Я не стал спорить и дал согласие на поездку. И Демидова увидеть надо, и выгулять генеральский мундир с орденом. Чтобы каждая собака знала, кто я такой и что лучше со мной не связываться.

— А-а-а! Дядя Костя!

Из экипажа вылетел рыжий вихрь и чуть не задушил меня в объятьях.

— Я так по тебе соскучилась!

Моё левое ухо едва не оглохло от визга Ксюшки, вернувшейся от родителей. Впрочем, долго меня обнимать никто не собирался. Девочка спрыгнула на землю и понеслась дальше.

— Танечка!

Но и там не задержалась — её ждал самый близкий друг.

— Мурзилка! А-а-а-а!

Кот поднялся на задние лапы, став одного ростом с девочкой, и обнял её, как человек. Ксюшка расхохоталась, дёрнула Мурзилку за ухо, и сладкая парочка тут же унеслась в дом, явно собираясь устроить весёлый тарарам.

Следом из экипажа выбралась Агнес де Кюрис, она же Аглая Курицына, наставница рыжего бедствия. Девушка за месяцы, проведённые в усадьбе, успела похорошеть, на щеках играл румянец, а в глазах светились озорные искорки. Разительный контраст с тем, какой она приехала в усадьбу чуть меньше года назад. Похоже, деревенский воздух влияет на неё самым благотворным образом.

— Рада вас видеть, Константин Платонович.

Она присела в реверансе, а я вежливо поклонился в ответ. Следом Агнес расцеловалась с Таней, при этом бросив на меня короткий, но жгучий взгляд. Я ответил ей учтивой, но холодной улыбкой. Нет, сударыня, вам, как и прежде, ничего не светит на этом поприще. Агнес дёрнула плечиком, круто изогнула бровь и отвернулась. Мол, не очень-то и хотелось, сударь, я вами совершенно не интересуюсь. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться в голос, и шагнул навстречу ещё одному гостю.

— Здравствуйте, Пётр Петрович.

Добрятников раскрыл руки и поспешил ко мне.

— Константин Платонович! — он обнял меня и принялся хлопать по плечам. — Как же вас здесь не хватало. Честное слово, без вас уезд будто осиротел.

— Бросьте, не такая уж я важная птица.

— Вы не важная, а важнейшая птица, мой дорогой! После вашего ареста, едва о нём стало известно, муромское дворянство собралось писать в Петербург и просить вашего помилования.

— И как, написали?

— Увы, увы, Константин Платонович. Если трое наших дворян собираются вместе, то получается либо кутёж, либо дуэль. А чаще всего и то и другое вместе. Так и в тот раз вышло, — он ухмыльнулся, — когда вас обсуждали, аж три дуэли случилось.

— Кутили хоть с размахом?

— Обижаете! Почти два дня без остановки. Жаль у меня здоровье уже не то, не смог досидеть до конца.

Мы с ним посмеялись, обсуждая муромское дворянство, а после Добрятников попросил переговорить в приватной обстановке. Погода была чудесная, и в доме сидеть не хотелось, так что я повёл гостя гулять вокруг пруда.

— Ах, Константин Платонович, какой же вы поразительный человек! Сколько прошло, как вы приехали из-за границы нищим студентом? Два года, я не ошибаюсь? А вы уже генерал, получили Андрея Первозванного и стали известным промышленником. Боюсь даже представить, что будет ещё через пару лет.

— Не преувеличивайте, Пётр Петрович. Мне просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время.

Добрятников расхохотался.

— Скажите ещё, что с магодавом вы тоже справились случайно!

Я развёл руками и напустил на себя невинный вид.

— Именно так, Пётр Петрович. Чистая удача и только.

— Будет вам. — Мой собеседник стал серьёзен. — Не стоит преуменьшать свои заслуги. И я, и вы прекрасно знаем, что у вас дар разбираться со сложными ситуациями. Соседи до сих пор вспоминают, как ловко вы поставили на место самодура Троекурова. И ведь никто не знает, как именно!

— Передайте соседям, что я просто поговорил с ним по душам.

— Так что он сбежал и даже слышать не хочет о возвращении? Какой у вас удивительный дар убеждения.

— В Сорбонне я изучал риторику, Пётр Петрович, очень полезный предмет для ведения переговоров. Кстати, о чём вы хотели со мной посекретничать?

Он вытащил из кармана красный в белый горошек платок, промокнул лысину и не торопясь стал рассказывать:

— Вы же знаете, Константин Платонович, что в молодости я состоял в масонской ложе. Откуда, к моему большому сожалению, был исключён из-за разногласий с магистрами.

Я кивнул: эту историю он озвучивал уже несколько раз. И в каждом случае называл различные причины своего изгнания. Только однажды, хорошо приняв на грудь рябиновки, он разоткровенничался и признался, что виноват был его раздолбайский характер и любовь к шуткам над окружающими. За это же его попёрли и со службы в коллегии, заставив вернуться в имение и жить на скромные доходы от него. Боюсь даже представить, что сотворил милейший Пётр Петрович, чтобы получить подобное взыскание.

— Несмотря на разрыв с ложей, — Добрятников вздохнул, — я сохранил дружеские отношения со многими её членами. Ну так, знаете, обмениваемся поздравлениями, приглашаем друг друга на именины, сплетничаем иногда. Как обычно бывает у хороших знакомых.

— То есть вы в курсе дел вашей бывшей ложи, — я не смог сдержать улыбку.

— Да, самую малость. Буквально в общих чертах.

— Я так и понял.

Добрятников усмехнулся и продолжил:

— Недавно мне пришли интереснейшие известия, причём сразу из нескольких источников. — Он сделал многозначительное лицо. — Из столичной масонской ложи прислали настоятельные рекомендации: ни в коем случае не иметь с вами никаких дел, Константин Платонович.

— Совсем никаких?

— Желательно вовсе с вами не встречаться. А если избежать этого невозможно, быть обходительным и не отказывать в мелких одолжениях. Но больше — ни-ни! И к вашим близким эта рекомендация тоже относится. То есть вас, Константин Платнович, будто и нет вовсе.

— Какая хорошая новость, Пётр Петрович. Вы меня несказанно обрадовали.

Внимательно на меня посмотрев, Добрятников спросил:

— Откровенность за откровенность, Константин Платонович. Как вы этого добились? Честное слово, я никому не скажу и буду нем как могила. Я уже два дня спать не могу, всё гадая, за что вас так «любят» петербургские ложи. Умоляю, расскажите!

— Даже не знаю, как вам сказать, Пётр Петрович.

— Как есть, говорите как есть.

— Во время… ммм… последних событий в Петербурге… — Добрятников понимающе кивнул. — У меня случилось недопонимание с некоторыми членами масонской ложи.

— И вы их всех убили?

— Господь с вами, Пётр Петрович. Зачем мне убивать этих достойных сударей? Мы немного повздорили, но они остались живы. В основном.

— Ага, — Добрятников вздохнул, — в основном. Я так и думал. И после этого…

Он выжидающе уставился на меня.

— После этого я дал этим сударям обещание. Если они тронут моих близких, больше масонов в России не будет. От слова совсем.

Пётр Петрович почти минуту разглядывал меня, то щурясь, то вздыхая.

— Эк вы, Константин Платонович, однако. Своеобразный у вас стиль ведения переговоров.

— Зато эффективный, как вы можете видеть. Даже до вас дошла новость, что меня не следует трогать.

— Ну да, ну да. Это вы верно подметили.

— Пётр Петрович, я вам рассказал как на духу, не откажите и вы мне в ответной любезности.

— Для вас, Константин Платонович, всё что угодно.

— Не могли бы вы объяснить мне смысл Великого Делания. А то все, кто обещал мне поведать о нём, так и не сдержали обещание.

Добрятников пожевал губами и тихонько цыкнул языком.

— Ну у вас и вопросы, я скажу. Нет, — он выставил ладонь, — я не отказываюсь, Константин Платонович. Но, если честно, мне самому неясен этот вопрос. В бытность посвящения в масоны я интересовался вопросами Талантов, а не алхимии, и тему не изучал.

— Жаль.

— Погодите. Если уж вы хотите разобраться, то я помогу вам. У меня есть несколько знакомых, кто может пояснить смысл Делания. Сегодня же сяду писать им письма и постараюсь выяснить всё, что возможно. Кстати, мне тоже будет интересно разобраться в этом алхимическом процессе.