Мужские ладони стягивают с меня платье и грубо мнут мои ягодицы, я же лишь плачу, беззвучно и горько, безысходно, оставаясь в одном, уже давно несвежем белье, ведь нового мне не предоставили. Пытаясь заглушить реальность, погружаюсь в воспоминания, представляя рядом с собой совсем другого мужчину: его нежные заботливые руки, объятия, приносящие защиту и тепло, настойчивые и мягкие губы, с обожанием покрывающие мою кожу поцелуями. Мне даже мерещится его запах, хвойный, свежий. Неожиданный болезненный толчок, возвращающий меня в тёмную комнату, лечу на пол, не имея возможности хоть как-то затормозить своё падение. Спасибо, что заваливаюсь на бок, иначе бы расшибла себе голову.

— От тебя всё еще воняет Вудвордом, — рычит Марк. — Мне противно даже трахать тебя, пока я чую хоть малую толику этого омерзительного аромата. Уйди из моего дома, натирайся травой, вливай в себя отвары или избавься от собственной кожи, делай что угодно, но чтобы к утру ты пахла только собой. Иначе мне придётся сделать это самому и поверь, мои способы тебе не понравятся. Эван!

Его голос полон раздражения и угрозы. Альфа громко зовёт другого волка, пока я стараюсь подняться на дрожащие ноги, на ощупь нахожу платье, валяющееся около ног и судорожно натягиваю на себя, ещё не веря, что мне действительно удастся избежать насилия. Дверь распахивается, вижу силуэт мужчины.

— Уведи её к Марте, да пусть та проследит за сохранностью. — приказывает Марк, мужчина кивает.

Альфа же, уже не обращая никакого внимания на нас, уходит вглубь тёмного дома. Эван поддерживает меня за талию, помогая идти и справляться с головокружением, куда-то ведёт мимо тёмных деревьев, костра, около которого всё еще развлекаются оборотни. Наш путь заканчивается около небольшой избушки, которую толком не могу разглядеть.

— Марта, — кричит мой провожатый, ударяя три раза в створку. — Открывай, альфа передал свою невесту на твоё попечение.

Минуты ожидания томительны, мне хочется сесть или лечь, голова болит от удара об пол, чувствую себя ослабленной, мне бы снова принять отвар, иначе я отключусь, возможно, шаманка предоставит мне такую возможность.

— Что случилось? — строго спрашивает Марта, появляясь на крыльце в длинной белой сорочке, освещаемая свечой, которую сжимает в руке.

— Забирай, — подталкивает меня в спину Эван, машинально делаю несколько шагов вперёд. — Альфа сказал, чтобы ты проследила за сохранностью.

— Тьфу, — сплёвывает на землю шаманка и закатывает глаза, произнося: — Заходи, горемычная, на кой ты вообще сдалась альфе, такая слабая человечка.

Прохожу в дом, на ощупь ориентируясь в темноте, запинаюсь за какое-то ведро, которое с грохотом валится на пол.

— Остановись, включу свет, пока ты здесь всё не разгромила, — голос Марты заставляет меня замереть.

Вспыхивает свет, наконец могу разглядеть большие сени, заваленные хламом: какие-то бочки, вёдра, корыта, ковшики, лукошки и прочие ёмкости, выставленные друг на друга, деревянная лестница, прислонённая к стене, несколько матрасов, сложенных один на один, мётелы, лопаты и другой хозяйственный инвентарь, на стенах развешана одежда, в углу грудой свалена всевозможная обувь — от галош до туфель на шпильке, непонятно как здесь очутившихся. Напоминает склад позабытых вещей, в худшем его проявлении.

— Чего встала как вкопанная, проходи дальше, — грубо подгоняет меня Марта, указывая на противоположную стену, где, с трудом, но удаётся разглядеть проход.

Обходя встречающиеся на пути препятствия, иду вперёд, тяну на себя хлипкую дверь и оказываюсь на кухне, с настоящей каменной печью у стены. Здесь даже уютно: стол, накрытый клетчатой скатертью, деревянные полки с кухонной утварью, на верёвках, натянутых вдоль стен, развешаны пучки ароматных трав. Вдыхаю глубже, различая знакомые ароматы: мята, мелисса, зверобой, розмарин, бузина — те, что есть и в моём мире, из местных осая, кларвин, бирма, остролан, каракас. Если шаманка сжалится надо мной, то лечебный отвар мне обеспечен, нужно только придумать, как снять воздействие гипноза, может быть память ведьм подскажет что-то.

— Садись, — приказывает Марта, указывая глазами на стул. — Ты снова разозлила альфу, а я ведь предупреждала. Никаких запасов моих лечебных средств не хватит, если ты будешь и дальше действовать в подобном духе.

Шаманка продолжает что-то ворчать себе под нос, качая головой, но всё же ставит передо мной кружку, из которой я сразу делаю несколько глотков. Волуна снова не хватает, но среди ночи вряд ли шаманка с радостью отправится добывать для меня заветные листочки, придётся смириться с неправильным, малоэффективным составом, хоть немного, но и он может помочь мне.

— Рассказывай, — усаживаясь на соседний стул, Марта выжидательно смотрит на меня.

— Я всё еще пахну альфой стаей Вудворд, — выдавливаю из себя. — Мне приказано сделать так, чтобы до утра его запах исчез.

Вижу, что женщина тянет воздух, лицо её становится удивлённым:

— Но я не чувствую постороннего запаха.

Пожимаю плечами, ведь я не оборотень, я вообще не ощущаю запахи так остро, как все они..

— Ладно, мне нужно выспаться, во сне мне приходят важные предвидения, поэтому оставлю тебя здесь. Не пытайся бежать, дверь в избу не заперта, но моя воля всё еще на тебе, поэтому далеко ты всё равно не сможешь уйти, не трать время и не калечься самостоятельною

— Я и не собиралась… — я лукавлю, но не говорить же Марте, что только что она снова отобрала у меня надежду.

Я рассчитывала, что смогу сбежать, когда шаманка уснёт.

— Не ври мне, девочка, я слишком давно живу на свете, — отвечает Марта и поднимается на ноги. — О твоём запахе позаботимся на рассвете, с кухни ни шагу, если захочешь спать, можешь забраться на печь. Поняла?

Киваю. Лучше всю ночь просидеть на неудобном стуле в этой кухне, чем быть изнасилованной альфой, здесь я чувствую себя в безопасности, насколько это возможно, в моей ситуации.

— Вот и хорошо, — с этими словами женщина удаляется, оставив меня в одиночестве.

Задумчиво хожу из угла в угол по деревянным половицам небольшой кухни, стараясь делать это бесшумно. Марта сказала, что видит во сне картинки важные картинки будущего, интересно, смогу ли я тоже предвидеть? Пока мне являются лишь сцены из прошлого, совершенно непонятно, почему я вижу именно то мрачное время, когда инквизиторы уже истребляли ведьм. Быть может, я должна что-то сделать? Чему-то научиться? Последний мой сон… Медальон! Как я могла забыть? Я же теперь знаю, что в нём может быть заключена душа Вилмота. Уговорила ли Рхона Авалину освободить мужа? Успела ли ведьма это сделать? Столько вопросов, ответы на которые мне пока неизвестны. Следовало давно забрать у Алекса мой медальон, всё равно, он не смог ничего о нём выяснить, быть может, мне самой удастся. Все мы задним умом крепки, я же не знала, что всё так повернётся. Но мой талисман точно бы не позволил мне оказаться в этой жуткой ситуации, ведь он бы скрывал мой запах, Марк не почувствовал бы его, не счёл бы притягательным. Да и сейчас было бы проще сбежать, ведь если мне и удастся избавиться от наваждения шаманки, я всё равно не знаю, куда мне держать путь и как долго идти, чтобы добраться до моей стаи — волки выследят меня по запаху очень быстро, лишь только поймут, что я сбежала. Борюсь со сном, ведь сейчас точно не время, у меня всего несколько часов до рассвета, чтобы хотя бы предпринять попытку побега. Неизвестно, что будет завтра, удастся ли мне еще хоть раз остаться в одиночестве, чем закончится очередной всплеск ярости марка. Допиваю последние глотки горьковатого отвара, ощущая как медленно, но мне становится легче: сознание проясняется, тошнота покидает меня, а боль притупляется. Снова присаживаюсь на стул, не знаю, что делать, но интуитивно прикрываю глаза, стараясь очистить своё сознание. Сейчас, в тишине и одиночестве, удаётся сделать то, что не получалось раньше.

***

Погружаюсь в вязкую субстанцию, вижу себя, будто со стороны, закутанную в своеобразную паутину, очень плотную, светящуюся голубым светом, не дающую сделать ни единого лишнего движения. Ищу конец пут, лазейку, но они будто цельные, ни единой ниточки не торчит наружу, а разорвать натянутые грани руками не удаётся. А если.... Подчиняясь хочу мыслей, в руке возникает армик — ритуальный ведьминский кинжал, способный вмешиваться в человеческое сознание. Подношу его к светящимся нитям и, с усилием, провожу по ним, разрезая одну за одной. Они сопротивляются, липнут к коже, извиваются, стараясь восстановиться, но связываю их узлом и дёргаю, что есть сил, на себя, наконец, стягивая, обрывая окончательно. Вспыхнув голубым в последний раз, паутина, грудой сваленная на пол, истончается и становится чёрным пеплом, который впитывается во влажную землю под ногами. Моя копия распахивает глаза, в которых плещется алое пламя: