Запив его посыл водой, возвращаю бутылку в холодильник.

Я не против семьи. И хотел бы ее. Наверное. Но конкретно сейчас думаю о том, не подрочить ли на дорожку, ведь у меня весь день стоит бесперебойно.

Когда в машину сажусь, на улице сумерки.

Наш дом с двух сторон подперли недавно отстроенные коттеджи. Соседи приличные, мы отлично ладим, поэтому, выезжая со двора, стараюсь не шуметь мотором на всю улицу, а это сложно.

Я как заряженная батарейка, и мне терпения нужен вагон, чтобы чертей своих притормозить. Кислота в венах — это гребаный страх того, что моя малолетка рано или поздно выберет не меня, и оттого в животе завязывается узел.

Я добираюсь до «Четырех сезонов» за полчаса до закрытия.

Чтобы не торчать на парковке, решаю минут двадцать покружить по району.

С Владой в этом смысле все проще в сто раз было: я никогда не скрывал, что готов ее полчаса подождать, даже наоборот, демонстрировал. Она ловила от этого своеобразный кайф, да и я тоже. Все это было частью нашей игры «Хождение по краю», теперь же я оказался здесь на полчаса раньше, потому что слишком боялся попасть в пробку и опоздать.

Когда до закрытия клуба остается пять минут, паркуюсь напротив и оставляю включенными фары. Из здания выходят последние посетители. Я вижу, как на втором этаже гаснет свет. Его приглушают и в холле.

Уперев локоть в стекло, я подношу кулак к губам и сверлю входные двери «Четырех сезонов» взглядом.

Яна появляется в них спустя минуту.

Ощущения, которые дымятся во мне, — опасные пиздец.

Наблюдаю, как прощается с какой-то девчонкой, бросая на парковку взгляд, и мне хочется очень многого. Многого и без тормозов. Трахать, целовать, касаться, но к сексу с ней я и сам не готов.

Это клиника. Я даже не на поводке, а на цепи. Посадил на нее все свои желания, собираясь заняться с девушкой тем, чем, кажется, даже в школе не занимался: ходить за ручку и жрать пиццу, но от перспективы ведет, как от бухла.

Ерзаю по сиденью, пока Яна идет к машине, опустив лицо от света фар.

На ней джинсовые шорты и короткий топ, на ногах сланцы. Бодрящий комплект, твою мать. Напоминает о том, что я уже привык охуевать от ее «детской» внешности и теперь просто получаю удовольствие.

Пульс душить бесполезно, он подскакивает.

Яна открывает пассажирскую дверь, и я пристально наблюдаю за тем, как моя девушка обнаруживает на сиденье букет цветов. Смотрит на них пару секунд, будто они кусаются, потом вскидывает на меня глаза, еле слышно говоря:

— Привет.

— Привет, — отвечаю.

Забрав цветы, садится и прижимает букет к груди, выдавливая:

— Очень красивые. Спасибо.

Сердце грохочет — я все же погорячился. Я еще не привык: ни к голосу, ни к ее присутствию рядом — ни к чему.

Яна опускает в букет лицо и вдыхает. Когда снова смотрит на меня, понимаю, что ждать от нее первого шага бесполезно. Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока не подаюсь вперед и не касаюсь ее щеки ладонью. Притянув к себе, вижу, что закрыла глаза и приоткрыла губы, и в данном случае это наивысшая степень доверия.

Кажется, даже дышать перестала.

Блядь, какая же она еще маленькая.

Выдохнув, целую ее по-взрослому. Примерно так же, как и вчера. По-другому я не умею, еще и ощущениями накрывает, поэтому выходит очень глубоко и первые секунды мне кажется, что целуюсь я сам с собой.

Впасть в отчаяние не успеваю.

Прохладная ладонь прыгает по моей груди, будто ищет себе место. Когда находит, Яна отвечает, и от эффекта у меня слегка выбивает пробки. Заглянув ей в лицо напоследок, вижу затуманенный взгляд и блестящие от поцелуя губы.

Что касается ее губ, то их я уже ни с какими другими не спутаю. Узнавание будет стопроцентное даже с завязанными глазами.

Пока переключаю передачу, она суетится и роется в сумке, продолжая обниматься с букетом.

— Можешь… кхм… — прочищает горло, — можешь вернуть это Рафаэлю? — спрашивает, вручая мне маленький пакет. — Это… его футболка. Передай ему спасибо…

— Обязательно, — бросаю пакет на заднее сидение, ни хрена не собираясь передавать. — Адрес пиццерии знаешь? — уточняю.

— Сейчас… — нырнув в телефон, копается.

Вбиваю названный адрес в навигатор и выезжаю с парковки. Я не устраиваю скоростной круиз по городу, не выжимаю газ, ведь никуда не спешу. Плюс ко всему сегодня не хочу проверять наши отношения с Яной Волгиной на прочность. Она не любит скорость, а я люблю, — кажется, это проблема.

Всю дорогу до места Яна перебирает пальцами лепестки цветов, посылая мне короткие взгляды.

— Как день провел? — спрашивает.

— Думал о тебе, — сообщаю.

— И что ты думал? — доносится тихое.

Посмотрев на нее, отвечаю:

— Может, когда-нибудь расскажу.

На мою провокацию она реагирует тем, что снова возвращается к гребаным цветам. Я знаю, что она умеет кусаться, если сильно прижмет. Именно это она и сделала в тот день на заправке, когда я на нее надавил, — укусила. Вышло отлично, так меня по яйцам даже Влада не пинала, и по-хорошему я должен перепрошиться и стать… мягким, но я так не умею.

Я не знаю, каким она хочет, чтобы я был. Просто хуйня какая-то. Из нее ведь слова не вытянешь!

Я не спрашиваю, зачем она забирает с собой цветы, когда из машины выходим. Видя мой взгляд, поясняет сама:

— Они здесь задохнутся. Лучше попросим вазу.

Это просто цветы, но я не спорю. Я терпелив.

Придерживаю для нее дверь и пропускаю вперед, в маленькую пиццерию с панорамным окном во всю стену и видом на парк.

Почти все столы заняты: место, судя по всему, популярное.

Букет у Яны в руках делает нас центром внимания. Это настолько тупое внимание, что я бы обошелся без него: понимающие улыбки от левых людей, будто им понятно хоть что-нибудь, кроме того, что у меня с этой девушкой свидание.

Я доверяю ее выбору, когда молча направляется к столику у окна в самом конце зала. Следую за ней, оставляя между нами не больше шага, и выдвигаю для нее плетеный стул.

— Спасибо…

Забрав у официанта вазу, Яна ставит в нее цветы. Расправляет оберточную бумагу и сдвигает букет в сторону — в противном случае он загораживал бы обзор, потому что сидим мы друг напротив друга.

Растянувшись на стуле, я вытягиваю вперед ноги. Руки складываю на груди, расслабляюсь. Вид передо мной отличный, и я смотрю, не таясь. Возможно, это раздражает, но, если ей что-либо не нравится, она всегда может сказать. Как с ней по-другому, я не знаю.

— Я люблю «Маргариту». А ты какую пиццу хочешь? — спрашивает, уткнувшись в меню.

— Никакую.

Вскидывает лицо и округляет глаза.

Мне нравится наблюдать. За ее мимикой. Да и за телом тоже. Как держит голову, как ее наклоняет. Она без лифчика. Опять.

— Здесь и салаты есть… — бормочет.

— Подойдет.

— Почему сразу не сказал про пиццу? — хмурится. — Пошли бы в другое место.

— Мне не принципиально.

— Но я запомню, — произносит. — Про пиццу.

— Если хочешь узнать обо мне больше, не стесняйся.

Скользит по мне глазами. По телу. Ерзает на стуле. У меня еще вагон терпения, поэтому остаюсь расслабленным.

— Почему ты не любишь пиццу? — спрашивает.

— Было время в детстве, я целый год только ее и ел. С тех пор больше не лезет.

— А я не ем персики… — пожимает плечом. — В детстве помогала бабушке их собирать, и… тоже объелась…

— Я это запомню.

Умолкнув, кусает губу. Покружив по меню глазами, спрашивает:

— Какой салат ты хочешь?

Вздохнув, поднимаю лежащее перед собой меню и быстро просматриваю.

— С креветками, — отвечаю.

— Я закажу, — встает. — Здесь самообслуживание.

— Я сам закажу, — останавливаю, выпрямляясь.

Зависнув надо мной, говорит:

— Нет… я тебя угощаю…