— Привет! — голос Божены в трубке звучит жизнерадостно, но я всеми фибрами души чувствую, как это наигранно.

Теперь именно так мы и общаемся — наигранно.

Будто боимся произнести лишнее или случайно свернуть не туда. В основном этого боится она. И меня слегка тошнит от ее дерьмовых актерских способностей.

Месяц назад на одной тусовке мы познакомились с парнем, в которого я влюбилась с первого взгляда. Именно меня он повез домой. Меня, а не ее. А потом поцеловал.

Это было незабываемо. И неповторимо. Это был поцелуй, который не сотрет из памяти ни один другой, потому что это было с ним.

Через два дня я слегла с гриппом, который брат притащил из школы, а когда неделю спустя все же выползла из постели, парень моей мечты уже встречался с моей лучшей подругой…

За все то время она и словом не обмолвилась о том, что происходит за моей спиной. А потом просила прощения. Плакала. Говорила, что любит его. И он ее тоже. Просила понять, и снова плакала, потому что очень боялась потерять меня, ведь меня она любит не меньше.

Они вместе уже больше месяца и выглядят идеально влюбленными.

Отойдя за угол, я прочищаю скопившуюся в горле горечь и отвечаю:

— Привет…

— Не отвлекаю? Хотела удостовериться, что ты придешь. Ты ведь придешь, да? — проговаривает она взволнованно.

— Я…

Теряю мысль, когда вижу, что в холле у стойки перед Майей появилась знакомая высокая фигура с растрепанными и влажными после душа волосами.

Палач закончил свою тренировку.

Он сменил футболку с черной на белую. Она короче предыдущей и открывает отличный вид на его спортивные бедра и задницу в линялых джинсах. Он кладет на стойку ключ, накрыв его широкой загорелой ладонью. И поворачивает голову, окидывая холл взглядом.

Не отдавая отчета своим действиям, я прячусь за угол и прижимаюсь к стене спиной.

Господи боже, я просто больная!

— Яна? — слышу в трубке свое имя.

— Я приду, да, — отвечаю быстро.

— Супер… — выдыхает. — Тогда до субботы. Ты… как у тебя дела? Все нормально? Хотела позвонить тебе вчера, но так замоталась…

— Все классно. Как у тебя? — отвечаю в тон.

— У меня тоже…

— Ясно. Мне работать нужно…

— О… окей… не буду отвлекать. Ну пока. До субботы…

Она кладет трубку, и я просто счастлива закончить с ней разговор. Все это просто тень, жалкая ничтожная тень нашей дружбы, которая уже никогда не будет прежней.

Внутри меня словно копится какой-то яд. Вместо того, чтобы очиститься от произошедшего, я только сильнее в нем тону.

Ведь я по-прежнему влюблена…

Безумно. До слез в подушку и тупой боли в груди!

В субботу у Божены день рождения. Между нашими днями рождения разница чуть больше недели, и почти все годы до этого мы отмечали их в один день, но не в этот раз. В этот раз свой я вообще никак не праздновала, а моя подруга… решила закатить вечеринку в ночном клубе.

Слава богу, мне не придется думать над тем, что ей подарить. Вкладывать в это действие часть своей души мне не позволил бы тот самый барьер, так что меня спасает ситуация — подруга копит на брендовую сумку, и я подарю ей деньги.

Я выхожу с работы в девять вечера, проведя под кондиционерами весь адский жаркий день. Уже середина июня, днем температура подскакивает к тридцати. В это время таскаться по городу может прийти в голову только туристам, я же на улицах в разгар сезона днем уже несколько лет не появлялась.

На улице сумерки. Вечерний воздух свежий и теплый. Коже приятно, она даже покрывается мурашками, и я веду плечом, переходя дорогу.

Парковочное место рядом с моим скутером свободно. Я кошусь на пустое пространство, быстро надевая на голову шлем.

Он действительно предложил мне номер своего телефона? Палач…

В этом нет ничего чрезвычайного, он снес своей тачкой мой мотороллер!

Я завожу его резкими отрывистыми движениями.

Внутри меня шевелится какая-то непонятная паника. Это хоть и ненавязчивый, но все же дискомфорт, я даже не могу разобраться, где его источник. Просто весь день я какая-то дерганая. В голове мысли мечутся и обрываются, и руки будто дырявые…

Немного потолкавшись в вечной пробке по центру, я сворачиваю с проспекта и выезжаю на тихую улицу, по которой за двадцать минут добираюсь до дома. Наш двор довольно тихий, но я все равно пристегиваю «Веспу» цепью к велопарковке и проверяю замок, подергав за него.

В квартире тихо и темно, только из комнаты брата на пол коридора падает полоска света.

— Никита! — зову, убирая в шкаф свой шлем.

— Чего? — слышу недовольный голос из комнаты.

Моему брату четырнадцать. То, что он представляет из себя последние пару лет — невыносимое хранилище подростковых гормонов. Он ведет себя отвратительно. Хамит, психует и творит всякое дерьмо.

У мамы смена, она работает в санатории в поселке неподалеку и вернется домой только завтра в обед. Я не сомневаюсь, что весь день мой брат провел за компьютером, но, когда он появляется в дверном проеме, понимаю, что это не совсем так.

— Какого хрена?! — спрашиваю возмущенно, хватая его за острый подбородок.

Вокруг его глаза малиновый синяк, под носом засохшая кровь.

— Отстань! — он бьет меня по руке и отдергивает голову.

Он уже выше меня, но очень худой. И он не драчливый. Он вообще не из тех, кто может за себя постоять, он знает, что в любой драке преимущества не на его стороне. И я это знаю.

Меня наполняет паника, когда требую ответа:

— Что, опять?!

Развернувшись, он снова уходит в комнату и хлопает дверью прямо перед моим носом.

— Никита! — кричу, ударяя по двери кулаком.

Чтобы выкурить его из комнаты, мне достаточно разогреть еду. Я ведь знаю, он ничего не ел, да и вижу тоже: все контейнеры не тронуты.

Несмотря на то, что мировоззрение у моего брата абстрактное и расплывчатое, кое в чем он проявляет исключительные принципы. Например, положить себе в тарелку еды — для него настоящий отстой, потому что это не мужское дело. Эти принципы он впитал, как губка, от нашего отца. Родители в разводе последние пять лет. Никита с отцом общается только по праздникам, но отцовские убеждения в нем отлично проросли.

Он выходит из комнаты весь всклокоченный. Злой. Садится за стол, и я ставлю перед ним тарелку, шипя:

— Это они? Придурки из геймерского клуба?

Брат поджимает губы и цедит:

— Да.

Его бьют уже в третий раз. Мало того, что это меня доводит до белого каления, так еще и пугает маму, а ей совсем ни к чему лишний раз тратить нервы.

— Ты же обещал, что не будешь больше туда ходить, — злюсь, борясь с желанием самой отвесить ему подзатыльник.

— Да не ходил я! — взрывается.

— Тогда что это? — указываю рукой на его лицо.

— Упал!

— Никита!

Он сопит, зажав в кулаке вилку. Молчит, будто специально терпение мое испытывает.

— Они меня ждали, — произносит наконец-то. — Прицепились, теперь раскручивают.

— Что им надо?

— Ну что ты как маленькая! Денег, чего еще?

— Ты брал у них деньги?!

— Ты совсем двинулась? Ничего я у них не брал, — злится. — Говорю же, они меня раскручивают. Я игру продул. Но у нас все: я им телефон отдал, теперь отстанут.

Меня колотит. Просто колотит. Мама ему этот телефон в кредит взяла!

Насупившись, смотрит в тарелку, а я киплю.

— Кому ты отдал телефон? Как его зовут? — спрашиваю, взяв себя в руки.

Он вскидывает голову, говоря:

— Не лезь только. Решил я все, ясно?

— Отлично же ты все решил, — пеняю ему. — По-взрослому.

— А что мне было делать?! — вскочив из-за стола, поджимает подбородок. — Это Чупа, он отбитый вообще!

— Успокойся, — говорю, видя обиду и бессилие в его глазах. — Я все решу. Что за Чупа?

— Ян, не ходи туда, — просит, схватив меня за руку. — Скажу матери, что телефон потерял, и все.