Там, среди звёзд, есть очень много миров,

и обитает на них много различных людей.

Урсула Ле Гуин. Планета изгнания.

Тугая мембрана Вселенной натянулась, завибрировала. Дрогнул фотонный ветер, огибая неожиданное препятствие, возникшее в нескольких десятках микропарсеков от маленькой жёлтой звезды. Гравитационные струны прогнулись, собираясь в тугой узел, в микроскопическую, меньше ангстрема, капсулу. Мгновение — и она взорвалась, высвобождая энергию. Антрацитовая чернота испуганно шарахнулась, сметаемая волнами ультрафиолетового, фиолетового, синего, голубого, зелёного, жёлтого, оранжевого, красного, инфракрасного света. Вакуум в центре воронки, расплёскивавшей разноцветный огонь, сгустился, перестал быть однородным, перестал быть вакуумом. Впитав информацию и энергию, он стал веществом. Сначала рыхлое, клубящееся, в тысячные доли секунды оно приобрело форму, превратилось в большую серую каплю, тускло блестящую в лучах ближайшего солнца. Последняя инфракрасная волна угасла, фотонный ветер вновь неудержимо понёсся вдоль гравитационных струн. Пришелец замер, будто принюхивался, прислушивался, присматривался, готовился стать частью этого пространства и времени.

Давид подавил огорчённый вздох. Сегодня не получилось, не успел поймать миг Перехода, увлёкся падающим на голову фееричным водоворотом. А счёт ведь идёт на доли секунды. Пропустишь мгновение, когда ты ещё ТАМ, ещё можешь управлять телом, когда у тебя есть тело, — и всё пропало. Проводимость синапсов слишком мала — даже у навигаторов! — чтобы успеть изменить фокус зрения до того, как пол под ногами окончательно сгустится.

Он посмотрел на пока что мёртвый пульт, и тут же кресло под ним заметно вздрогнуло. Ещё раз, ещё. Он быстро оглянулся на лежащего в соседнем ложементе пилота.

— Ты почувствовал?

— Что? — Пелех раскрыл глаза, вопросительно уставился на товарища.

— Удары. По корпусу, несколько. Или мне показалось?

Пилот ответить не успел, корабль сделал это раньше. Пульт управления начал оживать, но слишком медленно и неуверенно. Тускло засветились индикаторы энергоснабжения, внутренней связи, систем жизнеобеспечения и навигации. Зажегся было, но быстро погас зелёный глазок силовой защиты, а экраны внешнего обзора так и остались мёртвыми. Вместо них вспыхнуло алое табло прямо перед глазами: «Внимание! Аварийная ситуация!». И тут же резанула по ушам сирена.

Давид облизнул мгновенно пересохшие губы. Он уже понял, что произошло, хоть какая-то часть сознания не желала смириться, лихорадочно выискивала другие объяснения, пусть совершено невероятные, зато не столь беспощадные. И Антон Пелех понял, поэтому и бледнел прямо на глазах, тоже пытался ухватиться за призрачную надежду. Не думать! Это сидело в мозгу каждого гиперсветовика: не думать о том, что ожидает тебя в точке выхода.

Плотные гравитационные поля надёжно защищают звезды, планеты, астероиды от столкновения с кораблём, несущим в момент выхода отрицательный гравизаряд. Но затем направление вектора гравитации корабля меняется, он снова становится частью пространственно-временного континуума. И защищаться может лишь броней корпуса, силовым экраном и антиастероидными пушками. Теоретики астронавигации не исключали вероятность того, что вблизи точки выхода окажется космическое тело, обладающее малой массой и одновременно огромными скоростью и энергией. Достаточными, чтобы настичь пришельца раньше, чем включится силовой экран, и пропороть ему брюхо. Практики — астронавты-гиперсветовики — предпочитали не думать, сколько из двух десятков исчезнувших за годы Разведки и Освоения кораблей погибли именно так. Поэтому соответствующий пункт Инструкции невольно опускался на самое дно памяти. Вряд ли даже педанты из педантов верили, что он поможет кому-нибудь выжить.

Капли пота проступили сквозь побелевшую кожу Пелеха. Давид тряхнул головой: не паниковать! Чтобы там ни случилось, паниковать нельзя. Нужно сосредоточиться на главном. Только чёртова сирена мешает!

Пелех будто мысли прочёл:

— Да выключи ты её!

В голосе пилота звучало нескрываемое раздражение, но страха не было, мгновенно взял себя в руки. «Вот это нервы!» — невольно восхитился Давид и послушно дёрнул тумблер. Теперь лишь алое табло указывало на нештатную ситуацию. И полумёртвый пульт. Пальцы привычно пробежали по сенсорам, отправляя запрос бортовому компьютеру. «Данные обрабатываются…» — тут же пришёл ответ. И всё?!

Давид тупо смотрел, как бегут секунды на циферблате часов. И опять пилот среагировал первым:

— Чего ты ждёшь? Не должен он так долго думать! То ли центральный мозг повреждён, то ли вегетативные рецепторы. — Не дожидаясь реакции навигатора, он принялся вызывать киберотсек: — Руся? Руся, ты меня слышишь? Что с компьютером?

Конечно, всё это было не по правилам. До завершения Манёвра Перехода главным на корабле был Давид Ароян, навигатор. Ему следовало отдавать приказы, а пилоту — выполнять. Но сейчас было не до субординации.

Экран внутренней связи оставался пустым, из динамиков не доносилось ни звука. Пелех зло выругался и начал подниматься из ложемента.

— Куда ты? — окликнул его Давид.

— На рабочую палубу.

— Подожди, надо же выяснить, какие повреждения.

— Так выясняй!

Ждать Пелех не собирался — кибернетик Русана Орелик была его женой. Какие слова могли задержать пилота, Давид не знал, потому склонился над пультом, пытаясь связаться с постом техконтроля. Это был последний разумный способ получить хоть какую-то информацию о происходящем на борту.

Особой надежды на то, что удастся достучаться до нижнего яруса корабля, не было. Однако пост техконтроля ответил. На вспыхнувшем экране появилось искажённое спектролитом гермошлема лицо Серхио Торреса.

— Бортинженер, доложите обстановку! — поспешил скомандовать Ароян.

Будто дублируя и усиливая его команду, из-за плеча рявкнул подскочивший к пульту пилот:

— Серж, что случилось? Что с двигателем?

— С двигателем как раз благополучно, иначе мы бы испарились раньше, чем это поняли. Бок нам продырявила какая-то дрянь. Возможно, астероидный поток.

— В стороне от эклиптики? — не поверил Давид.

— Корпус сильно повреждён? — снова перебил Пелех.

— Кто его знает. Судя по тому, что компьютер завис, сильно. Множественные пробоины на уровне рабочей палубы со стороны стасис-отсека. — Бортинженер помолчал, добавил: — Думаю, ребят больше нет.

Вновь у Давида пересохли губы и ноги сделались ватными. Разведгруппа, все четверо во главе с командиром, уже никогда не проснутся. В одно мгновение экипаж уменьшился ровно на половину. Или больше, чем наполовину: там же на рабочей палубе располагалась комнатушка киберотсека. И Пелех это понял: тихо стукнула распахнувшаяся дверь за спиной, застучали башмаки по лестнице, спускающейся из ходовой рубки на верхнюю палубу.

— Нижние шлюзы заклинило, попытайтесь пробиться на рабочую сверху. Я пока постараюсь восстановить силовое поле. Скафандры надеть не забудьте! В некоторых отсеках возможна разгерметизация. — Торрес невесело улыбнулся. — Удачи, навигатор.

* * *

На верхних палубах ничего не говорило о столкновении, разве что плафоны на потолке светили в вполнакала. Скафандры хранились в переходном отсеке, рядом с внешними шлюзами. Чтобы добраться туда, переодеться, Давиду понадобилось минут пять. И сразу же вниз, по ближайшей лестнице. Лишь стукнув кулаком по панели аварийного управления на двери рабочей палубы, он сообразил, что выбрал не лучший путь. Эта лестница шла вдоль того самого, продырявленного борта, следовало спускаться по противоположной. Он собрался было разворачиваться, уверенный, что и этот шлюз заклинило, но дверь дрогнула, с надсадным визгом сдвинулась в паз.

В щиток гермошлема швырнуло клубы жёлто-белого дыма, по ушам резанул визг улетучивающегося в пробоины воздуха. Давид невольно задержал дыхание, хоть гермошлем надёжно защищал от смрада горящего пластика. А вот Пелеха не защищал: пилот не захотел терять драгоценное время, примчался сюда в чем был и теперь хрипло, натужно кашлял где-то в дальнем конце палубы. Ароян обеспокоено взглянул на встроенные в рукав датчики внешней среды. Ничего, температура и давление пока приемлемые.