Аканэ взяла Юми за руку и повела прочь, полагаясь больше на силу убеждения, чем на физическую.

– Тодзин, – сказала она, – попроси Ито с командой нас прикрыть. Похоже, придется устроить еще одно вторжение.

– Не вопрос. – Тодзин потрусил по улице.

Кошмаристка повела растерявшуюся Юми к знакомому зданию лапшичной. Художник вяло брел позади. Брел и дивился собственному спокойствию. Да, в глубине души он боялся того, что вскоре случится, – боялся до сего момента. В глубине души он очень боялся этого. Правда жгла его как пожар, который не гаснет, сколько воды ни лей.

Юми узнает, что случилось с ним в школе. Понимая это, Художник испытывал облегчение.

По дороге Юми выложила все увиденное. Оно и к лучшему. Это означало, что Аканэ проведает старушку, а может, направит патрульного из числа художников с плавающим графиком, чтобы по неминуемом возвращении кошмара перечеркнуть кистью его существование.

Единственным проигравшим сегодня остается Художник. Впрочем, проиграл он не один месяц – если не год – назад. По пути к лапшичной он понял, что все надежды произвести впечатление на Аканэ и снова задружиться с ребятами давно утрачены. Они решили, что он от лености послал необученную младшую сестру ловить кошмары, рискуя ее здоровьем.

Все кончено. Можно больше не волноваться по поводу бывших друзей. Дверь захлопнулась навсегда, и благодаря этому Художник обрел некую свободу.

Да, ему было больно. Он чувствовал себя как на приеме у неумелого акупунктуриста, который натыкал иголок прямо в нервы и сердце.

По крайней мере, это точно конец.

Аканэ усадила Юми и заказала для нее теплого бульона. Вскоре явились остальные. Тодзин, как всегда, выставлял напоказ мускулы. Иззи была в белом, Масака – в черном. Они расселись вокруг Юми, а Художник сел за соседний пустой столик, глядя, как Юми постепенно приходит в себя. Еда, тепло и дружеское отношение быстро успокоили ее после первой встречи с кошмаром. Ребята знали, каково ей пришлось. Ради нее они поменялись сменами с другими художниками.

Из кухни вышла Виньетка. Художник посмотрел на нее, но сразу же перевел взгляд на Юми. Та улыбалась сдержанно… Да, многим нравятся люди, улыбающиеся непринужденно, но Художник предпочитал улыбку Юми. Она появлялась, лишь когда собеседник этого заслуживал, и тем была ценна. В этой улыбке была вся неодолимая сила ее души.

Виньетка подошла к Художнику и фыркнула.

– Ты почти перестал на меня пялиться, – сказала она. – Мне полагается беситься от ревности. Неужели с моими изгибами что-то не так? Ошибка в расчетах? Со смертными такое бывает?

– Виньетка, ты само совершенство, – ответил Художник. – Просто в последнее время со мной всякая ерунда творится.

Она села рядом.

– На самом деле я не ревную, – поспешила заявить она. – Я вроде как божество, по крайней мере для некоторых. Ревность мне не подобает. Но, придав мне нынешнюю форму, Хойд сказал, чтобы я наблюдала за взаимодействием людей. За тем, как они объединяются в пары.

– Зачем тебе это? – спросил Художник.

– У меня крайне неверные представления о том, как образуются узы между людьми, – ответила Виньетка. – Это увлекательно и забавно.

Она широко улыбнулась, и Художник задумался, в самом ли деле она не человек, а неведомое существо, как утверждает. Если бы не последние события, он бы ни за что в это не поверил.

– Почему она тебе нравится? – Виньетка кивнула в сторону Юми.

– Не нравится она мне. Мы вынуждены сотрудничать.

– Никаро, повтори это еще раз, только поубедительнее. Я обзавелась глазами лишь несколько лет назад, но даже мне видно тебя насквозь.

Он сложил руки на столе и опустил на них голову. Спорить не стал. К чему?

– Ты не чувствуешь? – прошептал он.

– Что?

– Тепло. Юми излучает его, как солнце ее мира.

– Ты здоров? – Виньетка недоверчиво посмотрела на него. – Она не горит. У тебя, верно, галлюцинации.

– Виньетка, это метафора. В Юми пылает огонь упорства. Она отдает все силы, чтобы совершенствовать свое мастерство. Представь себе, Юми складывает камни, и благодаря этому она еще более удивительна. Таких, как она, больше нет.

– Постой, – перебила Виньетка. – Не ты ли прежде жаловался, что она чересчур упряма?

– Ага. – Художник улыбнулся.

– Нельзя одновременно что-то любить и ненавидеть.

– Твой приятель прав, – ответил Художник. – У тебя крайне неверные представления о смертных.

– Это увлекательно и забавно.

Он еще раз, напоследок, окунулся в тепло.

– Мне нравится, что Юми меня понимает. Она бывала в моей шкуре. Она из тех немногих, кто знает, что значит полностью посвятить себя искусству…

– Дурацкая причина понравиться, – заметила Виньетка.

– Это нормально для нас, людей.

– Это глупо, – возразила Виньетка.

– А как, по-твоему, должно быть?

– По формуле, – ответила она. – Необходимо подобрать сходные качества и связать их общей структурой.

– Хотелось бы мне, чтобы такая формула существовала. – Художник с улыбкой покачал головой. – Тогда я бы смог это исправить.

– Что – это? – с любопытством спросила она.

Художник кивнул на соседний стол. Аканэ обнимала Юми за плечи.

– Юми, милая, – сказала она, – нам нужно обсудить твоего брата и все, что он натворил.

– Мы понимаем, что он для тебя пример, – добавил Тодзин, – и не хотим вмешиваться…

– А я хочу, – вставила Иззи. – Еще как хочу. Ты должна знать, что твой брат – обманщик.

Художник встал, и ему сделалось немного не по себе оттого, что стул при этом не шелохнулся – призрак попросту прошел сквозь него.

Он улыбнулся Виньетке.

Эти несколько дней доставили ему удовольствие. Но он был не прочь освободиться от груза прошлого. Закрыть дверь. Оставив за ней не только старых друзей, но и Юми.

«Это неправда, – подумала его честная половина. – Ты терзаешься».

И поделом. Он двинулся к выходу, радуясь, что Виньетка удлинила нить, связывающую их с Юми, и скрылся в ночи.

– Я… знаю, что он иногда говорит неправду, – сказала Юми ребятам. – Сама слышала. Но по-моему, он так делает, чтобы никого не обидеть. Он серьезнее, чем кажется.

Остальные переглянулись. Юми ничего не поняла по их реакции. Тодзин отвел взгляд, как будто вообще не хотел находиться здесь. Аканэ продолжала обнимать ее – в знак поддержки.

Объяснять начала Иззи. Раньше эта крашеная блондинка казалась Юми легкомысленной, но теперь тон у нее был серьезный.

– Юми, ты знаешь, что такое Соннадзор? – спросила она.

– Конечно, – ответила Юми. – Его сотрудники борются со стабильными кошмарами.

– Это элитные художники. – Тодзин крепко сжал кулак, словно хотел выдавить сок из воздуха. – Лучшие из лучших. Самые талантливые и уважаемые в нашей профессии. Каждый мечтает вступить в их ряды.

– Это настоящие воины, – добавила Аканэ. – Мы по сравнению с ними… ну, как домашняя пижама по сравнению с вечерним платьем. Понимаешь?

– Ну и чушь, – вставила Масака.

– Понимаю, – сказала Юми. – Но какое это имеет значение?

– Твой брат, – продолжила Иззи, – всегда хотел попасть в Соннадзор. Отчаянно. Чересчур.

Юми посмотрела на нее с любопытством.

– Он обманул нас, – сказала Иззи. – Когда мы учились в школе, Никаро сказал, что его приняли. Мы учимся два года, а вступительные экзамены в Соннадзор проводятся через год после начала обучения. Он наврал нам, что попал туда, и даже учителей каким-то образом убедил, хотя им положено знать, кого взяли в Соннадзор, а кого нет. Потом Никаро стал уходить с половины уроков якобы в Соннадзор на тренировки.

– Мы должны были стать его командой, – тихо добавил Тодзин. – У каждого сотрудника Соннадзора есть собственная команда. Так называемые сподвижники. Никаро пообещал, что возьмет нас всех. Это бы… многое изменило. Не только в деньгах. Я успел рассказать родителям.

– Мы все рассказали. – Аканэ сжала плечо Юми.