– Надо, так пойду, – преспокойно объявил Радгар, лишь чуть прихмурившись. – Поклониться спина не переломится. Невелика птица.

– Я с тобой, – предупредил Хран. – Без меня не суйся.

–  Жаль, планы их нам неведомы, – вздохнул Цвий. – Если и вправду в Утробе поселятся, беда. Туда за ними лезть гибель верная. Ежели малец не приукрасил от гостевых щедрот, так этот их расписной барр – мужик нормальный. Сговоримся как-нибудь.  

– Если парень не свистел, так тот барр колдун почище самих ведьм, – опасливо напомнил Юратка. – Интересно, сколько такой за службу запросит?

– Такой служить не станет, – холодно бросил Радгар, уперевшись взглядом в стол.

– Верно, – одобрил Хран. – Он либо по доброте душевной поможет, либо пошлёт куда подальше. Но, спрос не грех. Поклонимся, а там видно будет. Не за себя просить идём. Должен же он понимать. Чай и на юге люди живут, а не скоты. Этих древних баек я и слышать не желаю. Померялись предки силушкой, потешились. А нам предки не пример. Так что сворачивайте застолье. Завтра поутру прикинем, когда в крепость лучше двинуть. Глянуть, как у них там нынче живётся-можется.

– Хреново можется, – вздохнул Радгар. – А живётся и того хреновей. Они бы меньше кобенились, да больше мозгами пошевеливали. Сколько раз их звали? А они всё с дурью своей носятся. Крепость для нового нара сберегают. А где тот нар? Что-то не торопятся высокородные нары на его место присесть. И где та крепость вскоре будет? Долго простоит без нормального ухода? Скоро последние жильцы с голоду опухнут, да скопытятся. А там и крепость развалится.

– О чём и речь, – задумчиво изрёк Цвий. – Крепкому стулу и крепкую задницу.

– Не начинай! – перекосило лицо барра. – Даже не подъезжай. На кой мне такой чирей на зад?

– Бранбор тебе помощь обещал, – и глазом не повёл на отповедь Цвий. – Только место займи, сделай милость.

– Диктатор наш мягко стелет, – проворчал Хран, – да ловко шеи рубит. И с помощи той одни посулы с заверениями. Жлоб пархатый, Тьфу ты, пропасть! –  досадливо нахмурился пестун. – Срамно и вспоминать, как нас сделали, будто щеглов.

– Если с ведьмами договоримся, так и сами справимся, – давил на своё деловитый не в меру управляющий. – Выскребемся потихоньку. За пару прежних брошенных рудников взяться, так поднимем весь нарат. Вы чего, в самом деле, дурака валяете?! – нешуточно взбеленился он. – На корню ж загибаемся! Скоро и вовсе кончимся. Наши затеи лишь временный продых. Не удержать нам Чесла. А за нами следом и другие посыпятся. Весь этот край чудищам отойдёт. А там они и за соседей примутся. Всё, господа хорошие, край нам пришёл. Предел!

Радгар всё время его витийств сидел, крепко задумавшись, и внезапно огорошил ближников:

– А если и вправду на ведьме жениться?

– С крыши гробанулся? – пробурчал Хран, отмахнувшись.

– А не струхнёшь? – вдруг на полном серьёзе поддержал его верный друг Юрат.

– Ты опять? – грозно вскинул брови пестун.

– Не о роже невестиной речь, – досадливо нахмурился парень. – О повадках. С простой-то девкой, бывает, намаешься. А у ведьмы, поди, разговор короткий. Чуть что не по ней, так она…

Юрат споткнулся на слове: не сумел выдумать, чего же такого она сотворит? Ну, не в полено же обернёт – в такую-то дичь, кто поверит?

– Чушь! – фыркнул Хран. – Чесла чуть не единой надеждой ныне осталось. Тронь её барра, и народ отчается. Снимется с места и пойдёт искать доли в чужих краях. Запустеет земля. Что-то я в таком разе выгоды для ведьм не вижу. Одним остаться? Среди зверья дикого? С ума съехать можно.

– У кого ж они нынче-то маслице берут? – задумчиво пробормотал Цвий.

– Что ты всё со своим маслицем? – раздражённо забухтел Юрат.

– Цыц! – прикрикнул пестун и оборотился к управляющему: – Думаешь, у соседей? Мыслишь, что на севере где-то торговлишку завели?

– Почему нет? У нас-то с маслицем нынче туго. Чего с нас взять? Вот они и подались других купцов отыскивать. Может, и отыскали. Вот, что хошь со мной делай, но не верю, будто бабы на одном подножном корму держатся. Или собственноручно скотину пестуют. Не та у них порода. Не клуши деревенские.

– Так до утра гадать можно, – оборвал его умствования Радгар, потягиваясь. – Решили же: сгоняем в крепость, глянем. А на пустом месте планы строить – народ смешить. Так что, давайте-ка укладываться. Глаза слипаются.

Наша система не просто форма организации, а такая форма тирании

– Вылазь, моя сладкая! – лживо, слащаво взывала к ней жирная Можка, с трудом глотая самые ядрёные ругательства, что знала. – Господа тебя требуют! Вылазь, тварь… кхе, милая… Тебя и пальцем никто не тронет! – нашлась она, сообразив, чего эта нищебродка может забояться.

И, не дай бог, не вытащить эту дрянь из ямы под сараем, что вырыли лисы, прорываясь к курам. Вот тогда-то не видать пяти золотых, что посулили важные грозные гости из далёких невиданных земель.  Оно, понятно, господа норов наружу не выпячивают – держат себя достойно, приветливо. Однако чует Можка: коли они осерчают, так могут и того… не погнушаться навешать всем да всякому без разбора. Даром при них такие богатыри, что с единого взгляда на них из Можки дух вон?

Да и девки заезжие чисто волчицы, пусть и лыбятся, будто приличные. От них стервами за версту несёт. Но и достатком тоже. Тут понятие надо иметь: с кого медью взять, а кого и на золото растрясёшь, так не обеднеет. У Можки того понятия пруд пруди – её на мякине не проведёшь. Она нюхом чуяла: золотишка у гостей в достатке. И с посулом её не обманут, коль свершить всё, как велено. Да в том-то и беда: надо было свершать да поторапливаться, чтоб гости не передумали.

– Вылазь, падлюка! – уже почти хныкала она, без сил обрушив рыхлые телеса на землю.

Так и стекла по стеночке собственной сараюшки на задках собственного трактира – аж доски затрещали. И тихо завыла, захлюпала:

– Меня ж со свету сживут! Понимаешь ли ты, дрянь гнойная? Голову же сымут! Совесть-то у тебя есть?

– А у тебя, корова бесстыжая? – тихонько пробурчала себе под нос Данька.

Однако так, чтобы хозяйка её услыхала. Та, мигом озверев рожей, вскинулась было облаять наглую служанку. Но привычно осеклась. Языкатая поганка хоть и числилась сироткой, но в трёх деревнях вокруг у неё проживала пропасть дядьёв да тёток. И всем было дело до её судьбы. Такое вот въедливое семейство. Можке не раз и не два делалось такое внушение за племяшку, что чуть по миру с сумой не пошла. Это когда ей трактир едва не спалили, раз уж обычная взбучка не возымела действие. А Трипошку чуть до смерти не уходили, когда сыночек попытался завалить новую смазливую служаночку и отыметь. Наперво сама Данька полоснула сына по роже ножичком, что таскала в сапожке. А после в трактир ввалились её двоюродные брательники и…

– Я бы тоже не вылезла, если на меня бы такой кабаняка полез! – повысила голос Данька. – Да стал юбку задирать. Да руками полез, куда не надо. Девке семь годков, а он её насильничать вздумал, скотина безбожная!

– Молчи! – испуганно провыла Можка.

Да зыркнула в сторону калитки, что вела на двор перед трактиром.

Там торчал кое-кто из гостей, что ожидали эту самую приблуду. Шибко ожидали – как с цепи сорвались. Смотрели грозно, немилостиво. А рядом отирались свои деревенские: любовались на витязей иноземных. И услышь сейчас кто из них, что Трипошка девку малую сильничать хотел, так для затравки сыночку всё хозяйство мужеское отчекрыжат. А после вздёрнут прям на воротах. Уж больно сельчане люты до таких дел: сильников, а тем паче малолеток, страсть как ненавидят.

 Их и в других наратах Рунии не жалуют. Но так, как в у них в Мерее, не лютуют нигде. А уж коли дознаются, что и младшенький Новишка туда ж пристраивался, так хоть ложись да помирай. Осиротеет она – Можка в един момент. Так для кого и жить-то ей после? Ой, не доглядела! Не доглядела, не окоротила сынов… Так кто ж мог знать-то, что этакая дрянная паскуда может проезжим господам занадобиться? Кому в ней толку-то? Чего с неё взять-то?