе с этим – невероятной решимости вступить в неравный, пускай обреченный на провал, поединок. Увидев Викторию Павловну, бегущую к нему со всех ног, он сделал навстречу два шага, неуверенно протянул горшок с орхидеей, и Вика засмеялась, как девчонка.

– Зачем это? Я согласна! Бояться вместе гораздо продуктивней!

После похорон мамы Миша заходил домой только для того, чтобы переночевать и переодеться. Теперь у него не было никаких ограничений. Но и смысла приходить домой тоже не было. Слова «вовремя» и «невовремя» потеряли всякий смысл, доказывать свою значимость стало некому, тренировки перед зеркалом больше были не нужны. Поэтому Миша практически жил в Толераниуме, где кабинет с сидящим на подступах к Толеранину Первому Ковригиным превратился в родной дом.

К Алексу Миша чувствовал все большее расположение. Было в нем что-то настоящее, непритворное, какая-то одержимая верность. Ковригин был всегда в форме, не обременял шефа напрасными хлопотами и четко следил за графиком главы Толераниума, Сегодня Толеранин Первый должен был озарить своим присутствием вручение премии «Прорыв года».

Церемонию награждения вел сам Воля Нетребо. Премия была придумана им в ответ на возрастающие обвинения в непродуктивной работе гендерного отдела. У Воли Нетребо всегда находилась козырная карта, которую просто было нужно достать в соответствующий момент.

Из доклада Воли следовало, что именно венецкие продвинутые граждане опрокидывают общественное мнение отсталого населения, гниющего в застойном болоте. Причем опрокидывают не на местном, и даже не на федеральном, а на самом настоящем международном уровне! Президент, автор и ведущий церемонии воздал должное тем, кто шагает в ногу со временем.

Потомственный трансгендер в третьем поколении Саша Дыщенко выиграл тяжбу в Европейском суде по правам человека. На финальное слушание он не поехал по причине отсутствия возможностей, но, оставаясь в Венецке, Дыщенко воззвал к европейским судьям и мировой либеральной общественности с видеообращением, которое непрестанно транслировали по либеральному телеканалу. Правдивая аргументация, безупречная логика, а в итоге заключительная речь растрогали судей до слез. Дыщенко выступал от лица трех поколений многострадальных трансгендеров, нещадно притесняемых тоталитарным режимом. Силясь выдавить из глаз влагу, Саша рассказал, как в условиях жестокой несвободы у его деда не было выбора, поэтому тот был вынужден заниматься традиционным сексом с ненавистной бабкой. Об альтернативных способах соития дед понятия не имел – вероломные власти тщательно замалчивали многообразие половых контактов. Именно по этой причине дедушка Сани Дыщенко многое в жизни упустил и умер в большой печали. А отец, тот и вовсе произнес на смертном одре: «Не так я прожил свою жизнь». Бесспорные трансгендеры, они злонамеренно были обречены на жизнь, полную лишений, против своей природы. Свободное половое самовыражение осталось для Сашиных предков несбыточной мечтой, о которой они даже не догадывались. Им и таким, как они, не суждено было сделать правильный выбор и прожить счастливую жизнь, полную наслаждений.

– Какие еще доказательства требуются для осознания половых страданий при жизни и мучительной преждевременной кончины? – вопрошал Саша высоких международных судей. Вытирая незаметную слезу, Дыщенко бил себя в грудь кулаком, и весомость его доводов увеличивалась с каждым ударом. Прогрессивный мир содрогнулся от злодеяния властей.

– Пару слов о себе, – вещал Дыщенко, преисполненный праведным гневом. – Я тоже жертва сексуальной безграмотности, в пучину которой меня безжалостно ввергло мракобесие властей. Полжизни я провел в потемках преступного замалчивания. Я – потомственный трансгендер с упущенным удовольствием. Не прошу, а требую адекватной компенсации за моральный ущерб!

Высокий Европейский суд постановил взыскать с нерадивых властей сто пятьдесят тысяч евро. Власти почему-то не спешили исполнять решение суда, но и не протестовали. Чтобы поддержать Сашу, местные представители либеральной общественности выбили у мебельной фабрики купон на льготное приобретение двуспальной кровати «Мечта», а у транспортной копании – месячный проездной на любой троллейбусный маршрут. Купон и билет в актовом зале Толераниума в торжественной обстановке Саше вручил лично Воля Нетребо.

– И еще, – добавил Нетребо. – Мы сейчас тестируем новый гендер. «Самозанятый». В последнее время благодаря развитию онлайн-общения он становится все более популярным, особенно среди звезд спорта.

Толеранин Первый вошел в зал и под шквал аплодисментов завершил церемонию, сообщив, что все идет в нужном направлении и уровень толерантности неуклонно растет. «Свобода, либерализм, толерантность – вот то, что нам нужно для полного счастья!»

Кирпичников никогда ни на кого не обижался. У него этой эмоции не существовало. Он как ни в чем не бывало заявился к Ковригину в Толераниум, будто и не помнил отказа в новогоднем развлечении. Ковригин встретил Кирпича более чем прохладно. Почти сразу появился Полковник и ласково заманил Кирпича на чашку чая. Кирпичников, глазея по сторонам на обитателей огромного учреждения, улыбался представительницам женского пола и уверенно вышагивал за низкорослым Полковником. Тот сурово сопел и прочищал горло.

В небольшом спартанском кабинете Полковник не спеша накрыл чайный стол. Закрыв дверь на ключ, он достал из угла шкафа сверток и несколько минут разворачивал тщательно упакованные аппетитные домашние пироги.

– Хороший ты парень, Владимир, – начал Полковник, подливая кипяток из дымящегося зеленого чайника. – Почему работать не хочешь?

Кирпич не понял.

– В смысле? Я ж учусь, чтобы работать нормально. Я ферму хочу сделать – свою!

Полковник чуть подумал и зашел с другой стороны.

– Тут тобой непростые личности интересуются. Вот, запрос пришел, что да как, кто родители, где проживаешь, какие интересы…

– Так я и не скрывал никогда. – Кирпичников с аппетитом поглощал пирожок со смородиной. – Моя мамка такие же вкусные пекёт. Каждый день… Молится за меня, чтобы я от срама поскорее избавился… – Вовка мечтательно закрыл глаза.