Ей пришла в голову святотатственная мысль потребовать что-нибудь взамен. Впервые в жизни Юми хотелось чем-то обладать. Поэтому спустя час она вышла из магазина в голубом платье, держа в руках сверток с двумя платьями другого фасона. Ее платьями. Ее собственными. Пусть и не получится забрать их с собой назад, в прежнюю жизнь, когда закончится нынешнее приключение.

А пока Юми живет как в сказке. Она даже подумала, что вся эта кутерьма стоила того. Возвращаясь домой с Аканэ, она заметила кое-что еще. Прохожие больше на нее не таращились.

К своему удивлению, она осознала, что Художник прав. Никто здесь не знает, кто она. Никому нет до этого дела. Теперь, избавившись от чудаковатого наряда, она стала здесь своей… нормальной.

Покупка платья

Это было самым радостным событием в ее жизни.

– Ну ладно. – Аканэ остановилась у дома. – Мне скоро на работу. Пойду переоденусь, а то бригадир озвереет, если выйду рисовать в мини-юбке. Еда-то у тебя есть?

– Ну… – замялась Юми. – Формально это сойдет за еду…

– Ага. Тогда жду тебя в фойе через десять минут. Мы с друзьями перед сменой обедаем в ближайшей лапшичной.

– Не хочу быть для вас обузой, – с поклоном ответила Юми.

– Ты? Обузой? – Аканэ рассмеялась. – Юми, умоляю. Не лишай меня возможности продемонстрировать друзьям мою модную воспитанницу.

Рядом Художник отчаянно мотал головой. Это – а также заурчавший живот – стало решающим фактором.

– Разумеется, я схожу с вами, – сказала Юми. – Вот только вещи к брату занесу.

– А что такое лапшичная? – спросила Юми, раскладывая обновки на полу.

– Место, где тебе за деньги приносят еду, – объяснил Художник.

Он наблюдал за ней, стоя в дверях. Казалось невероятным, что простое переодевание сделало ее неотличимой от местных. Он вдруг подумал, что вполне может представить ее здесь, в своей жизни.

– Тебе приносят еду, – повторила Юми. – То есть не нужно самому готовить?

– Нет.

– И… тебя кормят?

Почему она произнесла это с надеждой?

– Нет, – ответил Художник. – Самостоятельно ешь.

– Ну ладно. Главное, что готовить самой не надо. – Юми подбоченилась и принялась разглядывать разложенную одежду.

– Так и оставишь? – спросил Художник.

Юми задумалась.

– А есть какое-то специальное место? – Она покосилась на груды одежды.

– Шкаф, – указал Художник. – С вешалками внутри.

– О! – Юми подошла к шкафу. – Как предусмотрительно! Ваш народ столько интересного изобрел!

– Юми… я подозреваю, что в твоем мире тоже есть шкафы.

Юми снова задумалась.

– Возможно. Я никогда не бывала в чужих домах. – Она начала развешивать платья. – У тебя есть деньги, чтобы заплатить в лапшичной?

– В банке на столе, – ответил он. – Юми, я не уверен, что тебе следует идти. Пока нам везет. Аканэ не слишком тебя расспрашивает и не замечает ничего необычного. Но чем больше времени ты будешь проводить с людьми, тем опаснее.

– Что опасного в походе по магазинам и обеде?

– Рано или поздно кто-нибудь задаст вопрос, на который ты не сможешь ответить. Люди станут допытываться, заподозрят неладное. В конце концов выяснят, что никакой сестры у меня нет. Будет неловко.

– Вот почему обманывать нехорошо. – Юми захлопнула дверцы шкафа. – Нужно было сразу сказать правду.

– Да? Помнишь, как на твою правду отреагировала Лиюнь? И что хорошего вышло, когда мы честно сообщили бригадиру о кошмаре?

– Значит, мы недостаточно старались, – парировала Юми. – Нужно попробовать убедить Лиюнь еще раз, подобрать более весомые доводы.

– Нет, – возразил Художник. – Она лишь решит, что мы почему-то задумали сделать ее жизнь невыносимой.

Юми отвела взгляд.

– Если ты расскажешь правду здесь, может выйти еще хуже, – объяснил Художник. – Люди потребуют доказательств, которых у тебя нет. Или вообще решат, что ты сумасшедшая и убила меня.

Юми опустила голову.

– Я думала… другие художники могут помочь. Разобраться, что я должна сделать. Мне было бы интересно с ними пообщаться.

– У них свой круг. – Художник фыркнул. – Нам с тобой туда входа нет. Сейчас ты им интересна, но стоит появиться кому-то более интересному, и о тебе сразу забудут. Поверь мне.

– Аканэ не такая. Ты сам говорил, что она хорошо к тебе относилась.

– Относилась. Поначалу. – Он отвернулся, не желая даже думать о тех временах.

Юми помолчала немного, затем взяла деньги и направилась к выходу.

– Я все равно хочу сходить.

Секундой спустя его потащило за ней. Этот эффект был крайне несправедлив. Почему, когда у Художника было физическое тело, Юми им всячески помыкала, а теперь, когда тело у Юми, ничего не изменилось и она таскает Художника за собой, как собачку на поводке?

Они встретились с Аканэ внизу. Та переоделась в простые брюки и блузку. Не совсем подходящая одежда для живописи, по мнению Художника, зато наиболее скромная из гардероба Аканэ.

Аканэ повела Юми за угол в «Лапшичный подмастерье», а Художник понуро последовал за ними. Он сам не понимал, почему не хочет идти в это заведение. Возможно, причина крылась в той легкости, с которой Аканэ подружилась с Юми. С такой же легкостью его в свое время исключили из компании.

Впрочем, положа руку на сердце, он не мог за это винить бывших друзей.

Войдя, он почувствовал себя лучше. Лапшичная была уютной, и, даже не имея тела, он ощущал приятный аромат бульона и зеленого лука. Здесь и посуда гремела как будто тише, чем в других ресторанах.

Аканэ повесила свою громадную сумку на руку статуи у входа, внутри которой (если вы вдруг забыли) томился ваш крайне заскучавший рассказчик. Ну, хоть яйца к тому времени уже унесли.

Бывшие друзья Художника сидели на своих обычных местах в углу. Следуя за девушками, Художник почувствовал раздражение. Он так давно мечтал, чтобы его пригласили за этот столик. Мечтал снова услышать знакомый смех, как в школьные годы.

Оказалось, что вернуться в эту компанию проще простого: нужно всего лишь стать невидимкой.

Аканэ торжественно представила Юми:

– Узрите! Перед вами Юми, младшая сестра Никаро!

В группе было еще трое: две девушки и парень. Это означало, что Тодзина превосходят в отношении три к одному – конечно, если мерить не по мышечной массе. Художник не сомневался, что Тодзин тяжелее, чем все девушки, вместе взятые.

– Не верю (низким стилем), – выдохнул Тодзин, привычно откинувшийся на стуле.

Его рукава были закатаны, словно съежились от страха перед гигантскими предплечьями. В руке был какой-то тренировочный снаряд; здоровяк сжимал его десять раз и перекладывал в другую руку. Типичный Тодзин.

– Это Тодзин, – представила его Аканэ.

– Привет, – ответил тот, переложив снаряд.

– Тодзин парень простой, – прошептал Художник на ухо Юми. – Из тех, кто закатывает рукава и качается прямо за обеденным столом, чтобы покрасоваться перед девчонками. Ему только дай мышцу показать.

– Это Масака, – представила Аканэ девушку в черном, ссутулившуюся на стуле, подтянув колени.

Перед ней лежал блокнот для набросков. Масака не любила выставлять напоказ голую кожу и даже шею прикрывала шарфом. Она лишь ненадолго отвлеклась от рисования, бросив на Юми косой взгляд из-под челки.

Юми отшатнулась. Масака выглядела грозно.

– Говорили, что в младшей школе она кого-то пырнула ножом и ей пришлось пойти в художники в рамках сделки с правосудием. Вроде как на исправительные работы. Она неразговорчивая. Слишком увлечена своими коварными замыслами.

Как раз в этот момент Масака чиркнула по листу и снова посмотрела на Юми. Та невольно сделала еще шаг назад.

– Не пугайся, – с обычной своей веселостью сказала Аканэ. – На самом деле она милаха. Злится, только когда на нее пялятся. А это Изумакамо!