— Доброе утро, — здороваюсь с девочкой, распахивая шторы и впуская солнечный свет, отчего она морщится. Молчит, настороженно за мной наблюдая.

Ох, киска, жести сегодня не будет. Если ты, конечно, умная девочка и не станешь истерить. Мне не понравился ее вчерашний срыв. Но так было необходимо.

Надя вздрагивает и резко поворачивает голову к двери, когда доносится стук. Это всего лишь горничная.

— Да! — разрешаю войти. Я распорядился подать нам кофе. Горничная ставит поднос на тумбу рядом с Надеждой и быстро выходит, прикрывая дверь. В моем доме никто не задает лишних вопросов и не кидает ненужных взглядов.

Беру чашку кофе, протягивая Надежде. Она на автомате хочет ее взять, отрывает руки от груди, одеяло скользит вниз, обнажая девичью грудь. Девочка подхватывает одеяло, снова прижимая его к груди, и отрицательно качает головой, отказываясь от кофе.

— Ну как хочешь, — оставляю ее чашку на тумбе, беру свою и сажусь в кресло. — Вот скажи мне, Надежда, почему, когда даёшь человеку шанс, он никогда им не пользуется? — интересуюсь я.

Девочка молчит, сглатывая. Ее губы блестят от нанесенного мной обезболивающего и заживляющего геля. И, черт побери, эта пухлость, вызванная травмой, идёт ее губам. Есть в этом что-то уязвимое. Я каждый раз нахожу в этой девочке все новые и новые грани. Даже посещает шальная мысль поиграть с ней подольше. Мне наскучила нынешняя любовница. Приелось. Стало пресно и предсказуемо. А Надежда – это глоток воздуха. Никогда не думал, что меня все-таки настигнет пресловутый кризис среднего возраста и потянет на неопытных фиалок. Только я до сих пор не понял, кто она. И настолько ли невинна, как хочет показаться. Вроде маски сняты, и надо открывать истинное лицо. Но может, эта кошка решила затеять свою игру и прикинуться мышкой. Что, в принципе, тоже интересно.

— Давай начнём сначала: я задаю вопрос, ты отвечаешь. Схема та же. Отвечаешь правду – всё будет хорошо. Нет – не обессудь.

Девочка послушно кивает. Я знаю почти все ответы на свои вопросы. Но мне важны ее ответы. Будет ли она искренней со мной. Что многое о ней скажет, определит модель моего дальнейшего поведения и ее судьбу. Мне очень хочется, чтобы она сказала правду. Будет жаль портить эту невинность, если она, конечно, ей является.

— Как ты ко мне попала?

— Я работаю в салоне «Глория», — начинает она, сильнее сжимая одеяло на груди. — Эдуард Косыгин, владелец салона, вынудил меня пойти к вам.

— С целью? — вскидываю брови. Пока всё верно.

— Точных целей не указали. Для начала – понравиться вам и желательно задержаться в качестве… — замолкает, хочет укусить губу, но морщится, вспоминая, что она разбита.

— Любовницы? — договариваю за неё. Кивает.

— Эдуард просил рассказывать и запоминать всё, что происходит. Недавно попросил при случае попасть к вам в кабинет и запомнить детали.

— Зачем?

— Я правда не знаю, — отрицательно крутит головой. — Клянусь! — немного истерично выдает она. Хотя я не давлю. — Это пока всё, что я знаю! Правда, — всхлипывает.

— Тихо, — останавливаю ее очередную истерику. — Кто стоит за Эдуардом?

— А… Эм… — растерянно качает головой. — Я не знаю. Со мной общался только он.

— Эдуард всего лишь шакал, шестерка. Ты, Надя, неглупая девочка, ну, по крайней мере, мне так показалось. Как ты могла предположить, что я лох, который поведется на вашу бездарную игру?

— Я ничего не думала. У меня не было выбора… — выдыхает она. — Могу только предположить, что на Эдика кто-то очень давит или он пытается выслужиться.

— Откуда такие выводы? — подаюсь к ней, заглядывая в глаза. Не сочиняет. Тут не надо быть проницательным, чтобы понять, что шакал выслуживается либо сильно задолжал. Поэтому совершает ошибки и действует вероломно.

— У него слишком резкие перепады настроения: то он доволен, то неожиданно очень зол.

— Разбитые губы – его рук дело?

Девочка кивает.

— За что?

— За то, что вы отстранили меня от массажа и долго не назначали встречу. Это чёртово платье и помада – его рук дело! — зло выдает она. Усмехаюсь. Ну, слава богу, с ее вкусом не все потеряно.

— Ясно, — поднимаюсь с кресла. Оставляю чашку на туалетном столике. Думаю. — Сколько тебе пообещали за это спектакль? — смотрю в окно на то, как мой сын ныряет в бассейн и дёргает за собой новую горничную, которая, взмахивая руками, летит за ним в воду. А гадёныш ржет. Пусть развлекается. Он в отпуске. Через пару месяцев улетит назад в Европу, заниматься уже нашими общими делами. У меня там много недвижимости, записанной на него, как на гражданина Германии. Здесь я пока сам справлюсь. Да и детей иногда надо держать подальше.

— Нисколько… Меня заставили.

— Каким образом? — спрашиваю, продолжая смотреть в окно. Горничная пытается оттолкнуть моего сына, но не слишком и сопротивляется. Смеётся, позволяя ему прижать себя к бортику бассейна и лапать. Ну пусть насладится вниманием мальчика перед увольнением. Разворачиваюсь к Наде. — Не заставляй меня повторять вопросы, Надя! — давлю на нее голосом.

— А можно мне в туалет? Очень хочется, — шепчет она.

— Иди, — взмахиваю рукой в сторону ванной комнаты.

— Где мое платье?

— Я приказал его выкинуть.

— А в чем же мне ходить? — плотнее прижимает к себе одеяло. Такая наивная. Если я захочу посмотреть на нее – посмотрю без спроса. Я отвык от того, что женщина может стесняться.

— Иди как есть, Надя. Позже тебе принесут одежду.

Хмурится, смотря на меня исподлобья. Из ее глаз пропал страх, и появилась новая эмоция, похожая на ненависть.

— Отвернитесь тогда.

— Нет, — ухмыляюсь. — Я все уже видел, киска моя. Я тебя раздевал.

Надя одаривает меня злым взглядом, кутается в одеяло, медленно вставая с кровати. Ей неуютно, неудобно, она спотыкается, путаясь в одеяле, проходит в ванную. Щелчок. Закрывается. Закатываю глаза. Есть в ней что-то такое неординарное. То, во что хочется поиграть. И мы поиграем.

Пока она прячется от меня в туалете, набираю Довлатова.

— Вадим, что там по Эдуарду?

— Все подтвердилось. Он тесно связан с Мамаевым. Что, в принципе, мы и предполагали.

Неудивительно. История с «Техстроем» всплыла как раз со стороны Мамаева. Он как-то резко отказался от тендера после моей дезинформации.

— Что думаешь? — интересуюсь у Довлатова.

— Тут два варианта: либо мы не реагируем, либо ведём свою игру.

— Я склоняюсь ко второму. Обернем его оружие против него.

— Как скажешь, Олег. У меня все под контролем.

— Хорошо. И уволь новую горничную, — велю ему я.

— По причине?

— Выйди во двор, найдёшь там причины, — усмехаюсь. Скидываю звонок, когда снова раздаётся щелчок, и Надежда, по-прежнему закутанная в одеяло, выходит из ванной.

Сглатывает, посматривая на кофе.

— Прекрати упрямиться, выпей его уже, — качаю головой.

Она садится на край кровати и все-таки берет чашку, отпивая глоток. А я смотрю на ее руки. На левом плече цветная татуировка лилии. Хорошая, качественная работа. Неожиданно для такой мышки. Никогда не любил партаки на женских телах. Татуировки делают их грязными. А здесь все гармонично. Может, из-за качественной техники, а может, оттого что этот цветок ей идет. После я обязательно выясню, откуда это у нее. Не такая уж ты скромница. Да?

— Так каким образом тебя заставили?

— Я совершила преступление, — хрипло шепчет, отставляя чашку и зависая на окне. А вот в это мне слабо верится. Довлатов пробил ее от рождения до сегодняшнего дня.

Какое преступление?

Перешла дорогу не в положенном месте?

Нет в ее биографии темных пятен. Тем более проблем с законом.

— Посмотри на меня! — требую я. Мне хочется смотреть ей в глаза и считывать ложь. Потому что я не верю. Надежда послушно поворачивается. — И что же ты совершила?

— Я убила человека, — хрипит она. — И как только вы меня отпустите, Эдик посадит меня в тюрьму, — вполне серьезно выдает Надя. И ведь не врет. В её глазах снова страх и обреченность.