– Жаль, что я не встретилась с вами раньше, – произнесла Юми, сдерживая слезы.

– Это все твой брат виноват, – ответил Тодзин. – Мог бы познакомить нас в любой момент. Но нет, он тебя позвал, только когда ему понадобилось, чтобы за него его работу делали.

Юми вдруг почувствовала жаркую злость.

– Удивлена, что он ее вместо себя на занятия не отправил, – добавила Аканэ. – Раз уж ему так хотелось дурака валять, мог бы…

– Вы (низким стилем) вообще не знаете Никаро! – Юми взвилась на ноги.

– Мы прекрасно знаем, как он поступил с нами, – ответила Иззи.

Тодзин кивнул.

– Я в курсе, что он доставил вам неприятности, – сказала Юми. – Понимаю, вам было тяжело. Но вы хоть раз задумывались, как тяжело было ему?

– Ему? Тяжело? – переспросила Аканэ. – Да он в прямом смысле сидел и ничего не делал.

– Я на собственном опыте убедилась: нет ничего хуже, чем желать исправить содеянное, но не иметь такой возможности, – ответила Юми. – Аканэ, ты его не знаешь. Совершенно! По-твоему, каково это, испытывать постоянное давление со стороны окружающих, которые на тебя полагаются? Быть успешным не ради себя, а ради них? Каково это, знать, что практически вся твоя ценность сводится к выгоде, которую ты способен принести другим? Понимать, что в случае неудачи от тебя отвернутся даже те, кто тебе дорог?

Ребята отвели глаза. Все, кроме Аканэ. Та приблизилась к Юми.

– Юми, мы бы от него не отвернулись, – тихо сказала она. – Мы дружили с ним не потому, что хотели извлечь из этого выгоду.

– А вы ему об этом говорили? – спросила Юми. – Задумывались о его чувствах? Скажи честно: ты уверена, что он обманывал вас из злых побуждений? Думаешь, ему нравилось сидеть в одиночестве и глядеть в стену, отчаянно пытаясь найти способ не подвести вас? Оправдать ваши надежды?

– Ему следовало во всем признаться, – сказала Аканэ.

– Согласна, – ответила Юми. – Он это понимает. Я это понимаю. Ты понимаешь. Мы все (низким стилем) понимаем! Но он не признался. Так получилось. Конец. Прости. – Она вздохнула, и ее гнев улетучился, как последние брызги из засыпающей паровой скважины. – Вы были друзьями. Он вас подвел. Испортил вам жизнь. Но справедливо ли, по-вашему, перекладывать ответственность за вашу жизнь на него одного?

– Не могу сделать вид, что не обижен на него, – тихо произнес Тодзин.

– Понимаю, – кивнула Юми. – Но Никаро по-прежнему ценит вас – я это вижу. Сделанного не воротишь, но он хороший человек, и он очень старается. Я не призываю забыть о том, что он натворил. Но может, вы попробуете не подшучивать над ним и не ерничать, а… понять? В тот день, когда Соннадзор отказал, Никаро потерял все. Все его мечты и надежды рухнули. Он перестал любить то, чем занимался. Но мне кажется, больнее всего ему было потерять друзей.

Она посмотрела в глаза каждому, и каждый отводил взгляд, не споря с ней. Аканэ сделала это последней.

– Спасибо, – сказала Юми, – за доброту, что вы проявляли ко мне со дня нашего знакомства. Я искренне это ценю. Но мне пора уезжать. Поэтому прошу, поделитесь этой добротой с тем, кто нуждается в ней больше моего.

Она поклонилась со всей возможной церемонностью, словно прощалась с духами. Затем повернулась к вышедшему из кухни Художнику.

– Идем. – Она направилась к выходу.

– А как же ужин?

– Аппетит пропал, – ответила Юми. – Ты прав, пора с этим заканчивать.

– Избранница, я принесла все, что вы просили, но ума не приложу, зачем вам это. – Лиюнь с сонными глазами склонилась перед Художником в святилище. – Вы продолжаете совершать весьма несвойственные вам поступки.

Художник сел поудобнее, прислушался к шелесту и тихому стуку сталкивающихся деревьев, напомнивших ему ярмарочную толпу. Прежде он был весьма суров с этой женщиной, но теперь как будто начал ее понимать.

– Лиюнь, быть опекуном йоки-хидзё – тяжелый труд, – сказал он. – Если что-то пойдет не так, никто не осмелится обвинить девушку, избранную духами; наказания на нее не распространяются. Но кого-то наказать будет необходимо. Например, ту, кто была плохой наставницей.

Лиюнь изумленно подняла голову. Затем кивнула:

– Избранница, с течением лет вы стали… мудрее.

– Я ценю ваш труд. – Художник взял у Лиюнь свиток. – Если мое непривычное поведение вас беспокоит, уверяю: оно помогло мне больше, чем вы можете представить. Итог вчерашней работы доказывает, что я прихожу в прежнюю форму.

– Избранница, вы по-прежнему спите по двенадцать с лишним часов в сутки.

– Что лучше для йоки-хидзё? – спросил Художник. – Неспособность работать вовсе или постепенное возвращение на былой уровень?

Лиюнь снова кивнула и осталась сидеть с опущенной головой.

– Помните: если прежняя Юми вернется, – сказал Художник, – то это случится благодаря вашей помощи. Благодаря вашей вере в нее.

Лиюнь поднялась, и Художник с удивлением увидел в ее глазах слезы. Он привык думать, что скорее заплачут камни. Лиюнь снова поклонилась и ушла, стуча деревянными сандалиями по дорожке между деревьями.

– Мило с твоей стороны, – заметила Юми, присев рядом с Художником. – Знаю, как она тебя раздражает.

– Кажется, я теперь вижу, какой груз ответственности лежит на ее плечах, – ответил он. – Лиюнь, конечно, та еще сухая кисть, но… я могу войти в ее положение.

Он поднял принесенный опекуншей свиток, взглянул на Юми и глубоко вздохнул. Они с нетерпением дожидались этого момента, пока совершали омовение и медитировали. Приблизить его не могли, ведь краски Художника дожидались в святилище.

Твердой рукой он развернул свиток с картой Торио – страны, где жила Юми. Этой картой пользовался возница кибитки, чтобы перемещаться между городами. Оценив масштаб, Художник кивнул. Затем по памяти нарисовал копию карты Масаки в том же масштабе, воспользовавшись координатной сеткой.

Он положил свою копию поверх карты Лиюнь и обнаружил, что они идеально совпадают. Круги, нарисованные Масакой, – каждый из которых символизировал непроницаемую стену внутри Пелены – четко очерчивали крупнейшие поселения на карте Лиюнь. Килахито на этой карте, разумеется, не было, зато самый большой круг Масаки оказался на месте города Торио – столицы, королевской резиденции, местонахождения университета.

(Если вас интересует масштаб, то могу сказать, что по современным меркам обе страны были невелики – площадью менее двух с половиной тысяч квадратных миль. На этой планете вообще мало кто жил. Народу Художника хватало небольшого количества тесно стоящих городов, а в стране Юми жить можно было только вокруг паровых скважин. На деле выходило, что от Килахито до городка, где находились наши герои, было от силы пять миль.)

Юми наклонилась и внимательно сравнила карты. Художник нарисовал свою на тонкой просвечивающей бумаге.

– Художник, – глаза Юми расширились до размера холстов, – ты прав. На этот раз ты прав!

Прав! Он оказался прав!

Их земли каким-то образом оказались рядом. Города Торио стояли в темных областях между городами его страны. Поселения не граничили друг с другом, но располагались на удивление близко.

– Невероятно! – прошептала Юми. – Мы, по сути, живем в одном месте. Мы соседи.

– Мы даже как бы пересекаемся, – сказал Художник. – Два народа. Одна земля… – Он выпрямил спину с чувством гордости за свою догадку.

В то же время… что это меняло? План действий оставался прежним.

– Я должен уничтожить машину.

– Нужно все обдумать, – сказала Юми. – Нельзя просто войти в шатер и расколотить ее камнями. Мудрецы решат, что мы сошли с ума. Они хилые, но, если накинутся вчетвером, тебе будет не справиться.

– А что еще мы можем сделать? – спросил Художник. – Как я уже говорил, мы весьма ограничены в средствах.

– Это не так, – возразила Юми. – Есть одно средство, которым мы до сих пор не пользовались. Правда. – К чему ты клонишь? – нахмурился Художник.

– Я обладаю могуществом, о котором до сих пор даже не подозревала. Духи прислали тебя сюда, чтобы я поняла это. Мы – абсолютная власть в этом городе. Не мудрецы, не Лиюнь, даже не городские чиновники, а мы. Йоки-хидзё вправе о чем угодно просить, чего угодно требовать.