Подрулила машина. Вышел милиционер и давай попинывать лежака: вставай, мол, алкашня сраная. И сразу понятно, что его не слышат и не видят. Алкаш, видимо, опытный попался, понимает, если милиция не подберет, замерзнет. Тут второй милиционер дверью хлопнул, узнал забулдыгу, — муж его бывшей невесты. Хороший был пацан, и вот скатился. За шиворот дернул: — Лексий, вставай! — А потом напарнику. — Куда его? Домой или на «железку» (вытрезвитель)? — Чутка между собой поспорили, до железки ближе, но там сегодня и так лежат в три яруса. А тем временем лошадиные дары вовсе остыли. Алкаш застонал, для сугреву своим опростался. Стали грузить его в кузов, а он уж задубел, — не гнется, не ломается. Прямо так в позе зародыша и бросили на пол. Тут бы дверь закрыть и торопиться дальше, но как назло замок морозом заклинило. Милиционеры чертыхались, шлепали дверью, проклинали работу.

Артему, конечно, интересно за этим наблюдать, вроде не первый раз видит, а что дальше, не знает. И тут пришла ему в голову прекрасная мысль, а, что если… кажется, нащупал удачную тему для сочинения. Ведь он еще ни разу не писал про вытрезвитель. Не знал, дурак, в какую пропасть валится.

— Э-э-э… это м-м-мой товари-р-р-ищ, — застонал Артем, и даже валенком кинул в милиционера и давай куражиться. — Салабоны, шпаляры… И так удачно сыграл пьяного, что милиционеры всерьез поверили, опечалились за возраст, радушно скрутили сосунка, башкой сунули в кузов и в сердцах захлопнули дверь. Артем, конечно, в первую минуту испугался, стал колотиться в окошко с решеткой…

На крыльце картинной галереи стояла Светличная и все видела, но подробностей не слышала. На милиционеров сразу озлобилась, помчалась за машиной. Примчалась в ближайший опорный пункт, оттуда ее послали в другое место, оттуда в другое. А Артема уже раздели догола, что-то за него написали, подписали. Он доказывал, что пошутил, трезв, как стеклышко, но его шутку не оценили, пихнули в темную комнату.

Холодрыга, зубы, как палочки барабанные. Заревел Артем от обиды, калачиком на железной сетке свернулся и до утра не сомкнул глаз.

Через два дня из милиции в школу пришел протокол задержания. Крюкова Риата Георгиевна вызвала Артема в кабинет, долго слушала, усмехалась, улыбалась. Все поняла, но на обсуждение Совета дружины вопрос Артема все-таки вынесла.

— Нам поступил сигнал. И мы должны на него реагировать, — привычно одернула пиджачок директриса и сквозь очки посмотрела на всех членов Совета дружины. Сегодня мы должны обсудить недостойное поведение ученика нашей школы Артема Гришковца. Ему этим летом поступать в МГУ. И только от вас зависит, какую характеристику ему напишет школа.

Момент, конечно, напряженный. Гришковца жалко, но, если ему простить, какой получится пример остальным. Сейчас все валом повалят за интересом по тюрьмам и вытрезвителям.

Артем стоял бледный, крутил пальцы, жал кулачки. Непривычно ему в роли чуханщика посреди кабинета пионервожатой, понимал, что сейчас вволюшку отыграются, нагадят в душу.

— Ну, Артем, — настаивала Крюкова, — слушаем вас. Как мы дошли до крайности и не смогли совладать с собой. Неужели во времена нестабильности, агрессии, вооружённых конфликтов, — это, к сожалению, краски наших дней — неужели необходимо соответствовать представителям чуждых нам убеждений. Я надеюсь, весь коллектив поддержит мою точку зрения.

И Риата Георгиевна почему-то посмотрела на Асю. И Ася кивнула.

— Мы должны уметь четко разграничивать, делать важный акцент, видеть разницу между нами и ими. Наши ошибки не должны служить инструментом в руках чуждых нам государств. Политика партии призывает нас к созиданию. Я предлагаю Артему Гришковцу признать свою ошибку и направить свою энергию в русло соразвития. Иначе я первая не подам руки Артему.

Артем глубоко раскаялся, пообещал больше не попадать в вытрезвитель. Его сразу простили.

Ася вышла в коридор из кабинета пионервожатой и наткнулась на Светличную. Асе даже в голову не могло прийти, что она ожидала Гришковца. Он вышел, она кинулась ему навстречу.

— Ну что? Как?

— Да нормально все, — отмахнулся Гришковец.

Светличная подхватила его за руку, потащила по коридору.

— Переходи к нам в школу.

— Зачем?

— У вас дурацкая школа, дадут дурацкую характеристику, а тебе в МГУ поступать. — Она мило улыбнулась Гришковцу. Улыбнулась не как симпатичная девушка, а как молодая самочка. Не та девочка, не та любимая, которую боготворил Шилков, а алчная, расчетливая стерва, гордая притворщица. Такой ее запомнила Ася.

Ася мыслила радикально. Она шла по коридору с четким намерением рассказать все Шилкову. В его башке любовь, уважение, сострадание, прощение, честь, достоинство. А у той — ничего светлого, сгусток величайшего зла. Пусть подумает. Нет, она не будет призывать Шилкова бросить Светличную, но пусть он знает, и пусть сам примет решение ее бросить.

Когда зашла в класс, Половинка неприязненно посмотрела на Асю. Ася наклонила голову и прошла к своей парте.

Половинка проводила очередное анкетирование. Собирая исписанные листы в ровную стопку, легкой походкой перемещалась вдоль рядов.

— Кропачев, готово?

Кропачев пыхтел над листом и оглядывался по сторонам.

— Чо писать-то? Откуда я знаю, как я отношусь к своим одноклассницам? Как ко всем, по-разному.

— Выбери что-то среднее. Ну, к примеру, что тебе приходит на ум при слове Ася Мурзина.

— Чувырла! — не задумываясь, ответил Кропачев.

Ася оглянулась: «Кропа, моя мстя будет вечной!»

— Кропачев, — одернула его Половинка. — Это сущая ерунда. У тебя неправильный взгляд.

— Нормальный у меня взгляд. Честный, без косоглазия.

— Прямо все чувырлы?

— Ну нет, конечно, — и Кропачев чуть не спалился, когда хотел оглянуться на Таню Компотову. Она реально самая крутая из всех телок. Но блин, кишка тонка ей об этом сказать. Она со своими патронами в лифчике и Колей в башке совсем свихнулась.

Ася смотрела на чистый лист бумаги и в голове пульсировала мысль разочарования: ругала себя, что не догадалась сбежать после заседания Совета дружины. У этой Половинки необъятное количество анкет и вопросов, реально, чтобы на них осмысленно ответить, всей жизни не хватит. Для Аси все пацаны в классе тоже чуваки. В кого тут влюбляться? Смотреть не на что.

— Время, — постучала пальчиком Половинка по столешнице парты.

Кропачев быстро написал, Половинка прочитала вслух.

— Родниковая вода. Не поняла.

— При слове «одноклассница» мне приходить на ум родниковая вода. Чистая, светлая.

— Красиво, — похвалила Половинка.

— Ну дак! Только уши греть, — усмехнулся Кропачев, — Знаем, что хотите услышать. Родниковую воду пишем, а в уме исправляем на чувырлы, яд. Полина Николаевна, а мы пойдем на выходные в поход?

— Так мы уже три раза ходили.

— С ночевкой ни разу, — раздался голос Гордеева.

— С ночевкой сложно, — задумалась Половинка. — Сейчас морозы.

— У нас всегда морозы, — загудел класс. Идея похода с ночевкой всех возбудила.

— Тут надо с подготовкой, — упорствовала Половинка. — Да и вообще, я в походы никогда и не ходила. Только с вами впервые. Надо палатку взять, печку.

— Какая печка? Сушняк напилим. Костер всю ночь будем жечь.

— А то как тайгу спалите? — испугалась Половинка.

Всех громче смеялся Палаускас.

— Против снежной тайги у костра сил малехо. Зимой всегда побеждают белые. Тут если подумать, то надо палатку, — задумчиво продолжил он. — Всю ночь у костра не просидеть.

— А я с удовольствием! — выдохнула Ася и представила… ничего не представила, не хватило фантазии.

— А где взять палатку? У вас есть? — спросил Кропачев у Половинки.

— Откуда?

— Можно взять напрокат, — встряла Нина Василекина. — Я вчера лыжи напрокат брала, в перечне видела палатку.

— Сколько стоит? — уточнил Кропачев.

— Не знаю, — виновато ответила Василекина.

— Может, узнаешь, ты ведь близко живешь, — предложила Герн.