Глаза у посыльного были что надо: вытаращенные да виноватые. Он мялся в дверях, хотя здесь в Черногорье народ испокон не кичился своим положением: что господством, что богатством. Шибко гордые умирали здесь быстро, страшно и в полном одиночестве. Народу, у которого почитай каждый день мог стать последним, сняться с места да уйти к менее привередливому хозяину – нечего делать. В последние годы здесь не копили горы добра – завтра могло не наступить, дети так и не народиться. До внуков должны были умудриться дожить сразу оба поколения. Правнуки же считались нерядовой удачей. А рождённые на твоих глазах – редчайшей.

Потому-то барр из Чесла – хозяин и господин множества земель вокруг этого поместья – насторожился. У них-то сейчас всё спокойно. За последние десять лет в Чесла набежало столько народа, что кабаны предпочитают охотиться в более доступных местах. В полу обезлюдевшие деревни врываться и проще, и безопасней. Частоколы в них поправляют редко, а мужчины умирают часто. Не то, что в Чесла, где и работников, и воинов пока хватает.

Хотя кабаны, конечно, борзеют из года в год всё больше. Разорённых барратов по округе пруд пруди. Да, собственно, крепких-то всего три и осталось. На их земле люди могут передвигаться более-менее свободно от одной сторожевой башни – или подземной схоронки – до другой. Редко кто не успевает скрыться в их каменных чревах, вскрывать которые кабаны так и не научились.

– Чего сказать-то хотел, робкий ты наш? – весело подначил гостя Юрат, перекинул ногу через лавку и упёрся руками в колени: – Чего с рожей-то? Жрут кого? Так мы не поспеем. Толку-то с нашего налёта.

– Из крепости он, – подсказал мальчишка, что притащил посыльного.

И скрылся за дверью, ибо мелкоте в покоях дружины отираться невместно.

– Из крепости? – подивился Юратка и взмахом руки пригласил гостя за стол: – А ну-ка, поди, расскажи, как до нас добежал?

– И на кой ляд? – пробурчал Чедом, погружая лицо в широкую чашу с пивом.

Посыльный при виде такой редкости громко сглотнул. Робко притулился на краю длинной скамьи. Ватага барра Радгара из Чесла только-только вернулась после очередной стычки с кабанами. Твари попытали счастья в дальней деревне барра, а тот этакой наглости никому не спускал. Ватажники скоренько набили животы и завалились на боковую. Лишь сам барр да четвёрка его ближников всё ещё торчала за столом.

Парень снова сглотнул – тут же перед ним ударила донышком о стол полная кружка пива. Глаза не поверили, но душа потянулась – он, как мог, чинно взялся обеими руками за толстенную ручку. Вежливо приподнял кружку в сторону пристально наблюдавшего за ним барра. Чуть не со стоном присосался к сказочному напитку. Пиво нынче варили только в таких благословенных местах, как Чесла.

Радгар терпеливо дождался, когда гость закончит. Убедился, что тот не помер от счастья и потребовал:

– Говори.

Парень подскочил, как ужаленный. Этого высокого, крепкого, как дуб, человека с повадками зверя и звериной же силой боялось всё Черногорье. Не из-за рожи, разодранной нечистью ещё по юности. Хотя под густой гривой волос, да при таких грозных, пронзительных глазах от её вида и помереть недолго. Особо по ночной поре или от внезапности встречи. Нет, барра Чесла боялись за то, что его боялась даже нечисть. Ну, уж опасалась точно.

На что уж гарпии – твари наглые и в безмозглости своей шибко отважные, но и те зареклись наведываться в его земли. Ибо он их даже не самострелами бил, а сжигал заживо. Бил просмолёнными стрелами из громадных луков, с какими не каждый и справится. А у него таких стрелков было аж два полных десятка. И ещё два раза по столько пацанов сызмальства приучались к лучному бою. К тому, при котором гарпию подпускали близко-близко и штанов не марали. А потому и не каждый был пригоден для такой забавы.

– Говори, – повторил Радгар, приподнимая тяжёлые сивые от ранней седины брови. – В крепости беда?

– В крепости гости! – вскинулся парень и засмущался от собственной резвости.

– Гости? – вкрадчиво уточнил барров управляющий. – Эвона как.  

Этого тощего лысоватого мужичонку с хитрющими близко посаженными глазками знавало всё Черногорье. И чего бы про него не трепали, в Чесла его ценили высоко.

– Странно. Правда, Цвий? – поворотил к нему лохматую голову барр. – Их всего там с пару десятков народу. Я-то дурак всё зазывал их к нам. Думал, ещё немного и жильцы крепости с голода подохнут. А у них ещё и гости приключаются. И кого туда принесло? – впился он взглядом в окончательно стушевавшегося паренька.

– Так это…, – забормотал тот чуть слышно. – Господа ведь…

– Кто? – переспросил барр, выгнув брови.

– Господа, говорю… того… напросились. На постой, значит… Вот! – выпалил парень напоследок.

Жрать перестал даже непробиваемый Чедом. Тишина наступила гробовая. Мужики пялились то друг на дружку, то на посыльного из мёртвой крепости, то на вожака. Лишь Цвий задумчиво ковырял ножичком стол и чему-то лыбился. Да ехидненько так.

– Какие господа? – прервал молчание Хран, которому по старшинству позволялось много больше, чем прочим.

В год, когда родился Радгар, ему сравнялось шестнадцать. Покойный барр Чесла приставил толкового парня к своему долгожданному отпрыску в хранители – силы тот был немереной. К тому же ловок, как нечисть, и весьма тяжёл на руку. Теперь сам Радгар уже перешагнул за третий десяток, а его дядька-пестун Хран имел все шансы дожить до пятидесяти – осталась какая-то вшивая пара лет. Но до сих пор молодой барр его слушал с вниманием и почтением. Сам же пестун не борзел и перед народом себя не выпячивал. Радгару указок не раздавал, за что и был крайне уважаем.

– Дивные! – брякнул паренёк от всей души. – Невиданные. С лица на нас шибко не похожие. Но сразу видать, что важные. Одеты шибко богато, – набирал обороты захмелевший сказитель. – И в такое, что у нас сроду не носят. Особливо три витязя. Столь могучие, что нашим никому с ними не равняться. Ещё один мастер с ними. Ох, и страшен! Чисто лешак. И старик, какого они все почитают. Ещё малец нахальный. Ещё молодчик странный. С виду вовсе не витязь, но прочие его слушают почище того старика. Вроде, как барра какого. Но, тот не заносится, не величается. Да всё норовит от девок спрятаться …

– Каких девок? – оживился Юратка.

Паренёк сладостно закатил помутневшие глазки и выдохнул из самой сердечной глубины:

– Прекрасных, каких и вовсе не бывает!

– Как же не бывает, раз они явились? – придирчиво подначил его Юратка. – Хоть во плоти-то? Иль призраками бесстыжими порхают?

Обалдевший сказитель не успел ответить, как пестун Хран полюбопытствовал:

– А чего это молодчик странный от девок прячется? Любви его домогаются? Наложницы что ли?

– Сеструхи родные! – возмутился посыльный, но тотчас растерялся: – Мне-то и неведомо, чего он от них хоронится. Ругает их заразами да лахудрами. А то ещё по-всякому…

– И сёстры ему спускают? – чуть удивился барр.

– Не! – махнул рукой парень. – Потешаются над ним тож по-всякому. Насмешничают. Особо, когда он их грозит замуж раздать. Там, правда, одна сестрица замужем. За одним из тех витязей. А барр, вроде как, ждёт не дождётся, как прочих с рук сплавит. Но, что-то у них там всё не ладится. А прочие витязи на тех красавиц и не смотрят. Будто вкруг них те девки табунами бродят. И барровы сеструхи до них не охочие. Хотя живут дружно – слова дурного не скажу. Брательнику, коли чего, не прекословят. Слушают его, будто батюшку родного. Особо, как на кабаний перевал сбираться начали…

– На перевал? – оборвал его Хран, переглянувшись с Радгаром.

– Ты, дружок, не попутал? – нахмурился тот.

– Чего ж тут попутаешь, коли они туда уходят? – подивился рассказчик. – Все заодно. Даже пацана с малявкой берут. И страху не ведают: всё с шуточками, да смешками. Мы им про кабанов лютых, а они лишь отмахиваются. А одна баба из крепости, будто видала со стены, как у кромки леса одна из девок с кабаном миловалась. После села на него да в чащу подалась. Тока врёт поди. С голодухи-то чего не примерещится. Где ж видано, чтоб девки на кабанах катались? Совсем баба от дикости из ума выжила, – посетовал почтительный юнец. – То благодетельницами девок кличет, то ведьмами. А как же оно разом может быть?