Тянущийся по правую руку лес жил своей ночной жизнью. Чем дальше от поселения, тем громче и отчётливее сообщали о себе его обитатели: треском, шорохами, писком, хлопаньем крыльев-перепонок. Знакомые, ставшие привычными звуки не пугали. В этом лесу у двуногих прямоходящих врагов не было, лишь добыча и пища.

От голода вновь засосало под ложечкой. Русана огорчённо вздохнула: тонкий серпик луны уже спрятался за макушки деревьев. Искать что-то в такой темноте — занятие бесперспективное, а вдоль дороги пальмы-зонтики не попадались. Да и не было уверенности, что хватит сил вскарабкаться! Зато слева, за живой изгородью тянулись поля аборигенов. Наверняка там можно было найти те гадкие овощи, которыми их пичкали две недели. Гадкие, но съедобные, способные поддержать силы.

Через изгородь Русана не полезла. Она сама по себе, не нуждается ни в чьей помощи, даже невольной. Ни в ком не нуждается! Дошла до самого поворота, где заканчивались поля, и дорогу с обеих сторон обступал лес. Хотела свернуть, не замедляя шаг, но не утерпела, оглянулась. Город чёрной глыбой вырисовывался на фоне звёздного неба. Лишь одно окошко-искорка светилось под крышей дворца. Но и то, будто почувствовав взгляд девушки, мигнуло, погасло. Она была абсолютно свободна делать всё, что заблагорассудится.

Обида, мгновенно вскипев, подкатила к горлу. Обида на всех и всё, и ни на кого конкретно. Должно быть, на саму себя? На парусном корабле заметили плотик, сбросили скорость, готовясь принять потерпевших на борт. Но команда парусника, их порядки и обычаи были странными, чужими. Поэтому она не раздумывая сиганула в океан, готовая уплыть на поиски… чего?

Русана всхлипнула и, не сдерживаясь, разревелась. Села посреди дороги, посреди чужой планеты, посреди огромной Вселенной, и плакала, плакала, плакала. Она ведь всего лишь женщина, самка своего племени, имеет право рассчитывать, что хотя бы иногда кто-то сильный и мужественный снисходительно отнесётся к её капризам, успокоит, поддержит, защитит…

Только племени у неё больше нет!

Вообще-то плакать Орелик не любила. Если и делала это, то украдкой, чтобы никто не увидел. Сейчас никто и не видел. И никогда не увидит. Никто. Никогда. Этот мир вовсе не признал её своей хозяйкой. Он предоставил ей возможность сдохнуть с гордо поднятой головой.

Слёзы закончились. Продолжать сидеть посреди дороги было глупо. Русана встала и поплелась, вяло переставляя ноги, назад.

* * *

Увидев, что Русана вернулась, Давид чуть не закричал от радости, но побоялся, что любые слова буду неуместны. Единственное, что решился сделать, — обнял за плечи, когда девушка забралась под одеяло и зябко прижалась к нему. Так они и просидели до утра. Потом небо начало светлеть, сереть, голубеть. Проснулись обитатели дворца, глазастые лица с любопытством выглядывали из окошек. Снова их окружили в ожидании нового представления. Женщина, та самая, что неосмотрительно дала чужакам рыбу, принесла очередную мисочку «орче». И когда Русана, поморщившись, сунула в рот полную ложку и проглотила, толпа одобрительно захрюкала. Каша была омерзительной. Каждый раз, перекатывая во рту скользкий комок, Давид ощущал, как желудок болезненно вздрагивает. Но, с другой стороны, могло быть и хуже.

Когда миска опустела, им выдали одежду: Давиду — короткую тунику и пояс, Русане — юбку и накидку-топ. Помогли одеться и повели на площадь к центральной лестнице, той самой, что они видели в первый свой день в этом городе. Сегодня они возвращались сюда уже не пленниками — гостями. Их жизнь на Виталине сделала очередной поворот.

Хорошо знать, что у твоего путешествия существует конец;

но, в конце концов, самое главное — это само путешествие.

Урсула Ле Гуин. Левая рука тьмы.

На первый взгляд язык кхиров — самоназвание аборигенов, — был прост, даже примитивен. Никаких прилагательных, наречий, личных местоимений, только существительные и глаголы. Легко разобраться, когда речь идёт о вещах тривиальных и повседневных. Очень скоро Давид убедился, что на таком языке короткошёрстые обращаются к волосатым. И к людям. Но когда они начинали разговаривать между собой, всё менялось. Огромное количество суффиксов и префиксов, плавающие ударения и изменяющееся звучание с лихвой восполняли ограниченные размеры словаря. Вдобавок ко всему, не похожая на человеческую фонетика. Строение голосового аппарата лишило кхиров всех носовых звуков. Зато диапазон рычащих, шипящих и свистящих был заметно шире. В результате вычленить из речи корни слов оказывалось не менее трудно, чем выявить на незнакомом небосводе реперные квазары без помощи навигационной нейросети. А уж научиться объясняться, точно передавая мысли — Ароян сомневался, что когда-нибудь это получится.

Например, небо они называли «ох». Но на самом-то деле абстрактного неба не существует! Есть тёмное ночное небо «шшох», и ночное же, но освещённое лунами «сох», серое, предрассветное «шо-ох», белёсое, в дымке «хо-ох», ярко-голубое, солнечное небо «кхи-ох» и затянутое тучами «ко-ох». Дождливое небо «ох-дир» и небо, расцвеченное ярко-алым закатом «ох-иц». И совсем уж непонятное «ох’эрис-ча», откуда пришли то ли боги, то ли предки кхиров. Туземцы ничего не пытались укрыть от пришельцев, но язык хранил их тайны надёжнее любого замка. В том числе явственно бросающуюся в глаза: тайну взаимосвязи двух рас, проживающих в городе.

Волосатые, которых называли «ачи», не были здесь ни рабами, ни слугами. Но и равноправными членами сообщества посчитать их было бы неверно. Вход во дворец для них был заказан, на них ложилась вся тяжёлая работа. Но никакого возмущения подобные притеснения не вызывали, хоть численностью ачи превосходили своих хозяев раз в пять-шесть. Давид всё больше утверждался в мысли, что интеллект волосатых довольно примитивен. Собственно, «ачи» и означало «глупые дети».

У короткошёрстых отдельного самоназвания не существовало. Они делились на «арт» — женщин и «рта» — мужчин. Даже младенцы уже были «а’арт» и «а-рта», хотя детей чаще называли коротким «а». Ачи, арт и рта вместе составляли народ кхиров. Вдобавок мифические королевы-богини ртаари, живущие в лазорево-золотом небесном дворце «чце-ригхтоэ’ох».

Здесь царил строгий матриархат. Власть Ишбит была абсолютной и выше неё стояли лишь королевы. Мифическими их считали Давида и Русаны, но туземцы воспринимали ртаари как существ вполне телесных. Каждая арт и каждый рта точно знали, с благословения которой из них были зачаты. Ишбит даже регулярно «беседовала» с ртаари, уединившись в одной из башенок.

Наибольшим могуществом из королев обладала Кхарит-Джуга, именуемая «Хранительницей». По словам Ишбит, именно она объяснила, чем кормить странных найдёнышей, а когда те ослушались, велела дождаться начала агонии и напоить наркотическим «вином» смертельной для кхиров концентрации. Уверенность арт в том, что поступками её руководит Хранительница, была так сильна, что обижаться на рискованный метод лечения Ароян не мог.

Ишбит носила титул «со-ртох» — Первая Мать. И это был единственный титул среди жителей города. Правда, был ещё старший охотник Шубси, но его полномочия ограничивались мужской частью населением и профессиональной деятельностью. Вся остальная иерархия состояла из двух ступеней. На верхней располагались взрослые арт и рта, на нижней — дети и ачи. У каждого имелся свой круг обязанностей, и все — хотя бы внешне — были довольны. Арт растили детей, готовили пищу… остальная их деятельность относилась скорее к духовному, нежели к материальному. Да, они украшали жильё и одежду, домашнюю утварь и охотничье оружие, но изготовляли всё это рта. И остальная «приземлённая» работа была уделом «сильной трети»: выращивать урожай, охотиться, выплавлять металл, строить, изготавливать ткани. В конце концов Давид обобщил разделение труда: работа арт сосредотачивалась внутри дворца, рта — за его стенами. Казалось странным и несправедливым, что рта, численно уступающие подругам раза в два, тянут на себе львиную долю забот о выживании племени. Правда, у них было в достатке не очень смышлёных, но сильных и исполнительных подручных.