— Батюшки! Убивают!

А кольцо опричников сжималось всё туже. Неудачливые дровосеки подняли топоры, но в ответ защёлкали взводимые курки «огнебоев». Топоры полетели в траву, а крестьяне разом бухнулись на колени. Внутренним чутьём они узнали во мне главного и стали умолять:

— Пощади, барин!

— Невиноватые мы!

— Вот те крест, не по своей воле пришли!

Я окинул их суровым взглядом и спросил:

— Кто вам позволил валить мой лес?

Крестьяне снова заголосили.

— Пожалей, барин!

— Дети малые по лавкам сидят!

— Это всё барин, Иван Иванович!

— Велел: рубите всё, нам нужнее.

— Сказывал, что вас, барин, уже и в живых-то нет!

Мы переглянулись с Бобровым. Хорошенькое дельце, однако.

— На каторгу их, — зло рубанул Пётр, — за покушение на чужую собственность.

— Барин! — крестьяне подняли вой. — Не губи, барин!

Наказывать крепостных я не собирался. Ну, правда, какой спрос с подневольных бедолаг? Мне нужны не они, а их хозяин…

Будто услышав мои мысли, вселенная тотчас откликнулась. В березняк ворвался десяток всадников, разрывая круг моих опричников.

Впереди скакал худощавый дядька лет за сорок с жёлчным лицом и ртом в форме буквы ижица. Весь перекошенный от гнева, он размахивал пистолетом, держа его за ствол. То ли перепутал от возмущения, то ли не умел нормально обращаться с оружием.

— Перерепенко, — подсказал Бобров, — собственной персоной.

— Ты был прав. Рожа та ещё.

Следом за помещиком следовали вооружённые чем попало слуги, видимо, изображая его опричников. Только сразу было видно — не бойцы, разбегутся при первых же выстрелах.

— Кто посмел⁈ Запорю!

Перерепенко так вращал глазами, словно у него было косоглазие крайней степени. С таким диким взглядом ему надо выступать с бродячим цирком, показывая себя за деньги. Отбоя от зрителей не будет!

— Удавлю! Кто моих людей тронул? На конюшне до смерти…

Я не собирался слушать завывания. Послал лошадь вперёд и оказался лицом к лицу с Перерепенко.

— Ага! Так вот кто на мою землю непрошенный пожаловал! Ну я тебя!

На моей ладони возник яркий всполох, готовый сорваться ему в лицо.

— Урусов!

Перерепенко взвизгнул по-бабьи и швырнул в меня пистолет. Развернул коня и кинулся прочь, раздавая удары плёткой своим же слугам, дабы расчистить дорогу.

— Стоять! — рявкнул я ему вслед, но тот припустил ещё быстрее.

Доморощенные «опричники» не стали прикрывать барина и дружно чухнули следом за ним, забыв про оружие и оглядываясь на меня со страхом.

— Взять его! Живым!

Вся наша компания рванула вслед за убегающим помещиком. А крестьяне, почувствовав, что к ним интерес пропал, тут же бросились врассыпную, не забывая захватить брошенные топоры.

Перерепенко, несясь во весь опор между деревьями, громко вопил, требуя от слуг защитить себя. Но куда там! Те только сильнее нахлёстывали коней, а некоторые так и вовсе бросили оружие. То один, то другой сворачивали в сторону, пытаясь спастись в одиночку. Этих мы не преследовали, загоняя главную жертву — вороватого помещика. Я мог бы убить его даже всполохом, не говоря уже о Скудельнице, но не желал этого делать. Нет, надо сначала поговорить и выяснить, откуда он взял идею, что можно покушаться на мою собственность. А уже потом решу, как его наказывать. Может, обойдётся штрафом и внушением. Убивать за подобные проступки не в моих правилах.

Бешеная скачка не могла долго продолжаться. У моих людей и кони лучше, и загонять дичь они умели неплохо. Они почти догнали перепуганного помещика, когда тот вылетел из леса к какой-то усадьбе. Плохонькой, обшарпанной, но с колоннами и портиком на входе.

— Помогите! Убивают!

Закричав что есть мочи, Перерепенко неожиданно ловко для своей комплекции, спрыгнул с коня и хотел забежать внутрь. Но между ним и особняком возникло непреодолимое препятствие — Петров на лошади с занесённой в руке плёткой.

Опричник не стал хлестать помещика по лицу, а ловко крутанул рукой и сбил его с ног.

— Не двигаться! — рявкнул он на валяющегося в пыли Перерепенко.

Тот не посмел возражать, с обречённым видом закрыв лицо руками.

— Это усадьба Довгочхуна, — рассмеялся Бобров и указал рукой куда-то в сторону, — а вон и сам хозяин.

Несколько секунд я разглядывал небольшой прудик, выложенный по берегу камнями. Где хозяин? Не вижу. Но затем из воды появился голый толстяк и, переваливаясь, как утка, заковылял прочь. То и дело оглядываясь, он часто моргал и беззвучно шевелил губами.

— Отлично, не придётся два раза ездить. Взять его!

Я указал на толстяка, и к нему тут же кинулись двое опричников. Взвизгнув точно так же, как Перерепенко, хозяин усадьбы попытался убежать, сверкая голым задом. Но шансов у него не было никаких.

— В дом обоих, — приказал я, — и дайте этому чем-нибудь прикрыться, а то смотреть противно.

Бобров, хохоча, спрыгнул на землю и тоже пошёл со мной в особняк, не желая пропускать предстоящий цирк.

Откинувшись на диване, я с усмешкой разглядывал двух помещиков. Перерепенко в пыльном камзоле с оторванным рукавом и Довгочхун, кутающийся в бекешу прямо на голое тело. Умостившись на простых табуретках, они попеременно вздыхали и кидали друг на друга злые взгляды, опасаясь смотреть на меня. Бобров, сидевший рядом на диване, пытался сдержать смех, но то и дело хихикал.

— Прошу, барин, ваш кофий.

Дворовая девка внесла поднос с чашками и с поклоном подала мне и Боброву. Перерепенко сердито посмотрел на неё и отвернулся, а Довгочхун тяжело вздохнул и сглотнул, дёрнув кадыком.

— Ну-с, судари мои, — я отпил кофий, оказавшийся не слишком плохим, — слушаю вас внимательно.

Оба помещика зыркнули на меня и тут же отвели взгляд.

— Что вы хотите услышать? — кривя рот, буркнул Перерепенко.

— Для начала ответьте, почему я не должен прибить вас на месте и со спокойной душой поехать домой?

— Вы не можете так поступить!

— Это бесчестно!

— Вы же дворянин!

— Вот именно, — я строго на них посмотрел, — дворянин имеет право оторвать голову всякому, кто покусился на его собственность. Даже, я бы сказал, обязан избавить мир от воров и грабителей.

— Это всё вы, Иван Иванович, — прошипел Довгочхун, — вся семейка у вас была такая. Родители ваши были пьяницы и промышляли разбоем на дорогах. И вы по их следам пошли.

— Я? А не вы ли, Иван Никифорович, послали свою дворню грабить крестьян уважаемого Константина Платоновича? Скажете — нет? Да я перед Надворным судьёй готов засвидетельствовать, как вы бахвалились!

— Ах вот вы как заговорили! Явились ко мне в дом и давай на меня напраслину возводить? Да после этого я под присягой расскажу, как вы…

Не обращая внимания на меня, они развернулись лицом к лицу и принялись орать друг на друга. Лица у обоих покраснели, они брызгали слюной и тыкали пальцем в противника. Перерепенко схватил Довгочхуна за бекешу и чуть не сдёрнул её. Довгочхун попытался завернуться обратно, пряча дряблое тело, и едва не сверзился с табуретки. В ответ он ткнул Перерепенко кулаком в плечо. Тот не остался в долгу и отвесил Довгочхуну оплеуху. Препирательство начало перерастать в драку, удары следовали один за другим, табуретки угрожающе качались под скандалистами.

Наблюдая за безобразной ссорой, Бобров уже не смеялся, а хватал ртом воздух и вытирал глаза от слёз.

— Тихо!

Мой окрик спорщики пропустили мимо ушей, продолжая пихаться. Я вздохнул, закрыл глаза и послал сгусток сырого эфира в пол.

Особняк вздрогнул. Зазвенели стёкла в окнах, закачалась люстра под потолком, а со стены рухнула картина. Спорщики едва не упали с табуреток и вынуждены были ухватиться друг за друга. Они наконец-то замолчали, с ужасом уставившись на меня.

— Пожалуй, да, убивать я вас не буду. Грех поднимать руку на больных людей.

Помещики дёрнулись было возразить, синхронно открыли рты, но разум всё-таки возобладал, и они промолчали.