Может быть, особенно если мне предстоит потерять это снова.

8

ГАБРИЭЛЬ

После завтрака, пока Агнес и Белла занимаются домом, я беру ключи и выхожу на улицу, где ждет старая машина отца — «Лэнд Ровер 1975 года», который, как я помню, я учился водить одним летом, когда был ребенком. Когда я забираюсь в машину, меня пронзают эмоции, и я вдыхаю запах седельного мыла и, как я клянусь, слабый намек на его табак, хотя я знаю, что это невозможно.

Мой отец любил это место. Он унаследовал его от моего деда, который унаследовал его от своего отца, и так далее — та же старая история. Это место давно принадлежит семье, и я испытываю чувство вины, когда думаю о деле, с которым приехал сюда. Я знаю, как отец отнесся бы к тому, что я захотел бы продать это место.

У меня здесь много хороших детских воспоминаний. Если бы Делайла не скончалась вскоре после того, как я потерял родителей, я бы, наверное, привозил ее и детей сюда на лето. Этим летом Сесилия и Дэнни в первый раз увидят то, что является частью нашего семейного наследия. Но я ничего не могу изменить, и я рад, что они хотя бы видят это сейчас, особенно если я решусь на продажу.

Поездка по территории поместья спокойна и полна ностальгии, воспоминаний о лете, которое уже давно кажется прошлым, особенно после того, как прошли последние несколько лет. Сначала я заезжаю на виноградники, смотрю на быстро растущий виноград и беседую с рабочими и их бригадиром. Виноградник уже много лет работает хорошо без моего участия, мой управляющий Лусио отлично справляется со всеми делами. Я не нужен здесь, чтобы поддерживать его функционирование, по крайней мере, в той его части, которая связана с винным бизнесом, и это вызывает еще один проблеск чувства вины, когда я обдумываю свои планы в отношении поместья.

У меня полный портфель деловых интересов в Нью-Йорке, и эти обязанности требуют всего моего внимания. Я работаю с одними из самых влиятельных и опасных людей в мире, а это значит, что я должен быть всегда начеку, готовый справиться с ситуацией, если она возникнет, готовый разрядить обстановку, если потребуется. Готовность в любой момент переключиться. За эти годы я настолько привык к такому ритму, что теперь для меня это как вторая натура, мышечная память, которую я могу задействовать, не задумываясь об этом.

Но в результате всего этого я по большей части игнорировал это поместье. Оно прекрасно функционирует, но его потенциал далеко не исчерпан. Быстрый взгляд на бухгалтерские книги в подсобном помещении говорит мне об этом, как только я изучаю наш производственный график и объем производимого вина. Поместье могло бы делать больше во всех отношениях — с вином, скаковыми лошадьми, даже с самим домом и тем, для чего его можно было бы использовать. Какая-то часть меня бунтует при мысли о том, что мой семейный дом будет использоваться для сдачи в аренду на время отпуска, но другая, более практичная часть моего разума говорит, что до этого момента он вообще не использовался в течение многих лет. Другие семьи могли бы наслаждаться домом, который годами стоял пустым, создавая свои собственные воспоминания.

Ностальгия не является достаточно веской причиной для того, чтобы сохранять это место. Я знаю это, даже если мне было трудно признать это. И это моя ностальгия, а не Сесилии или Дэнни, поэтому мне еще труднее оправдать то, что я не могу его оставить. То время, которое я потрачу на то, чтобы вернуть этому месту его настоящий потенциал, можно будет потратить на другие воспоминания, когда вся эта ситуация с Братвой разрешится. У них будет шанс насладиться этим летом, что является светлым пятном в остальном мрачном беспорядке, но, когда вопрос с Игорем будет решен, мы вернемся домой. Это самое подходящее время для того, чтобы что-то изменить и оставить эту часть своего прошлого позади.

К тому времени как небо начинает окрашиваться, я увидел все, что нужно было увидеть за этот день, достаточно, чтобы понять, на чем мне нужно сосредоточиться за то время, что мы здесь. Я запираю дверь каменного здания, которое служит вторым офисом и хранилищем многих документов поместья, и поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы мельком увидеть Беллу, выходящую на пробежку.

Она находится достаточно далеко, чтобы я не мог разглядеть ее, но я вижу достаточно. Не то чтобы я забыл, как хорошо она выглядит в своей тренировочной одежде, просто стресс последних нескольких дней затмил воспоминания. Но все возвращается в одно мгновение, когда я вижу, как она бежит трусцой по тропинке, и мой взгляд мгновенно фиксируется на изгибе ее задницы в обтягивающих леггинсах, которые на ней надеты.

Моя физическая реакция мгновенна. Я чувствую прилив крови к своему члену, пульсацию возбуждения, наблюдая за тем, как она возвращается к дому. Я становлюсь твердым еще до того, как осознаю это ощущение, а воспоминания об этих идеальных бедрах и упругой попке под моими руками заставляют мои ладони чесаться. Все в ней было… было идеальным.

Я чувствую еще один острый укол вины за то, что засмотрелся на нее. То, что она была в моей постели, то, что я знаю каждый ее сантиметр досконально, не означает, что я имею право смотреть на нее таким образом сейчас. Особенно когда эта часть наших отношений должна была закончиться.

Я дал ей все, что она хотела. Я научил ее, как должен чувствоваться секс. Я показал ей все способы, которыми она должна ожидать удовольствия. Я позаботился о том, чтобы ее первый опыт присутствия мужчины внутри нее запомнился ей только с лучшей стороны.

После этого все должно было закончиться. Навсегда. Она должна была снова стать няней.

И я был идиотом, думая, что это возможно.

Я застонал, прижимая пятку ладони к своему члену, глядя, как она исчезает за домом. Он пульсирует под моей рукой, напоминая мне, что я уже несколько дней не дрочил. Раньше я неделями, а иногда и месяцами не прикасался к себе, мое либидо было практически мертво после потери единственного человека, который значил для меня больше всего. Но Белла помогла мне снова почувствовать себя живым во многих отношениях.

Это самое неудобное из них, учитывая нашу нынешнюю ситуацию.

Я уже подумываю вернуться в офис, запереть дверь и дать себе послабление, в котором я так отчаянно нуждаюсь. Но меньше всего мне нужно, чтобы кто-то увидел меня через окно, и если я что-то и понял о желании, которое пробуждает во мне Белла, так это то, что быстрое, скрытое поглаживание ничего не сделает, чтобы ослабить мое возбуждение.

Вместо этого я еще раз прижимаю рукой основание своей упрямой эрекции, желая, чтобы она утихла, и неловко отступаю к дому.

Там я хотя бы отвлекаюсь, чтобы отвлечься. Беллы нигде не видно, Агнес говорит мне, что после пробежки она пошла наверх принять душ, и я быстро изгоняю эту мысль из головы и тоже поднимаюсь в душ. И снова я делаю все, что в моих силах, чтобы не думать о ней, иначе мой душ окажется длиннее, чем я рассчитывал.

В любом случае, это бессмысленно, говорю я себе, игнорируя свою эрекцию, пока вытираюсь и вытираюсь полотенцем. Ничто не удовлетворяет мою потребность в Белле, кроме самой женщины. И даже тогда я могу провести с ней всю ночь так, как не мог ни с кем уже долгое время. Я могу трахать ее столько раз, сколько она захочет, снова и снова. Достаточно одного ее взгляда, одного звука, чтобы я напрягся.

Отчаянно пытаясь выкинуть из головы все мысли о Белле и о том, что именно в ней меня возбуждает, я надеваю джинсы и черную льняную футболку и отправляюсь вниз. Меня встречает запах трав и готовящегося мяса, и, пройдя на кухню, я вижу Сесилию, накрывающую на стол, на кухне заметно чище, чем утром, хотя все еще есть вещи, которые нужно починить. Я также замечаю множество ярких липких записок, приклеенных к разным поверхностям, и это заставляет меня улыбнуться.

— Что это? — Спрашиваю я, и голос, от которого все волоски на моих руках встают дыбом, а по коже пробегают колючки, отвечает мне прямо за спиной.