Позыв к пешему передвижению зимой исчезал начисто. Дорога, заваленная снегом, теперь напоминала полосу препятствий. Зима прятала извилистую, бледную, как воск, дорогу под покровом метровых снежных заносов. После этого городок превращался в заснеженную мышеловку.

Подростки городка мало обращали внимания на потрясающие возможности природы. Для спокойного очаровательного городка молодежь жила своей независимой, непропорционально активной жизнью.

Прошло, наверное, часа полтора после того, как в киноконцертном зале Дворца культуры закончился, мягко говоря, дурацкий фильм. Скорее всего, никто не понял, о чем он был — ни надежды, ни гармонии. Девчонки, не готовые принять героинь, плевались на отвратительных актрис, обзывали кривыми, косыми, тупыми. Заодно высматривали, с кем бы замутить на танцах, здесь самое место познакомиться с зачетными пацанами для «романтик отношений». Девчонки, которые нуждались в любви и внимании, высматривали духовно богатых, другие искали «жертву» для эмоций, выяснения отношений, ругани и страданий. И те, и другие часто сами попадали в ловушку.

В этот раз Вере удалось уговорить Асю пойти на танцы. Разработала целый ритуал. Во флаконе для инъекций принесла водку, долго и подробно рассказывала, как раздобыла, как переливала остатки из бутылок. — Неделю собирала. Дрыщ заметил, пытался отобрать, — шептала Вера. Оглядываясь на дверь, быстро глотнула, сморщилась, примерилась к остатку, еще глотнула. Оставшуюся половину протянула Асе. Водка пахла лекарством, горькими травами. — Пей! Не нюхай! — приказывала Вера. У Аси во рту появилась горечь, оглянулась куда выплюнуть. — Глотай! — Горечь через горло скакнула в желудок.

Пока Ася дрогла в капронках и в шелковом платье без рукавов, Вера резво носилась по залу и все норовила со всеми поговорить, поздороваться, познакомиться. За ней трусил Сергей и не давал вольничать. Строго следил, чтобы никто не смел даже глянуть в сторону Веры.

Пауза между фильмом и танцами затягивалась. Но молодежь не расходилась. Из туалетов шел стойких запах табака. Одни захмелевшие пацаны толпились в фойе, другие — у сцены, разговаривали с музыкантами городского ансамбля. Возможно, гитарист Яша знал, в чем заминка, но упорно молчал, набирал на струнах мелодию из фильма «Вам и не снилось». Этот фильм основательно встряхнул скучную жизнь города: — Это не сон… э-э-это не сон, — фальшивил Яша слова поэта Рабиндраната Тагора. — … это не сон, это не сон… — Яше очень хотелось начать танцы именно этой завораживающей музыкой. Запел громко, без микрофона. — Это не сон, это не… это любовь… моя, это музыка…

Заскучавшие подростки потянулись к сцене, стали подпевать: — … Ветер ли старое имя развеял… с берега к берегу, с отмели к отмели…в полночь забвенья на поздней окраине жизни моей… — и хором. — Это любовь моя, это любовь моя! — По залу эхом. — Это любовь моя… это любовь моя…

Казалось, в центре зала ожило сердце молодого мощного осьминога. Оно сокращалось, пульсировало и завоевывало все пространство Дворца культуры.

Около девяти вечера на сцену вышла Светлана Светличная, в сером шерстяном платье — кому-то помахала в толпу. Ее «здрасти» приумноженое нестройным микрофоном, ушло гулять по зданию. Светлана, красиво расправила руки, словно приготовилась взлететь огромной серокрылой птахой, пискнула в микрофон.

— Все привет!

— Привет, привет…– обрадовалась молодежь.

— Встречаем ансамбль!

Кругом засвистело, заулюлюкало, взорвалось смехом.

На сцену вышел солист, лысый худой паренек с всклокоченной, драной челкой над правым ухом. Подражая звездам зарубежной эстрады, надрывно и немыслимо извиваясь, стал выдавать популярные шлягеры Квин, Аббы, Смоки, Африка Симона. Как звуки гравия, ссыпаемого на булыжную мостовую, ему старательно подпевали музыканты. Иногда солист выдавал фальцет, но его моментально перекрывала оглушительная дробь ударников. Ася бы, наверное, в эту минуту сгорела от стыда, а солист продолжал жить сценой. Ему все прощали, для этого городка он был лучшим.

Прибежала Вера.

— Ну ты чего? Давай танцуй!

— Да я танцую.

— Там наши, — и Вера потащила Асю в другой угол зала.

Со своими и правда веселее. Обычная иллюзия праздника переходила в обычные танцы.

Бесконечно фонил микрофон, его писк рвал перепонки. Солист зажимал микрофон ладошкой, оглядывался на музыкантов: «Вы же понимаете, что я не виноват?». Музыканты понимали, пытались занять паузу, сворачивали композицию на «нет».

Молодёжь, поймав кураж, свистела, требовала выхода скопившихся эмоций.

— Дровосеки! Балалаешники!

Солист устало опустил стойку микрофона, которой минуту назад размахивал, словно богатырь палицей перед мордой дракона и, скупо кивнув, испарился со сцены. Он будто предупредил, если мы сию минуту не прекратим весь этот шабаш, то у администрации лопнет терпение и зал попросту закроют, например, для очередного ремонта.

Место солиста занял гитарист. Опробовал микрофон коготком, объявил:

— Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.

Девушки единодушно прыснули по периметру стен, словно прозвучала команда: «Разойдись!». Фишка прозвучала, оцепенение наступило. Разбрасывать улыбки теперь ни к чему. Кавалеры с напускным безразличием стали поглядывать по сторонам. И дальше ничего не происходило, пока Светличная не вывела Вовку Шилкова в центр зала. Взглядом приказала взять ее за талию, моргнула, призывая хотя бы временно оказаться достойным кавалером. Шилков ради нее готов на все: прискакать на белом коне, жениться, укатить на край света, но он категорически против топтания одинокой пары в центре Дворца культуры. Он подчинялся, улыбался, светомузыкой горели его уши, щеки, шея. Ася всем сердцем чувствовала счастье Светличной, и страдание Шилкова. И Асе это жутко не нравилось.

Вдруг где-то в полумраке, в левом углу от сцены послышался какой-то невнятный гул, который с каждой секундой становился все громче и напористее. Гитарист всмотрелся в полумрак зала. Он подозревал увидеть что-то подобное и увидел…

Их было шестеро. По три человека с каждой стороны.

Быковали трое местных против троих приезжих спортсменов-горнолыжников. С одной стороны, черные штаны с вытянутыми коленями, серые свитера домашней вязки, сжатые губы. Против — яркие спортивные костюмы, фирменные кроссовки, лопающиеся пузыри жвачки.

С постройкой новой горнолыжной базы в районе Крестовой горы у местных парней вдруг случился перекос. Их многовековое господство над девчатами вдруг дало трещину. Девицы, словно взглянув на себя со стороны, непроизвольно обалдели от своей природной привлекательности и девичьей красоты. Взращённые на горном воздухе и артезианской воде, они блистали здоровьем и энергией.

Местные пацаны психовали, девицы — флиртовали.

Зачинщиком был Сергей. Теперь он ревновал не только Веру, а всех девчонок города, оно и понятно: лично он очень уступал приезжим. А как поправить сей перекос? Есть отработанный старинный способ — драка и только драка. Этакий бесконечный террор. Его кулаки всегда были наготове для немедленного применения, курок мести был взведен, и не важно, какая персона попадет под прицел, важно освободить дорогу для него — Сергея-идущего.

Еще в начале танцев Сергей уловил, что Вера заприметила спортсмена в красной спортивке. «Веру трогать нельзя! Ни взглядом, ни мыслью». Сергей негласно считал ее своей девушкой, ведь они четыре раза гуляли по городу и дважды по тайге. Он даже достал ей со дна карстовой воронки красный цветок. Сам впервые такой видел.

Сергей прямо-таки вклинился между Алексеем и Верой, нарочито медленно сунул руки в карман, по-хозяйски сплюнул на пол. Неудачно. Плевок сорвался на собственные кеды. Сергей не заметил или сделал вид. Превосходно сыграл роль бесшабашного пройдохи, которому ничего не стоит четко и легко выкинуть карманный пистолет: калибр — ноль тридцать два, вместимость — восемь пуль. Можно и просто кулаком, утяжеленным кастетом.

Зал притих.

Ася поняла, что сейчас обязательно случится драка. В глазах появилось выражение дикого страха.