Расчистив себе путь, Атта направился к западной части пригорода, где находилась площадь Игулда. Гамеш тем временем превратился в поле битвы. Множество капсул преодолели системы обороны и упали на город. Земля под ними содрогалась от ударов, а здания рушились, превращаясь в руины.

По мере приближения к площади, Атта увидел разрушенные здания, разбросанные обломки и охваченные огнём улицы. Люди в панике разбегались, а воины отчаянно пытались сдержать напор врага.

— Держитесь, Лугбанд, — прошептал Атта. Он знал, что каждая секунда на счету, и он должен успеть до того, как станет слишком поздно. — Я уже близко.

Внезапно корабль содрогнулся от мощного удара. Приборы заискрили, и оглушительный грохот разнесся по кабине, заставляя Атту инстинктивно сжаться. Он бросил взгляд на экран радаров и увидел, что одна из зенитных турелей города поразила его звездолет.

— Черт возьми! — воскликнул он, стараясь удержать корабль под контролем.

Огни на приборной панели мигали, предупреждая о критических повреждениях. Звуковая сигнализация беспощадно давила на уши. Атта понял, что предстоит экстренная посадка. Он быстро ввел команды на пульте, стараясь стабилизировать курс и избежать неминуемой катастрофы. Сердце билось как бешеное, каждый вздох становился усилием.

Звездолет начал терять высоту, а орудия ПВО продолжали вести огонь по десантным капсулам драугров, но их точность оставляла желать лучшего. Системы предупреждали о падении давления и утечках топлива, но Атта игнорировал все, кроме главной задачи — посадить корабль.

— Держись, старина, — пробормотал он, сжимая рычаги управления. Он направил звездолет к одной из менее населенных зон города, надеясь совершить аварийную посадку. Глаза его блуждали по приборам, он лихорадочно искал место для посадки/

Корабль пронесся над улицами Гамеша, едва не задев крыши зданий. Жители внизу в панике разбегались, не понимая, что происходит. Двигатели ревели, отчаянно борясь с повреждениями. Атта стиснул зубы, стараясь сосредоточиться на управлении, его взгляд метался между мониторами и приборами.

Вдруг звездолет снова содрогнулся от удара, но на этот раз не от снаряда. Он зацепил одну из башен, и крыло корабля разлетелось на куски. Металлические обломки посыпались вниз, разрушая все на своем пути. Атта боролся с управлением, пытаясь удержать звездолет в воздухе, но корабль стремительно терял высоту. И всё же, ему удалось направить корабль к широкой площади, где он мог попытаться приземлиться.

Звездолет тяжело опустился на землю, скользя по каменной поверхности площади и оставляя за собой длинный шлейф искр. Корабль ревел и дрожал, скользя по площади. Металл скрежетал, и воздух наполнился запахом горелого топлива и перегретых систем. Корабль замедлился и, наконец, остановился, лишь чудом избежав полного разрушения.

Атта с трудом вытащил себя из кресла и направился к выходу. Выйдя из звездолета, он огляделся вокруг. Площадь была пуста, но звуки битвы доносились отовсюду — выстрелы, взрывы, крики.

— Лугбанд, я на земле! — сказал Атта в коммуникатор, стараясь перекричать шум битвы. — Я иду к вам!

Его голос эхом разнесся по площади, теряясь среди руин и разрухи. Атта глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Он проверил винтовку, убедился, что она готова к бою, и направился на запад, к площади Игулда.

"Воистину, из Истока мы пришли и к Истоку вернёмся. Ведь что есть Исток, как не сама субстанция Бытия, из которой проистекает всякое сущее? Исток — это начало всех начал, альфа всех альф, то, что породило нас и к чему стремится каждая частица нашего существа.

Взглянем на природу и человека: всякое растение тянется к свету, ибо свет есть его жизнь и сущность; каждая река стремится к морю, ибо море — её исток и завершение. Так и человек, как существо, наделённое разумом и душой, интуитивно чувствует притяжение к своему Истоку, к источнику своей сущности и бытия.

Исток — это не просто место или точка во времени; это метафизическая идея, архетип. В нём заключена вся полнота и целостность. Он — причина и следствие, путь и цель. Вся наша жизнь — это путешествие, великое паломничество к этому Истоку, к истине, к абсолюту, к тому, что превосходит нас и в то же время заключено в самой нашей природе.

Каждое движение нашего ума, каждый порыв нашей души направлены к познанию и постижению этого Истока. Наука и искусство, религия и философия — все они являются разными путями к этому великому началу. Каждый из нас, в глубине своей души, знает, что этот путь неизбежен, и что возвращение к Истоку — это высшее предназначение и цель нашего бытия.

Ибо как может быть иначе? Всё в мире имеет свой цикл, своё возвращение к началу. Солнце восходит и заходит, времена года сменяются, жизнь рождается, растёт и умирает, чтобы снова возродиться. Так и мы, как частицы этого великого космоса, не можем избежать этого цикла. Мы пришли из Истока, живём, чтобы познать его, и вернёмся к нему, чтобы обрести истинную и вечную жизнь в единении с ним.

Стремимся к этому Истоку, познаём его в себе и вокруг себя, чтобы, в конце концов, вернуться к нему с миром и мудростью, обретёнными на пути."

Из учения Пифагора

Гилл двигался вместе с толпой, словно плывя по мощному потоку реки. Люди, спрессованные друг к другу, сливались в единое живое существо, которое несло его все дальше и дальше. Он пытался звать отца, но его голос утопал в гуле сотен других голосов и оглушительном шуме вокруг. Толпа напоминала неуправляемую стихию. Люди, ведомые страхом, стремительно двигались вперед, и Гилл, несмотря на все свои усилия, не мог противостоять этому потоку. Он пытался пробиться через людской поток, но каждый раз его отбрасывали назад, погружая еще глубже в эту массу. В этом хаосе он ощущал себя потерянным, словно капля в океане. Руки и локти толкали его с разных сторон, а ноги постоянно натыкались на чужие стопы. Вокруг мелькали незнакомые, напуганные лица. Гилл видел слёзы на щеках женщин и детей, слышал крики отчаяния и тревожные призывы. И вдруг, как по волшебству, поток начал ослабевать. Люди перед ним начали размыкаться, и он увидел узкий переулок, словно внезапно открывшуюся тропинку в густом лесу.

Собрав последние силы, Гилл рванул туда. Он пробирался сквозь людей, пытаясь удержать равновесие, когда кто-то сильно толкнул его в бок. Потеряв опору, Гилл вывалился из толпы и упал на асфальт, словно выброшенная на берег рыба. Он лежал, тяжело дыша, и смотрел в ночное небо, рассекаемое лучами лазеров и снарядами. Казалось, что этот момент длится целую вечность. Гул толпы все еще звучал в его ушах, но теперь он был чем-то далеким, словно шум прибоя на горизонте.

Гилл поднялся на ноги и огляделся. Переулок был узким и темным, но в нем было тихо и спокойно по сравнению с тем хаосом, из которого он только что выбрался. Стены переулка были покрыты граффити и трещинами, а мусор и разбитые бутылки хрустели под ногами. Он ощутил легкий ветерок, прохладный и освежающий после давящей жары толпы. В этом мрачном месте он почувствовал, как напряжение постепенно уходит, давая ему передышку и возможность осмыслить происходящее.

Его тело ныло от усталости, ноги дрожали. Гилл глубоко вдохнул и медленно выдохнул, чувствуя, как возвращается контроль над собственным телом и мыслями. Теперь, когда он был в относительной безопасности, нужно было решить, что делать дальше.

Он подумал об отце. Где он? Смог ли он выбраться из толпы? Эти мысли вновь вызвали волну беспокойства. Гилл понял, что должен найти его. Нельзя оставлять отца одного в этом хаосе. Стараясь не поддаваться панике, он начал двигаться вдоль переулка, прислушиваясь к каждому звуку.

Внезапно перед ним села черная птица, такая же, как та, что садилась на уиип. Гилл остановился, удивленно смотря на необычную птицу. Она посмотрела на него, слегка наклонив голову, каркнула и взмыла ввысь. Его сердце забилось быстрее. Птица казалась зловещим предзнаменованием, и Гилл почувствовал, как дрожь скользнула по его спине.