— Напишешь ему, что сегодня мы праздновали сделку. Очень крупную сделку с «Акантой». Предложит встретиться – не соглашайся. Скажи, я слишком ревнив и не отпускаю, — ухмыляется.

— Хорошо, — киваю. — Сделаю массаж и напишу.

— Напиши, — выдыхает.

Начинаю проминать мышцы сильнее, мужчина прикрывает глаза. Тяжело, мышцы каменные, что говорит о том, что Олег очень напряжён.

В какой-то момент мужчина ловит мою руку, останавливая, и тянет на себя. Теперь напрягаюсь я.

— Я еще не закончила, — мямлю.

Я понимаю, к чему это ведет. Снова секс. А я все никак не могу к нему привыкнуть. Мне больно. Больно даже когда поначалу кажется, что хорошо. Меня пугает агрессия Литвина во время близости. Последний раз он чуть не придушил меня. Эти его ненормальные наклонности не добавляют мне желания.

— Ну что ты так сжалась? Я же еще ничего не сделал, — хрипло произносит Литвин. Поднимается с места, вжимает меня в себя и вместе со мной идет к кровати. Испуганно вскрикиваю, когда он кидает меня на кровать. Нависает, дергает пояс моего халата, распахивая его. — Что-то не так? — вкрадчиво спрашивает он, разводя коленями мои бедра шире. — Расслабься.

Наклоняется, целует мою шею.

Вскрикиваю, когда Олег дёргает мои трусики. Не снимает. А именно дёргает, впиваясь тканью в промежность, и разрывает. Это тоже больно. Морщусь.

Пытаюсь сжать ноги, когда его пальцы бесцеремонно врываются в меня.

— Не смей закрываться от меня! — возбуждённо хрипит. — Это всё мое!

Впускаю его грубые пальцы, зажмуривая глаза.

— Разве это больно? — спрашивает, скользя в меня пальцами глубже.

— Нет, — выдыхаю. Это и правда не больно. Но мне страшно, что он перейдёт черту и разорвёт меня.

— Тогда чего ты сейчас боишься? — нервно спрашивает Литвин, закидывая мою ногу себе на бедро.

Молчу, кусая губы, потому что ответа Олег не требует. Его губы оставляют ожоги на моей груди, а пальцы начинают растирать клитор. И это даже возбуждает. Тело реагирует. Но я предпочла бы, чтобы меня не трогали. По инерции упираюсь ладонями в грудь мужчины, пытаясь его оттолкнуть.

— Ну что ты хочешь? — рычит мне в ухо, хватая воздух. — Как ты хочешь? Как, скажи?!

— Отпустите, — пищу я.

— То есть ты просто априори меня не хочешь? И дело не в страхе. Отвратителен я тебе, да?

Нет, не отвратителен.

Меня не тошнит от этого мужчины, мне даже иногда приятно его внимание. Я просто не хочу секса. Я его боюсь и неосознанно зажимаюсь.

— Да! — выкрикиваю на эмоциях. Потому что мужчина больно стискивает мою грудь. Это неправда, но весь день я нервничала из-за его сына, и во мне сейчас что-то сломалось. Мне хочется, чтобы он оставил меня в покое.

— Да?! — зло усмехается. — На хрен я тогда трачу время на прелюдии? Они мне не нужны! — в его голосе столько яда, что меня передёргивает.

Рывок! Не успеваю и пискнуть, как Литвин переворачивает меня на живот, срывает халат, отшвыривает его на пол и вжимает мое лицо в подушки.

— Не надо… — хватаю воздух.

— Что не надо? — рычит мне в ответ. — Трахать тебя мне не надо?! — слышу, как растягивает ремень и ширинку. Пытаюсь перевернуться, но мужчина снова грубо вжимает меня в подушки.

— Ну не надо так, — всхлипываю.

— А по-другому ты отказалась, — опять зло усмехается, хватает меня за бёдра и тянет попу на себя. Поднимая ее.

— Я… — не успеваю договорить. Вскрикиваю и закусываю края подушки, потому что он входит в меня одним мощным, резким толчком. Это больно. Не как первый раз, но больно. Больно от грубого вторжения, от его размеров, от неожиданности. Олег наклоняется ко мне, прижимаясь грудью к голой спине, пока я рвано дышу, пытаясь привыкнуть.

— Скажи, как тебя надо любить? Я готов попробовать, — хрипит мне на ухо.

А я молчу, всхлипывая.

— Надя! Скажи! — снова злится.

— Не надо меня любить… — выдыхаю и тут же закусываю губы, когда он начинает двигаться, болезненно растягивая меня изнутри.

Как можно вообще говорить о любви, когда он делает мне больно, когда берёт почти силой, когда…

— Ай! — вскрикиваю, когда Олег полностью выходит из меня и тут же резко вколачивается назад на всю длину.

— Ну не надо так не надо! — хрипло произносит он, стискивает мои бедра, начиная вколачиваться, сильно, грубо, до самого конца, набирая темп с каждым новым толчком. А я кусаю края подушки, пытаясь перетерпеть.

Это скоро закончится…

Скоро закончится. Повторяю, про себя и пытаюсь дышать глубже.

В какой-то момент боль отступает и остается только жжение. Но я рано радуюсь – после очередного грубого движения болеть начинает где-то внутри, внизу живота. И с каждым новым толчком боль нарастает. Кусаю губы в кровь, слёзы накатывают и льются сами собой.

Слышу, как Олег глубоко стонет и замирает внутри меня, стискивая бедра.

Он падает на меня грудью, прижимая к кровати, утыкаясь носом в мою шею.

— Так хочется сбежать от меня? Ну отпущу я тебя, — шепчет мне в ухо, — что ты будешь там делать?

— Жить… — выдыхаю я, чувствуя, как меня скручивает сильнее. Олег давно остановился. И я понимаю, что это не боль от его вторжений, это внутренняя боль, где-то глубоко, и она нарастает. — Больно… — стону, хватая воздух.

— Надя… — вздыхает и поднимается. — Ну хватит строить жертву. Не первый же раз. Ну не может быть настолько больно, — выходит из меня, а я сворачиваюсь, прижимая руки к низу живота. От движения становится больнее, появляется испарина на лбу.

Слышу, как Литвин ходит по комнате, звуки пряжки ремня, надевает рубашку.

— Не могу я тебя отпустить, понимаешь, — выдыхает Олег. А мне уже все равно, что он говорит. Мне очень больно, не могу пошевелиться.

— Олег… — сглатываю. — У меня очень сильно болит живот… — глотаю воздух. — Вызови, пожалуйста, скорую.

Пауза. Тишина.

— Где болит? — подлетает ко мне, хочет перевернуть, но от малейшего движения живот болит сильнее. Хнычу, прижимая ладони к месту, где болит сильнее всего. — Девочка моя, сейчас, сейчас.

Набирает номер на телефоне, одновременно бережно накрывая меня моим халатом.

— Вадим! Скорую из клиники, срочно! Девушка, двадцать лет, сильные боли внизу живота. Быстро! — рычит так, что я вздрагиваю. Снова подходит ко мне. — Киска моя, потерпи, сейчас.

Прикасается к моему плечу, но быстро одёргивает руку.

Олег

По логике, по всем законам физики, больно должно быть только Наде. Но мне отчего-то тоже больно. Такая давящая, тупая, ноющая боль в груди раздирает меня уже несколько часов. Никак не могу от нее избавиться. Несколько анальгетиков не спасают. Неспокойно, сердце глухо колотится, вызывая шум в ушах. Сидеть спокойно не могу, спать – тем более. Я даже закрыть глаза не могу. Выхожу из клиники на улицу, дышу прохладным воздухом. Выкуриваю сигарету, которая не успокаивает, а наоборот, усиливает напряжение, вышвыриваю окурок в урну.

Ну окей, я переборщил, сорвался, нажестил. Я моральный урод. Так это не открытие. Я давно про себя всё знаю. Но никогда это не беспокоило до такой степени. Совесть проснулась? Неожиданно. Всю жизнь спала и вдруг решила обозначить свое присутствие? Ну нет же?

Сажусь на лавочку в сквере при клинике. Сжимаю голову, начиная анализировать все происшедшее.

Чего я хотел, когда пришел к ней?

Зачем я вообще пришел?

Я хотел ее рук. Ее нежных рук. День был тяжёлый, конфликт с сыном. Полное непонимание, почему я безоговорочно поверил девочке, а не сыну.

Ну ведь небезосновательно не поверил? Я был прав.

Слова Довлатова о том, готов ли я положить всех, кто посягнет на Надежду…

А я готов, мать ее. Вот так, ради бабы.

Мне кажется, я рехнулся.

Никогда не ставил женщину в приоритет. Женщины – всего лишь инструмент для отдыха, продолжения рода, статуса, не более. Все остальное всегда в приоритете. А сейчас?