Видеть Палача сегодня в мои планы не входило. Я колеблюсь, тяну с ответом, трогаю свои растрепанные волосы…

— Скинь адрес, вызову тебе такси, — предлагает.

— Просто дай ему трубку….

— Не стоит… — произносит он с очередным вздохом. — Вам сегодня лучше разговаривать лично. У меня предчувствие такое. У меня бабушка гадалка, я не рассказывал?

— Рафа!

— Ты слишком паришься.

— Он меня наизнанку вывернул и даже этого не понял! — завожусь. — Как еще с ним общаться?!

— С ним… — бормочет. — Может нежно?

Реагирую на этот совет молчанием. Слово «нежно» отлично мне знакомо, и своим звучанием оно бьет мне прямо в грудь.

— Слушай, — говорит. — Он в семь лет потерял родителей. Если он об этом никогда никому не рассказывает, то не от хорошей жизни. У него… много проблем с этим было. Его заносит. Постоянно. С ним просто терпение нужно. Он же извинился…

Извинился? Еще как…

Только решение дать ему зеленый свет снова — будет самым судьбоносным в моей жизни!

Я снова молчу, посылая в трубку только свое сопение. Кажется, мне хватило всего случившегося, чтобы наконец-то научиться не бросаться чертовыми словами сгоряча.

В трубке снова слышу лязг гитары. Грохот. Рафа чертыхается. Быстро лает:

— Едешь или нет?

Я комкаю в ладони сорванный с ветки лавровый лист и не менее резко отвечаю:

— Да!

Сбросив вызов, решаюсь еще секунду, и все-таки отправляю свой адрес. Через минуту на телефон падает информация из приложения такси: маршрут и номер машины. Точка назначения — село в десяти километрах от города.

Такси забирает меня через пять минут. Всю дорогу я бездумно смотрю на пейзажи, включаюсь, только когда въезжаем в поселок с вылизанными и закатанными в асфальт улицами. Дома здесь в основном новые, но попадаются и древние заброшенные дачи. Дом, у которого меня высаживает такси, — кирпичный двухэтажный коттедж, перед которым припаркован внедорожник с огромными колесами.

Это машина Рафаэля, ее трудно не узнать.

Следуя сброшенной им инструкции, звоню в калитку железного забора. Ее открывают почти сразу. Проходя через двор, кошусь на аквамариновую «Ауди», припаркованную перед въездом в гараж. Местность здесь неровная: чтобы попасть в дом, нужно в прямом смысле вскарабкаться на холм по каменным ступенькам, но это, кажется, плюс, ведь с крыльца обзор на миллион.

Рафа ждет в дверях. Вид у него босяцкий: застиранная майка и такие же шорты. Спрятав руки в карманы, он раскачивается на пятках и отходит в сторону, уступая дорогу.

Остановившись напротив него, заглядываю в дом. За просторным коридором — лестница на второй этаж и кусок широкой гостиной. Все очень сдержанное: плитка на полу, нейтральные стены. Из глубины доносятся звуки игровой приставки — свист шин и рев мотора. Чертыхания…

Проследив за моим взглядом, Рафа чешет затылок и говорит:

— Вэлком…

Смотрю на него с недоверием, прежде чем все же пройти вперед, на звуки. Сбросив сланцы, ступаю по прохладному полу, замечая повсюду разные мелочи, которые… делают этот дом очень обжитым.

— Да бля-я-я-дь… — разлетается по дому голос Артура.

Он сидит на диване перед огромной плазмой, и из-за спинки видна только его макушка.

Рафа следует за мной по пятам. Молчит, пока осматриваюсь.

На экране желтый «Ламборджини» влетает в стену. В углу на усилителе лежит та самая гитара, и у нее порвана половина струн…

Рафа встречает мой настороженный взгляд и сообщает:

— Он бухой в хлам.

Я никогда не видела Палача даже слегка нетрезвым, не то что в хлам, поэтому удивление на моем лице искреннее.

— Что? — роняю, косясь на диван.

Летящий оттуда голос сотрясает потолок:

— Ра-фа!

После коротких колебаний пересекаю комнату и, обойдя диван, встаю между Артуром и телевизором. Быстро изучаю представшую перед глазами картину, и она действительно нетипичная!

Он полулежит, съехав по спинке и небрежно развалившись. Растрепанный, полуголый. На нем только шорты. Только — значит, только. Они так низко сидят, что очевидно: трусов под ними нет.

Оторвавшись от созерцания ровных кубиков его пресса, смотрю в лицо.

Его взгляд стеклянный. Заторможенный. Когда останавливается на мне, прояснений в нем нет, хоть Палач и произносит короткое:

— Ого…

На полу у его ног стоит пивная бутылка. Выпустив из рук джойстик от игровой приставки, он тянется к пиву, но, кажется, забывает, что с этим пивом нужно делать: рухнув обратно на диван, опускает зажатую в руке бутылку на бедро и продолжает сверлить меня взглядом.

Он двигается непривычно. Его голос звучит непривычно. А взгляд — неподвижный, и он не спускает его с меня. Откинув голову на спинку дивана, изучает. Лицо, грудь, живот. Нахально рассматривает, но осмысленнее от этого его взгляд не становится.

Его нахальство меня не смущает. Не отталкивает и не пугает. Может быть, когда-то такое могло случиться, но не теперь. Теперь в нем меня не обманывает ничего! Даже вдрызг пьяный он — это он.

— Соскучилась? — спрашивает с ухмылкой.

Подойдя ближе, забираю у него бутылку. Он разжимает пальцы, позволяя это сделать. Наблюдает, как отдаю ее Рафе, который стоит рядом.

— Нет? — продолжает. — А я — да. Я по тебе соскучился, Волга.

Прозвище, которое тянется за мной еще с детского сада, из его уст слышать чертовски необычно, а его слова бередят душу! Не уверена, что он будет помнить их завтра, ведь он действительно в хлам, а вот я точно не забуду.

Посмотрев на Рафу, спрашиваю:

— И часто с ним такое?

— Вообще-то нет, — отвечает. — Почти эксклюзив. Да ему и немного надо, чтобы раскатало. Особенно натощак.

То, что мы разговариваем так, словно его здесь нет, Палача не смущает. Он продолжает «отсутствовать», при этом опутывая меня взглядом и создавая впечатление, что на большее не способен.

Рафа идет на кухню. Сливает остатки пива в раковину и отправляет пустую бутылку в мусорное ведро.

— Твою мать… — ругается, когда по полу скачет другая бутылка, тоже пустая. Одна из тех, что выстроились в ряд возле его ног.

Шум заставляет меня поморщиться. Не реагирует на этот грохот только виновник торжества, не очень внятно сообщая:

— Я не в обиде. Я и сам себя бешу… иногда…

Это заверение он сопровождает очередной ухмылкой. Задерживает взгляд на моей груди и лениво чешет ладонью голый живот.

— Где моя «Веспа»? — спрашиваю, игнорируя это похабное поведение.

Очевидно, мой вопрос для него слишком сложен сейчас. Или он просто не хочет отвечать. Пропустив его мимо ушей, говорит:

— Я пиздец как соскучился. Че мне сделать? Не знаю, как с тобой… что с тобой делать… люблю тебя…

Рафа складывает бутылки в ведро. Гремит чертовым стеклом. Я наблюдаю за тем, как его друг закрывает глаза и кривовато улыбается, а к моему горлу подкатывает ком. Я чувствую полную неспособность сопротивляться. И спорить, когда вижу, как Рафа достает из мусорного ведра пакет и направляется вместе с ним к выходу.

Возможно, мне тоже нужно бежать. Меня сверлит упрямый взгляд. Он горит. В карих глазах — черти, которые сменили неосмысленность.

— Куда ты? — обреченно обращаюсь к спине Рафаэля.

— По делам. Вернусь через пару часов.

— Рафа…

— Если что, звони, — говорит, скрываясь в коридоре.

Дверь хлопает.

Я остаюсь наедине с пьяными чертями Артура Палача, интуитивно зная, как их урезонить. Знаю, что ему нужно. Чего он хочет! Чтобы я сказала то же самое. Люблю тебя. Он хочет этого, полощет меня бурей своего взгляда, а я молчу, ведь даже в том случае, если завтра он ничего не вспомнит, сама я назад эти слова взять не смогу.

Я буду знать, что произнесла их вслух. Приняла свое чертово решение…

Он отворачивается. Вперяет взгляд в стену, говоря:

— Я сегодня злой. Лучше вали, Волга…

— Я тоже соскучилась… — произношу, зная, что и это назад не взять.