Обстановка убогая. Полы покрашены в противный цвет «детской неожиданности», стены тускло-зелёные. Я поднимаюсь с кровати. Жутко хочется в туалет. Перед глазами снова всё плывёт, и пол уходит из-под ног. Держусь рукой за стену и иду, мой ориентир — двери.

Белое дверное полотно с окошком закрыто. Дёргаю ручку, заперто. Уже хотела тарабанить, чтобы позвать на помощь, но посмотрела влево и увидела ещё дверь.

Соседнее помещение оказалось маленькой уборной. Тут стоит унитаз, раковина и поддон душа, окно забрано решёткой. Иду к унитазу, потом мою руки и смотрю на себя в зеркало, висевшее на стене. Всё тело болит, на шее синяк. Красиво, ничего не скажешь. Одежда тоже красивая, какая-то серая пижама в голубую полоску.

Небо в клеточку, друзья в полосочку. Интересно, куда это я попала? Вижу стакан, в котором стоит новенькая зубная паста и щётка. Мыло в дозаторе тоже новое. Или тут такой сервис, или кто-то всё купил.

Ноги не держат, и я плетусь назад. Сажусь на кровать. На тумбочке большая бутылка минералки и железная кружка, жадно пью воду прямо из горла. Хочется узнать, где я. Окно комнаты тоже зарешечено, скорее всего, это не тюрьма, а если больничка, то явно нерядовая.

Внезапно двери открываются, входит здоровый детина с руками лопатами.

— Проснулась? Вот и славно. Я лекарство принёс.

— Где я? Что со мной? — спрашиваю испуганно.

— В психушке, — усмехается он. — Тебя привезли на нашей скорой. Буйствовала, билась головой о стены, орала. Потом потеряла сознание. Когда приехали, ты очнулась и начала снова буянить. Пришлось вколоть снотворное. У тебя лёгкое сотрясение мозга. Пей таблетки.

Мужик протягивает маленький пластиковый стаканчик с разноцветными пилюлями. Я не беру его, не хочу.

— Пей лекарство, иначе силой запихну, — злобно говорит мужик.

Я понимаю, что мне никуда не деться, покорно наливаю воды в кружку и проглатываю пилюли. Мужик заставляет открыть рот, а потом показать язык. Выполняю требование, он ухмыляется и уходит, обещая скоро принести ужин.

Как только за медбратом закрывается дверь, я, как могу быстро, несусь в уборную. Сую два пальца в рот и насильно заставляю себя выблевать лекарства. Понимаю, что там есть нужные препараты именно от сотрясения, но есть и те, что закроют мне путь к отцу.

Когда возвращаюсь, роюсь в тумбочке. Там ничего нет, кроме пачки печенья, конфет, туалетной бумаги, гигиенических прокладок и упаковки влажных салфеток. Телефон остался у матери или забрали врачи. Я слышала, что в психушке такое не положено и все гаджеты отбирают.

Что делать? Даже почитать нечего. Я должна тут сдохнуть от скуки?

Снова приходит бугай. Вернее, просто открывает окошко в двери.

— Бери жрачку. Кружку тащи, — рычит злобно.

Плетусь к окну. Забираю железную тарелку с кашей. Кусок хлеба гад кинул прямо в неё, как и ложку. Я ставлю кружку на откинувшуюся дверцу окна. Отношу кашу, потом возвращаюсь. В кружку налили чай.

Как только хватаю посуду, бугай кидает какие-то старые газеты, они веером падают мне под ноги.

— Это чтобы со скуки не померла.

— Хоть бы книгу принесли, — кривлюсь я.

— Может тебе ещё порножурнал с голыми парнями притащить, — гогочет мужик, закрывает окно в двери и уходит.

Теперь я понимаю, что сюда меня сдала собственная мать. Ещё и сказала врачу, что я якобы я головой об стену билась, будто сошла с ума. Смею предположить, что не просто так.

Сажусь есть. На ужин подали рисовую кашу на молоке, она оказалась на удивление вкусной. Хотя бы кормят тут не помоями. Мне нужно продержаться совсем немного. Рита узнает, что со мной что-то случилось и позвонит отцу. Я уверена, тот бросит все дела и примчится меня спасать.

После еды занимаюсь тем, что читаю толстые газеты пятилетней давности. Хочется отвлечься от дурных мыслей, не получается. Строчки плывут перед глазами. От напряжения начинает болеть голова. Откидываю газету на подоконник, где лежат остальные. Потом скручиваюсь в позу эмбриона и тихо плачу. Хоть бы Кир поднял волну из-за того, что я не приехала к нему. Его отец имеет определённый вес в городе, и если Кирилл хорошо попросит, меня отсюда вытащат.

Я не заметила, как уснула, а утром разбудил грохот. В палату зашёл мужик в синей униформе, но не тот, что вчера. Очередной медбрат, более молодой и щуплый, с некрасивой отталкивающей внешностью. Он мазнул по мне безразличным взглядом, поставил на тумбочку тарелку и кружку, потом вынул из кармана стаканчик с таблетками. Мне повезло, медбрат их просто оставил на столе и ушёл, забрав грязную посуду с собой.

Меня снова заперли. Это уже не столь важно. Главное — уничтожить таблетки. Смываю их в унитаз, потом умываюсь и спокойно сажусь есть. На этот раз гречневая каша и сосиска украшают дно моей железной посуды. Из кружки вкусно пахнет какао. Разумеется, в таком заведении кофе подавать не будут, только если это не частная психиатрическая лечебница. Судя по полуобшарпанным стенам, это не так. Я нахожусь на втором этаже и вижу улицу за забором. Улица здоровья. Именно здесь находится ряд больниц, в том числе и городская лечебница для сумасшедших.

За стеной кто-то протяжно мычит, другой голос начинает орать, а потом лаять. Вчера было тихо, а сегодня я поняла все прелести моего пребывания тут. Поместили в ВИП палату. Спасибо хоть не к настоящим дурочкам.

Вскоре двери снова открываются. Медбрат быстро забирает грязную посуду, после него входит пожилая полная тётка в белом халате. Лицом она напоминает Сеню. Родственница?

— Здравствуй. Я Ольга Львовна, заведующая больницей и твой лечащий врач. Как мы себя чувствуем? Голова кружится?

— Здравствуйте, уже не так сильно, как вчера, — говорю я, садясь на кровати.

Мадам присаживается на стул. Кладёт мою карту на тумбочку. Что-то пишет.

— Буянила вчера. Лезла драться с родителями. Твоя мама говорит, что в последнее время у тебя агрессивное поведение, выдумываешь то, чего не было. Ты патологическая лгунья, Катя? — строгим тоном говорит врач.

Я опешила от её слов. Открыла и закрыла рот.

— Послушайте, Ольга Львовна. Ваше положение не даёт вам права оскорблять меня. Я сказала матери правду, это она во всём виновата. И я не билась головой о стену, меня отчим ударил, а ещё он меня душил, — говорю сквозь зубы.

— Боже, да тут ещё и шизофрения, будем лечить. Вечером принесут банку под мочу. Утром возьмут кровь на анализ.

— Какая шизофрения⁈ Я нормальная! — кричу я от шока.

— А вот орать мне тут не надо. Таких, как ты, тут знаешь, сколько побывало? Я даже сосчитать не могу за сорок лет в профессии.

Ольга забирает мою карту и уходит. Оказалось, она выглядит чуть моложе своих лет. Старая карга. Сама ты шизофреник. Хочется орать от несправедливости, но сотрясение мозга не убило разум. Я понимаю, что если буду возмущаться и скандалить, меня точно запишут в психи. Тогда мой побег к отцу накроется толстым медным тазом.

Снова пытаюсь читать газеты, потом обедаю. Посуду забрали, и я решаюсь подремать, но за дверями раздаётся тихий говор. На цыпочках подхожу ближе, прислушиваюсь.

— Ваша дочь утверждает, что её избили и душили, но ведь мы знаем, что это не так. Будем смотреть, возможно, у неё шизофрения, — узнаю голос врача.

— Боже, никаких шизофреников. Напишите что-то другое. Депрессия. Да мало ли невинных диагнозов. Я вам не для того деньги плачу, чтобы из моей дочери дебилку делать, — с раздражением произносит мать.

— Я вас поняла. Идите к ней, но ненадолго. Увидит мой зам и опять начнёт возбухать. Не положены тут посещения. Пятнадцать минут вам на всё.

Я отбегаю к окну. Делаю вид, что смотрю на улицу.

— Здравствуй, дочка, — говорит родительница у меня за спиной.

— Привет, — оборачиваюсь к ней лицом.

Мама не подходит, не пытается обнять, берёт стул, садится. На пол кладёт пакет из супермаркета.

— Довольна? — спрашивает она.

— А ты довольна? Зачем ты так со мной? Я думала, что ты меня любишь и сможешь понять, — стараюсь говорить спокойно.