— Несешь ответственность? — спрашиваю раздраженно. — Если бы ты отвечала за свои поступки, подумала бы лучше, прежде чем связываться с Чупой. Если не готова к последствиям, не прыгай выше головы. Запиши себе этот совет, не придется снова шишки набивать.

Она выглядит так, будто мои слова — пощечина, но я считаю, что прав, и я действительно прав. А еще зол. Сильно.

Ее подбородок вздрагивает. Набрав в грудь воздуха, выбрасывает мне в лицо:

— Я обязательно запомню. Но когда в следующий раз мне придется выбирать — бороться или нет, я выберу первое, потому что нас делает сильнее то, что не убивает! А ты… оставь свое правило при себе. Я с тебя снимаю ответственность. Ты свободен!

— Ответственность с себя я всегда снимаю сам. Это тоже правило, — сообщаю.

— Мне начхать на твои правила! — выкрикивает. — Я не хотела с тобой ехать. И видеть тебя тоже. Я знаю тысячу вариантов, как провести время лучше, чем в твоей компании! Если бы только могла найти другой способ свою проблему решить, никогда бы с тобой не заговорила. Я мечтаю, чтобы ты меня в покое оставил. Мечтаю, понимаешь?!

Пощечина, адресованная мне, в ушах создает звон.

Это сильно.

Это даже не пощечина. Это наотмашь в солнечное сплетение удар.

Сердце тормозит, зубы скрипят, так их сжал.

Она дышит часто, смотрит на мой подбородок. Упрямо и молча. Меня тянет, из-за этого все вокруг обостренно воспринимаю. Воздух, звуки, запахи. Гребаная физиология.

"Мечтаю, чтобы ты меня в покое оставил…"

Это задело. Сильно. Внутри клокочет. Просто фейерверк какой-то.

На хер…

— Ты свободна, — говорю хрипло. — Считай, мы в расчете.

Отвернувшись, она хватает со стула рюкзак и быстро сообщает:

— Мое такси приехало.

Я сжимаю ладони в кулаки, заставляя себя на месте стоять, пока проносится мимо, опустив лицо.

Через окно вижу, как машина с шашкой сворачивает с шоссе и тормозит перед входом.

Торговый стенд мешает видеть что-то кроме капота тачки, но звук захлопнувшейся двери слышу отчетливо. Он тоже как пинок ощущается, но, прежде чем с места тронуться, поворачиваю голову и смотрю на притихших кассиров.

С любопытством за мной наблюдают, курсируя за стойкой туда-сюда.

Отвернувшись, шагаю к выходу.

Пересекая пространство, бросаю быстрый взгляд на белую «Шкоду», которая в тридцати метрах прямо по курсу выезжает на шоссе. Через секунду ее уже нет, и я снова перед собой смотрю, сжимая в ладони карту, которую есть желание сломать в кулаке. Когда в машину сажусь, швыряю ее на панель, откуда и взял. Злость фонтаном бьет, как ей выход дать — не знаю.

Дышу со свистом. Втаптываю газ в пол и провожу следующие десять минут в полной синхронизации с дорогой, которая заканчивается в тот момент, когда торможу перед домом Рафы и глушу мотор.

Сердце бахает размеренно — за рулем я всегда дзен ловлю.

Не двигаясь, наблюдаю за тем, как из дома выходит Влада. Сбегает по ступенькам, одетая в один купальник. Смотрю перед собой, даже когда она оказывается рядом с водительской дверью и укладывает на нее руки, заглядывая внутрь.

Тонкие пальцы обхватывают мой подбородок. Поворачивают голову.

Я не сопротивляюсь.

Смотрю в ее глаза, они игривые.

— Привет, — произносит, словно у нас перезагрузка.

Молчу и снова не сопротивляюсь, когда, наклонив голову, тянется губами к моим.

Это отлично знакомо, и плюсов в этой знакомости гораздо больше, чем я думал.

Яна

Четверг

Солнечный луч чертит на потолке моей комнаты полоску, объявляя, что уже не меньше девяти утра, но даже голоса и возня за дверью не побуждают встать с кровати.

Глядя на него, я не спешу. И не моргаю тоже.

— Яна… — мама тихо стучит и приоткрывает дверь. — Завтрак готов…

Переведя на нее взгляд, хрипло отвечаю:

— Сейчас. Пять минут…

Ее голова исчезает из дверного проема. Мама прикрывает за собой дверь, а я поворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку.

Вдыхаю душный воздух и комкаю в кулаке простыню.

Мы собираемся на пляж. Впервые за это лето всей семьей. Голос брата где-то в глубине квартиры звучит ворчливо, хлопает холодильник…

Все как всегда.

Моя жизнь вошла в привычную колею, и это фантастически приятно — начинать день не с мыслей о том, каким очередным дерьмом он закончится, а с планов бездумно валяться на пляже, но оторвать себя от кровати мне это не помогает.

Я занимаюсь тем же, чем и вчера, и позавчера, и позапозавчера — кручу в голове события того проклятого воскресенья. Жую горькое чувство вины, которое никак не пережевывается, а терзает и мучает.

Вина, тоска, обида…

Боже!

Это букет, который не дает нормально спать, ведь стоит глаза закрыть — и Палач вламывается в мои мысли. Он и слова, которые я произносила, рассчитывая его обидеть, задеть за живое.

От стыда я зажмуриваюсь и прячу лицо в ладонях.

Те слова… покидали мой рот из-за того, что не знала, как еще противостоять человеку, который словно дорожный каток.

Он тяжелый. Прямолинейный. Настоящий дорожный каток!

Прогнуться под него ни черта не стоит, а ему ничего не стоит размазать меня по асфальту парой слов. Отчитать как ребенка. Не щадя моей гордости, чувств, бросить в лицо жестокую правду, которая и без того отравляла, мучила: мне не стоило связываться с Чупой.

Бросить так, словно я не барахталась в этой правде с тех пор, как пришлось разгребать последствия необдуманных поступков и на личном опыте узнать, что значит прыгать выше головы.

Я жила с ней каждый чертов день после того, как Чупа начал портить мне жизнь, и если наговорила Палачу все то, что наговорила, то оттого что хотела защититься от «пощечин», которых с меня и так достаточно!

Получать их от него по каким-то дурным причинам оказалось больнее всего.

Я хотела уколоть его в ответ…

Он обидел меня. Обидел! Может он прав, но с меня достаточно чертовых “пощечин”!

Даже умирая от желания извиниться за свою неблагодарность, не знаю, как это сделать.

Если бы я извинилась, он бы прихлопнул меня окончательно? Равнодушием, насмешками?

Я почти этого не боюсь. Чувство вины тяжелее!

И все же я хочу извиниться. Но с огромной вероятностью больше никогда Палача не увижу. Мои чувства похожи на ураган, но именно озвученная выше вероятность гложет сильнее всего остального.

— Яна! — слышу короткий стук в дверь.

— Иду… — спустив с постели ноги, до боли закусываю губу.

Он перестал появляться в клубе.

Не ходит на свои тренировки, по крайней мере в «Четыре сезона». Ни в мои смены, ни в какие другие — он не пользовался своим абонементом все эти дни.

Я не радуюсь, я… думаю о нем каждую чертову минуту.

Несмотря ни на что, я не могу забыть ни одной черты его лица, его прикосновений. Того, какое его тело на ощупь. Близости, даже короткой, когда мы оказались в ледяном бассейне.

В животе тяжесть. Чувственная. Пальцы пляшут и не слушаются, когда затягиваю на талии пояс домашнего халата.

Я не могу забыть его взглядов.

Таких пристальных, словно он… видит меня. По-настоящему. Это так волнует. Пугает. Манит и снова пугает. Но отстраняясь от этих мыслей, уже через секунду тянусь к ним опять, словно безмозглая дура без чувства самосохранения. А от осознания, что, выполнив мою просьбу, он оставил меня в покое, в груди тянет и давит…

А потом я вспоминаю руки той блондинки на его шее. Их соединенные в поцелуе лица.

Будь шанс отмотать все назад, я поступила бы так же — ушла оттуда, несмотря ни на какие правила, именно поэтому за все эти дни я так и не набрала его номер.

Потому что боюсь своих чертовых чувств! С недавних пор я боюсь навязывать их парням, а Палачу… ему в первую очередь.

Выбираемся из дома в десять. Мы всю жизнь отдыхаем на одном и том же пляже в двадцати километрах от города. Там почти никогда не бывает туристов, да и в целом большого скопления людей, так что дышать можно свободно.