— Есть очшень, очшень плохо, когда государстфенный дело командует мальчишка. Что этот козяфка мочь понимать? И большой плохо — он есть крепостной орк.

— У вас предубеждение к оркам?

Цверг скривился, будто я подсунул ему лимон.

— Фы сами знать об орках, Фаша Сфетлость.

— Нет, не знать, — передразнил я.

Он начал меня порядком раздражать своим чванством. Ишь, Черницын ему не нравится. Между прочим, парень сумел организовать работу бригад лучше меня и оптимизировал пару технологических моментов, ускорив строительство. Золото, а не инженер! И плевать, честно говоря, что он кому-то пришёлся не по душе. Своих людей от нападок я уж как-нибудь смогу оградить.

— Фаша Сфетлость… — Цверг не заметил моего недовольства. Подался вперёд и перешёл на доверительный тон: — Это же есть дикари. Настоящие фарфары! Даже хуже — зфери, как медфедь. Их учить ходить на задний лапа, играть балалайка, не кусать человек. Но они фсё рафно жифотное. Их надо бить палка, чтобы работали, и не дафать еда, если они не делать норма.

У меня аж дар речи пропал от такого заявления. Ах ты, расист проклятый! Орки, значит, для тебя не люди? Сегодня ты их предлагаешь бить палкой и не кормить, а завтра захочешь всех истребить? Однако ты ошибся, сударь хороший, совсем не тому вывалив свои воззрения.

— А вы знаете, — начал я, наклоняясь к нему и подстраиваясь под его тон, — я тоже хочу рассказать вам кое-что про орков. Они везде, представляете⁈

— Как?

— Точно вам говорю: орки проникли всюду. Даже в этот вагон, где мы с вами сидим.

Цверг огляделся, не видя больше никого.

— Не фижу…

— Сюда смотрите, на меня.

Он обернулся, и я заглянул ему в глаза.

— Я тоже орк, милостивый государь. И вот что вам скажу…

Откинувшись на стуле, цверг забулькал горлом, выпучил глаза и схватился за сердце.

— Фоды! — захрипел он. — Умираю!

Я потянулся к графину, собираясь плеснуть воду ему в морду. Но секунды, на которую я отвёл взгляд, цвергу хватило. Он вскочил и бешеным козлом рванул к выходу из вагона. Распахнул дверь и выпрыгнул наружу, игнорируя ступеньки короткой лестницы.

Упускать негодяя было не с руки, и уже через мгновение я стоял в дверях.

— Стоять!

Он не обернулся, только припустил сильнее. Не раздумывая, я швырнул ему вслед огненный всполох.

Спиной он почувствовал, что ли? Цверг отскочил в сторону, пропуская всполох, и побежал дальше рваным зигзагом. Сгоряча я швырнул ещё пару заклинаний, но беглец звериным чутьём угадывал направление удара и уходил в сторону. А затем и вовсе свернул в кусты и скрылся из виду. Ну ничего, я тебя, скотина, всё равно достану.

— Коня мне!

В сопровождении четырёх опричников я поскакал вдоль путей эфирной дороги. Всего десять минут, и передо мной открылась грандиозная стройка — первый в нашем мире вокзал, стены которого едва поднялись в рост человека.

— Где управляющий? — рявкнул я на какого-то работягу.

— Там, вашбродь! — он указал на два временных домика чуть в стороне от вокзала. — Только что туда пошёл!

Я пришпорил коня, собираясь поймать и примерно проучить цверга. И уже подъехал к крайнему домику, как мне навстречу вышел Демидов собственной персоной. Промышленник приехал лично проинспектировать стройку. Как-никак он чуть ли не стоял над архитектором, когда тот рисовал проект вокзала, и страшно гордился получившейся помпезной конструкцией.

— Добрый день, Константин Платонович, — Демидов посмотрел с лёгким осуждением. — Ты зачем моего управляющего гоняешь? Если он тебе не угодил, скажи мне, я сам с ним разберусь.

За спиной Демидова, в окне домика, мелькнуло испуганное лицо цверга.

— Не угодил? Нет, Никита Акинфиевич, это по-другому называется.

Я коротко пересказал сказанное цвергом. С каждым словом Демидов мрачнел, а его уши становились явственно зелёными, как и бывает у натуральных полуорков в моменты бешенства.

— Это есть непрафда! — цверг выскочил из домика, почувствовав, что может попасть под гнев начальства. — Этот юноша фсё фыдумать!

С каменным лицом Демидов повернулся к управляющему.

— Выдумал? Ты обвиняешь светлейшего князя во лжи?

— Найн! Не фыдумал. — Цверг сообразил, что тонет ещё сильнее, и замахал руками. — Ему послышалось! Фетер шумел!

Демидов протянул руку к моему опричнику, указывая на ружьё.

— Дай!

Я кивнул, разрешая передать оружие, и «огнебой» лёг ему в ладонь.

А цверга уже не было рядом. Двигаясь знакомым зигзагом, он улепётывал прочь, не дожидаясь, пока разъярённый Демидов отомстит за оскорбление.

— Собака, — он не торопился стрелять, провожая каждое движение цверга стволом. — А я-то думаю, почему у него рабочих мрёт больше, чем у других.

Беглецу оставалось всего несколько шагов до спасения. Добеги он до забора какого-то захудалого поместья и сверни за угол, его было бы уже не достать. А Демидов будто специально обнадёживал, не стреляя до последнего. Но когда цвергу оставалось всего ничего, раздался громкий «бах!». Беглец закричал и с разбегу рухнул в лужу на дороге, подняв тучу брызг. Барахтаясь, он попытался выбраться наружу, но уже не так резво.

— Взять его! — Демидов махнул своим людям и обернулся ко мне. — Он ещё десять лет должен отработать. А у меня в Сибири как раз человек требуется в шахте учёт вести.

Он так ухмыльнулся, что становилось ясно — это будут самые тяжёлые годы в жизни цверга. Но мне ни капли не было его жаль.

Больше подобных эксцессов не возникало. Стройка двигалась, не требуя дотошного контроля, и я мог спокойно заниматься делами в Злобино. Мастерские, разработка новой модели броненосца и опыты с телепортацией. Последние, если честно, я давно бы забросил, если бы не Таня. Она была уверена, что это не пустое сжигание эфира, и рано или поздно мы получим результат. Её запал передавался мне, и мы продолжали пробовать комбинации Знаков.

В конце апреля в Злобино примчался гонец от Еропкиных. Калиста Михайловна, страшная старуха-колдунья по прозвищу Красная вдова, державшая весь род в ежовых рукавицах, лежала при смерти. И просила меня срочно приехать, прежде чем отдаст богу душу.

— Езжай, Костя, — поддержала её просьбу Марья Алексевна, — окажи милость умирающей.

— Не припомню, чтобы у нас были настолько близкие отношения, чтобы звать меня в такой момент.

Княгиня покачала головой.

— Как раз именно такие. Даже гадать не нужно, зачем она послала за тобой — попросит стать арбитром при передаче власти в роду. Чтобы её любимчиков не обидели. Семья у них сам знаешь какая, вот она и хочет без крови всё решить.

По зрелому размышлению я решил всё-таки съездить к умирающей. Дополнительное влияние на Еропкиных будет не лишним, а их опричники мне могут ещё пригодиться.

Дороги ещё не просохли, и поездка не доставила мне удовольствия. Да и после эфирного поезда тряска в дормезе вызывала раздражение. Однако, быстро я начал привыкать к хорошему!

Усадьба Еропкиных в Василёво ничуть не изменилась за это время. Всё тот же огромный парк в авалонском стиле, особняк, напоминающий крепость, и въевшийся в стены запах перегара эфира. Но сейчас ко всему этому добавилась атмосфера печали и глухой тоски.

Сразу меня к умирающей не пустили. Одна из её правнучек извинилась и попросила подождать — старуха лежала без памяти в окружении лекарей. Так что я почти два дня провёл в усадьбе и наблюдал за настроем семейства. К своему удивлению обнаружил, что старуху искренне любили. А вот внутри рода отношения сложились совсем не безоблачные — наметились две группировки, явно настроенные враждебно друг к другу. Похоже, меня действительно желали видеть в роли третейского судьи, способного развести стороны без драки.

Вечером на второй день та же девица привела меня в спальню к старухе. Шторы на окнах были закрыты, и комнату освещали несколько свечей. А вот воздух оказался неожиданно свежим и пахнущим луговыми цветами. Но даже через их аромат пробивался запах лекарств и умирающей плоти. Вокруг громадной кровати толпились члены семьи со скорбными лицами, и только старуха, укрытая одеялом под подбородок, улыбалась. Будто знала секрет, как сбежать от костлявой.