— Я вижу сны, — решаю быть честной до конца. — Они… Вроде видений из прошлого. Я видела Рхону, которая сделала то самое пророчество, о котором говорится в легенде. А моя прародительница, Авалина, она… умерла, спасая собственное дитя от инквизиторов. Она была предпоследней ведьмой, но так и не досталась её жизнь им, смерть ей подарила Мать-Природа, пообещав спасти её дочь, — сумбурно рассказываю я, Брендон же внимательно слушает и только качает головой.

— Так вот как удалось сохранить род ведьм. Этого нет в наших учебниках. Кто еще знает о том, что ты ведьма?

— Только Алекс. Но он поклялся молчать, — покаянно опускаю голову.

— Почему ты рассказала ему, почему пришла не ко мне? — с горечью в голосе спрашивает мужчина, а я не выдерживаю, всё же целую его, стараясь рассеять его печаль.

— Я не говорила. Он подловил меня, дав мне дневник Рхоны, который не сможет прочитать никто, кроме ведьмы, — шепчу ему в губы, отстраняясь.

— Алекс всегда был выдумщиком, — улыбается Брендон, целуя меня в ответ. — Может быть, хватит на сегодня разговоров? Я совсем замучил тебя.

— Хватит, — соглашаюсь. — У нас впереди еще много времени, чтобы обсудить всё, главное, что сегодня мы сделали шаг навстречу друг другу, пожалуйста, не нужно никаких тайн между нами, давай постараемся быть честными, ведь слишком больно знать, что близкие не доверяют.

— Я согласен с тобой безоговорочно.

Начинаю расстёгивать пуговицы на рубашке альфы, даря поцелуй каждому открывающемуся участку его тела. Стягиваю ткань с плеч, любуясь рельефной грудью, тёмными сосками, которые так и манят укусить за них, что я и делаю, затем зализывая укус языком. Слышу как резко со свистом Брендон выдыхает, сквозь стиснутые зубы. Поднимаю голову, с улыбкой глядя в загоревшиеся желанием, потемневшие глаза.

— Детка, ты пользуешься тем, что я не могу отказать тебе.

Качаю головой и отвечаю:

— А я сегодня ничего не предлагаю, лишь намекаю, что случится, как только мы окажемся за закрытой дверью твоей спальни, — облизываю губы, игриво покусываю нижнюю и сокрушаюсь: — Я слишком примерная мать, чтобы позволить себе такие вольности.

— Нашей спальни, — поправляет меня Брендон  и со стороном притягивает меня за затылок. — Но ты права. У оборотней, даже таких маленьких, слишком чувствительный слух.

Он набрасывается на мои губы, я с жаром отвечаю, исследуя пальцами мускулистые плечи, сильную шею, растрёпанные мягкие волосы. С трудом нахожу в себе силы отстраниться, когда понимаю, что мы вот-вот переступим через грань, после которой остановиться уже будет невозможно.

— Вот теперь иди в душ, — шепчу мужчине и скатываюсь на кровать, устраиваясь удобнее на пуховой подушке.

— Да, душ мне сейчас точно не помешает. Ледяной, — бурчит оборотень, поднимается и уходит в сторону ванной.

Тихо хихикая, закрываю глаза и вдыхаю полной грудью — больше нет камня притворства и недомолвок, лежащего на моей душе, теперь я знаю, через что пришлось пройти Брендону, чтобы обрести сына, которого он очень хотел. Непонятно, конечно, как им всё же удалось меня обнаружить, спустя четыре года, но это такие маленькие пробелы, которые со временем постепенно заполнятся, картинка прошлого обретёт полную ясность. Под плеск воды, доносящийся из-за неплотно закрытой двери, медленно засыпаю. Спустя немного времени слышу тихие шаги, чувствую, как вторая половина кровати проминается под весом мужчины, его руки тут же ложатся на мою талию, а губы оставляют лёгкий поцелуй на волосах.

— Спи спокойно, детка, — шёпот возле уха.

Аромат хвойного леса окутывает меня, заботливые руки рисуют узоры на животе, горячее дыхание опаляет затылок. Расплываюсь в блаженной улыбке, чувствуя смесь непонятных, но таких прекрасных эмоций, завладевающих мной, и быстро проваливаюсь в сон.

Утром просыпаюсь от притягательного аромата свежесваренного кофе, витающего в воздухе, переворачиваюсь на спину  и сонно потягиваюсь, всё еще не поднимая век, сквозь которые пробиваются солнечные лучи.

— Ведьма, вставай уже. Мне скучно с этими оборотнями, они даже не говорят со мной, — врывается в мою голову въедливый голос, который успел мне надоесть еще вчера.

Распахиваю глаза и сажусь на кровати, осматривая комнату, на обстановку которой даже не обратила внимания, сильно утомившись вечером, а зря, она выглядит весьма уютно — похожа на дачный домик, во всём выдержан стиль шале, будь то деревянные панели на стенах, небольшой камин с отделкой из камня, тёплый ковёр на полу, высокий потолок, со свисающими люстрами, абажур которых сделан из тонких переплетённых веток, массивная мебель песочных оттенков. Мистофель лежит на полу возле велюрового кресла и нервно бьёт хвостом, глядя на меня.

— А где все? — спрашиваю, зевая.

— Все уже давно проснулись, одна ты только сонная сплюшка! — давлюсь зевком, услышав обзывательство. — Они спустились есть, дитёнок твой проголодался за ночь. Я-то гляжу ты совсем не следишь за тем, кто тебе свою жизнь доверил.

— В смысле? — переспрашиваю я, ошарашенная этим утренним нападением.

— Ребёнка не кормишь, Лапушку не кормишь. Зачем вообще заводила, если не способна позаботиться ни о ком, кроме себя? — давит на мою совесть кот, а я раздражённо сбрасываю с себя одеяло и встаю.

— Послушай, тебя я вообще не заводила. Ты сам в меня вцепился. А у ребёнка есть отец, на которого я могу положиться, доверив какие-то родительские обязанности ему. Не нужно меня совестить, я и так знаю, что плохая мать, нечего мне пытаться это доказать, — высказываюсь и захлопываю дверь ванной, прямо перед носом ошеломлённого кота.

Опускаюсь на холодный пол, по щекам ползут солёные слёзы. Не понимаю, почему я так бурно отреагировала, ведь мистофель не сказал ничего обидного, просто, наверное, как обычно голоден, вот и раздражается, несёт всякую чушь. Но, почему-то, задели меня его слова, метким выстрелом попав в мои больные точки, будто вытащил наружу мой страх. Никто раньше не упрекал меня в том, что я плохо забочусь о ребёнке, а я этого очень боюсь до сих пор, ведь я так неопытна, ничего не знаю, да и не я его родила, меня пугает, что между нами нет той волшебной особенной связи, о которой пишут в пособиях для беременных. Я люблю сына, очень люблю, но вдруг он откажется от меня, как только узнает о том, что я не родная его мать? Вдруг скажет, что я испортила ему детство?

— Слышь, ведьма, — скребёт лапой котяра. — Да ладно тебе, не реви. Я просто оголодал, а они не догадались меня взять с собой, вот я малёк и осерчал.

Всхлипываю, наблюдая, как дымка уже просачивается в небольшую щель между полом и дверью, из серого облака обратно образуется большой чёрный кот.

— Нормальная ты мать, я же чувствую не только тебя, твоего ребёнка тоже. Он любит тебя и оборотня твоего, счастлив, ему комфортно. Не боись.

— Правда? — утираю слёзы.

Действительно, и чего я эмоционально нестабильна? Должно быть, слишком много новых открытий,  слишком быстро всё происходит, большое количество стресса и переживаний свалилось на меня за последнее время.

— Правда-правда, — ворчит мистофель, а потом выдаёт признание: — И я рад быть помощником единственной ведьмы на этих землях, это честь для меня.

Обнимаю кота, утыкаясь носом в его густую шерсть. Поглаживаю его по голове, а он блаженно щурится.

— Ну всё, хватит сантиментов. У меня уже вся шесть мокрая из-за твоих слёз. Ты покормишь меня?

Смеюсь. Нет, у него, похоже, единственный жизненный принцип — в любой непонятной ситуации надо поесть.

— Покормлю, сейчас только умоюсь и оденусь, — отвечаю зверю.

Выполнив все утренние процедуры, спускаюсь вниз, в помещение, заполненное столами, за которыми устроились постояльцы. Здесь аромат кофе наиболее яркий, как и запахи разнообразной пищи, на которые мой желудок издаёт недовольное урчание. За одним из столиков замечаю Брендона и Никки, которые о чём-то болтают, поглощая завтрак.

— Доброе утро, — приветствую их, оглядывая заставленный едой стол. — И вы хотите всё это съесть?