— Видишь собак? — низким тоном спрашиваю у нее, обхватывая стройную талию. Сожму немного сильнее, и она сломается. Такая хрупкая. Кукла, которой управляют. Жаль, я бы сам хотел такую марионетку. А она чужая игрушка.

— Да, — кивает, всматриваясь в стаю питбулей, которых выпускают гулять по двору каждую ночь.

— Это бойцовские собаки, они созданы для того, чтобы рвать своих жертв. Они выведены и рождены для этого. Натасканы на агрессию. Это животные особой породы, — поясняю ей. Расслабляю пальцы на ее талии и веду ладонями вниз, к упругим бедрам.

Надя всхлипывает, когда я сжимаю эти бедра. Такая чувствительная. Кровь кипит. Я сейчас могу сделать с ней все что угодно. Например, поставить на колени и заставить мне отсосать. Она будет давиться слезами, но не скажет нет. И я хочу. Но не сегодня. Мы еще поиграем, моя пугливая киска. Я даже дам шанс.

Воспользуешься ли ты им?

— Как ни воспитывай их, ни корми, ни ласкай, в один прекрасный момент могут перегрызть горло. И никто не виноват, это их природа. Так вот, они не ухаживают за сучками, не облизывают их, не ласкают и не приручают, они просто вгрызаются им в холку зубами и дерут, пока не удовлетворятся, — усмехаюсь я, обхватываю ладонью ее тонкую шею, немного сжимая. Я чувствую, как ее тело содрогается, ноги подкашиваются, а пульс под моей ладонью учащается.

Я не душу ее, воздуха достаточно, но Надя инстинктивно глотает кислород. Уверен, что ей кажется, что она задыхается. Психосоматика. Страх показывает ей то, чего нет. И это тоже меня подогревает. Намеренно вжимаясь пахом в ее попку, демонстрируя свое желание и то, что я могу сейчас с ней сделать, вжав лицом в стекло.

— Так вот, киска моя, — притворно ласково произношу я и веду носом по ее виску. — Я тоже животное той же породы. Без вариантов. Я просто беру и трахаю, удовлетворяя животные потребности. Или так, или никак, — прикусываю мочку её уха. Девочка сглатывает. — Или ты сейчас выходишь из этой комнаты, и мы прощаемся навсегда, или играем по моим правилам, без ужимок и жеманств. Я даже буду великодушен и дам тебе минуту подумать, — расслабляю ладонь на ее шее, поглаживая пульсирующую вену большим пальцем.

Девочка всхлипывает, когда я другой рукой сжимаю ее грудь. Грубо сжимаю, ибо давно привык не сдерживаться.

— Я… я… — заикается.

Куда ты влезла, мышка?

Кто, бля, тебя запустил в клетку к хищникам?

Зачем?

— Не было у меня никаких мужчин! — уже нервно, со злостью выдает она. А характер есть. Что тоже забавно.

— То есть ты девственница?

— Да! — отчаянно произносит она.

— Неожиданно.

Даже так, решили меня на целку взять? Какой подарок. И я им воспользуюсь, только отдачи не будет.

— Поэтому не могу так сразу… — шепчет она.

— Решила продать невинность подороже? Не размениваться на пацанов?

А девочка молчит.

В принципе, я прав, только продаёт она целку не мне, кому-то другому. И мне хочется отхлестать ее за это по щеками, а ещё лучше – швырнуть на диван и выпороть ремнем.

— Ладно, убедила, покупаю, — усмехаюсь, отпуская ее.

Отхожу к столу, беру свой стакан и допиваю коньяк залпом. А девочка так и стоит возле окна, обнимая себя руками, и смотрит на собак.

— Массажи отменяются, я нашел себе более профессионального массажиста. Как будет время, я тебе позвоню.

Открываю дверь.

— Витя! — подзываю охранника. — Проводи девушку, пусть Тимур отвезет ее домой.

Надя разворачивается, быстро моргая, словно пытается не зарыдать.

Вот это драма. Смешно.

— Свободна пока, иди! — велю ей.

И она буквально выбегает из комнаты, хватая пальто, забывая свой кейс. Беги пока, киска.

Мне надо, чтобы твои хозяева заглотили и переварили пока мою наживку. А дальше я решу, что с тобой делать…

Хватаю телефон, вызывая Веронику, и трахаю ее всю ночь, воплощая все, что нафантазировал с девочкой. Только особого удовольствия не получаю… Потому что не тот запах, не та кожа, и нет страха и невинности в глазах.

Надежда

— Что именно он сказал, повтори слово в слово, — с горящими глазами допрашивает меня Эдик.

— Дословно я не помню.

— Ты хоть что-то можешь сделать нормально? Это ты не можешь, то – не хочешь, другое – не помнишь! — психует. — Как ты вообще такая дожила до двадцати лет!

— Какая? — нервно спрашиваю я, потому что обидно. Сколько можно меня оскорблять! Сколько можно тыкать в мою никчёмность!

— Ни рыба ни мясо, — кидает мне Эдик, снова противно хлебая чай из моей кружки. Естественно, я его не приглашала и не угощала. Он зашёл сам, открыв дверь своими ключами, и сам заварил себе чай. — Ну, говори, что помнишь, — поторапливает меня.

— Он сказал, что думает принять предложение Самарцева. А «Техстрой»…

— Точно фигурировала эта фамилия и эта организация? — прищуривается Эдуард.

— Да, я повторяла про себя, пытаясь запомнить.

— И? Что дальше? Что с «Техстроем»?

— Он продолжит делать вид, что его интересует эта организация, но будет готовить документы по Самарцеву.

— Всё?

— По сути, да.

Морщусь, когда Эдик снова шумно отхлебывает чай. Как можно так противно пить?

— Что, бля, значит «по сути»?! — психует Эдик, повышая голос.

На меня никогда никто не кричал. Ни родители, ни бабуля, ни учителя. Поводов не появлялось, я была послушной и прилежной. И поэтому от повышенного голоса у меня всегда звенит в ушах, и я начинаю теряться.

— Он матерился! — тоже повышаю голос, а это уже защитная реакция.

— Ясно. Смотри, какая ранимая, — приторно усмехается. — Это всё, конечно, хорошо… — задумывается, подозрительно меня осматривая.

— Это то, что ты хотел знать? — решаюсь спросить в надежде.

— И это тоже. Но все только начало.

— Что еще?

— Не гони коней, Надюха. Ты меня все равно очень огорчила, — разочарованно произносит Эдуард.

— Что я опять сделала не так? — нервно спрашиваю.

Последнее время я всегда в напряжении и страхе. Настолько, что меня мучают головные боли и очень плохой сон.

— Литвин сменил массажиста, не подскажешь почему?

— Не знаю, — пожимаю плечами. Если скажу, что мой массаж Литвину не понравился, отхвачу от Эдуарда. — Но всё нормально. Он предложил встречаться, — быстро поясняю я, пока Эдик не разозлился.

— Как это? Что сказал: Надежда, я ваш навеки? — издевается надо мной.

— Нет. Но он сказал, что мы еще встретимся, когда он захочет.

— Прям так и сказал? Это похоже на то, что он тебя отшил, — произносит сквозь зубы. — Передай дословно! — требует.

— Он сказал, что покупает меня! — громко выдаю я то, чего не хотела озвучивать.

— Ааа, ты всё-таки отсосала ему, что ли? — ржет, запрокидывая голову.

— Нет! — всхлипываю, потому что это обидно.

— Ну ты там не тяни, никто не будет держать при себе бабу, которая не даёт, — снова ржёт, а я закусываю щеки изнутри, чтобы не нагрубить ему.

— Ладно, — наконец допивает свой чай и поднимается с места. Иду за ним.

— Если Литвин отказался от сеансов, можно мне выйти в салон на работу? — спрашиваю, потому что салон принадлежит Эдуарду. Если бы я знала, чем все обернётся, когда устраивалась в его салон, то ни за что бы не переступила порог этого места.

— Зачем? — оборачивается ко мне.

— Как зачем? Мне деньги нужны.

— А, ну выходи. Созвонись с Любой, узнай.

Киваю, смотря, как Эдик вынимает деньги из кармана и оставляет их на тумбе в прихожей.

— Не надо, я сама заработаю.

Не хочу ничего принимать от этого мерзкого мужика просто так. Я и так чувствую себя проституткой.

— А это тебе на витамины для памяти. Чтобы запоминала всё, что слышишь, и всё, что видишь. И да, при случае напросись к Литвину в кабинет. Мне нужно, чтобы ты там всё запомнила и рассказала.