— Что ты сделала?

Надежда

— Я убила человека.

Боже. Зачем он заставляет меня это повторять?

— Как? Особо тяжко? — усмехается Литвин, не веря мне.

— Это совсем не смешно.

Чертово одеяло сползает с груди, но я вовремя его подхватываю. Литвин садится рядом на кровать и обхватывает мои скулы, вынуждая смотреть ему в глаза.

— Рассказывай!

А я не могу говорить, когда этот мужчина настолько близко, когда трогает меня и смотрит в глаза.

— Я не хотела, правда, — к горлу подступает ком, а на глаза наворачиваются слёзы. Я просто не могу вспоминать тот день. Он лежит на мне тяжёлым грузом.

— Я сейчас не прошу каяться и замаливать грехи, Надежда. Четкие факты: кого и за что ты убила.

— В салон пришел мужчина. Я обычно не брала мужчин. Только женщин. Но Эдуард настоял. Я не могла отказать. Мужчина стал приставать и требовать интимный массаж. Я пыталась вырваться, он схватил меня, навалился, я так испугалась, что, сама не помню как, взяла декоративную стеклянную бутылку и ударила мужика по голове. Я хотела, чтобы он просто отстал, чтобы отпустил меня. Это все, чего я хотела. Правда! — всхлипываю. Невозможно привыкнуть или смириться с тем, что лишила человека жизни, в какой бы ситуации ни оказалась. Это в общем тяжело принять.

— Надя, я не следователь. Мне не нужны оправдания, — холодно прерывает меня мужчина. Отпускает мои скулы и снова встает с кровати. Наблюдаю, как Литвин проходится по комнате. Такой весь холёный, свежий, в идеально отглаженной рубашке, с часами, где браслет явно не из простого металла. — С чего ты взяла, что он умер?

— Он повалился мешком и не дышал. Я вылетела из кабинета, позвала на помощь. Эдик пытался оказать мужчине первую помощь, но все безуспешно.

— Скорую, полицию вызывали?

— Нет. Эдуард сказал, все уладит. Я тогда сама была неживая. Меня трясло, как ненормальную. Я на все соглашалась.

— И куда он дел труп? — усмехается мужчина. Это по-прежнему не смешно, но я молча сжимаю губы.

— Я не знаю. И не хочу знать. Но теперь придется, — закрываю глаза.

Миссия провалена, я бездарная актриса. Глупая овца, как называет меня Эдик. Как только я выйду из этого дома, Эдуард сдаст меня ментам вместе с записью с камер, где я убиваю.

Окатывает горечью и обреченностью.

— Вы отпустите меня? — тихо спрашиваю я.

— Нет. Сейчас Тимур отвезёт тебя домой, где ты соберёшь вещи. По ходу дела расскажешь Эдуарду, что мы… — делает паузу, выразительно меня осматривая. — Что я поимел тебя и впечатлился.

Неприятно.

— Настолько впечатлился, что предложил переехать ко мне. Ваш план удался – ты моя любовница. Теперь ты играешь для меня, моя киска.

— Это доставляет вам удовольствие? — спрашиваю я.

— Что именно? — не понимает Литвин.

— Играть в меня, как в вещь?

Понимаю, что выхода у меня нет. И это лишние вопросы, на которые я не имею права. Но я так устала. Хозяева жизни меняются, а мой статус остается прежним.

— А выбора у тебя нет, я не прощаю тех, кто сначала пытается залезть мне в душу под маской невинной овцы, а потом предаёт, — произносит, словно приговор. Это и есть мой приговор. Так происходит, когда играешь в запретные игры с хищниками сильнее тебя. Только я не выбирала противника.

Литвин ушел. Та же безэмоциональная горничная с каменным лицом приносит мне одежду, полотенца и даже женские шампунь и гель для душа.

Если с Эдуардом мне хотя бы было четко понятно, что он от меня хочет, то с хозяином этого дома ничего непонятно. И от этого страшнее вдвойне. В одном он прав: в моих интересах теперь играть на его стороне. Только разве они не видят, что играть в их игры я не умею. Что будет со мной после того, когда они наиграются?

Даже не хочу знать, чью одежду мне принесли. Просто надеваю бежевый спортивный костюм и белые кроссовки. После кофе на голодный желудок дико хочется кушать или хотя бы выпить чистой воды. Но я ничего не прошу.

Домой меня везет некий Тимур. Охранник, водитель, надзиратель – не знаю, какие функции у этих парней.

Открываю дверь своим ключом, уже понимая, что Эдуард внутри, в ожидании меня и новостей.

Новости, конечно, есть. Его бездарный план рухнул. Литвин не дурак. А Эдик, к моему сожалению, пока об этом не знает. Но все равно внутренне злорадствую. Так ему и надо. Хотя, конечно, неизвестно, кто для меня страшнее: Эдик или Литвин.

Эдуард, как всегда, не снимая обувь, оставляет на бежевом паркете грязные следы. Но мне уже все равно. Я покидаю эту квартиру. Также мне все равно на то, что он опять пьет мой чай и ест мои печенья.

Чаем его дома, что ли, не поят?

Останавливаюсь в дверях кухни, осматривая Эдика. Радует меня в этой ситуации только одно – Эдику пришёл конец, только он об этом еще не знает. Я даже не в силах сдержаться, улыбаюсь от этой мысли.

— Что такая довольная? — прищуривается Эдик.

— Все получилось, — продолжаю улыбаться. Как ни странно, мне легко дурачить Эдика. Из чувства злости, ярости, мести, обиды. Поэтому лгать ему гораздо легче, чем Литвину.

— Что получилось? Он тебя трахнул наконец?

— Он хочет, чтобы я переехала к нему сегодня же. Сейчас. Внизу меня ждет машина.

Эдик недоверчиво меня осматривает, поднимается с места и подходит к окну. Немного отдергивает штору, смотря вниз. Отходит, убеждаясь, что меня и правда ждут.

— Да ладно, настолько золотая пи*да?

Закрываю глаза, глотая обиду. Его и так нагнет Литвин, но позже. Молча ухожу собирать вещи. Эдуард за мной.

— Помимо того, что он сорвал тебе целку, произошло что-нибудь важное? Он с кем-то общался? Может, телефонные звонки, еще что-то?

— Нет, — отрицательно кручу головой, кидая вещи в сумку. Я даже ничего не складываю, стараясь быстрее избавиться от общества Эдика.

— Хорошо. Ты теперь будешь в его доме. Присмотрись. Понаблюдай для начала, где стоят камеры, как меняется охрана. Ну и все запоминай. Я свяжусь с тобой сам, удали мой номер из телефона, — немного нервно выдаёт Эдик.

Да с удовольствием. Демонстративно при нем удаляю номер.

Пока я, также не глядя, сметаю в сумку средства гигиены и чашки с кухни, Эдик ходит за мной, о чём-то думая. И мне не нравится его озабоченный вид.

Иду в прихожую, собираю там обувь, куртку, оставляю Эдику ключи, натягивая пальто, в желании быстрее выйти.

— Стой!

Эдуард хватает меня за шкирку и разворачивает к себе. Замираю.

Что?

Я и здесь плохо сыграла?

Настолько бездарная?

Действительно тупая овца?

— Ты же понимаешь, как себя вести?

Киваю.

— И, если мне хоть что-то не понравится, я сдам тебя ментам. А там выйдет, что ты еще и долгое время скрывалась от ответственности. Что только усугубит. Понимаешь?

— Понимаю, — снова киваю.

— Не глупи, ясно?! — рычит на меня, словно понимает, что что-то не так.

— Ясно… — пищу и снова киваю. Когда Эдуард зол, можно ожидать чего угодно.

— Всё, иди, я свяжусь с тобой уже скоро, и лучше, чтобы к этому времени у тебя было, чем меня порадовать.

Молча хватаю сумку, рюкзак и буквально выбегаю из квартиры с колотящимся сердцем.

Успокаиваюсь, только когда, завидев меня, Тимур выходит из машины и помогает мне с сумкой. Выдыхаю в машине. Но все это временно. Неизвестно, что меня ждет в доме Литвина и каковы правила его игры.

Надежда

— Это теперь ваша комната, — сообщает мне горничная, провожая в ту же спальню в светлых тонах с туалетным столиком. Тимур ставит мою сумку на прикроватный пуф и тут же ретируется.