– Художник, у тебя тоже получилось. – Юми склонилась рядом. – И так было понятно, что машина работает. Иначе мудрецы не привезли бы ее. Но ее башни среднего уровня, на грани допустимого. Художник, ты способен на большее. Тебе по силам ее превзойти и призвать духа, которого мы сможем расспросить.

Он оглянулся на каменные груды и со вздохом спросил:

– Придется еще тренироваться?

Юми кивнула.

Он глотнул из фляжки, принесенной Хванчжи, встряхнул затекшими руками и принялся за дело. В тот день ему больше не удалось привлечь духов – он помнил, что у Юми между первым и вторым призывом прошли месяцы – но, по крайней мере, он почувствовал вкус успеха.

Он надеялся, что послевкусие не покинет его, пока успех не придет вновь.

Озаренные дивным светом

Неделю спустя Юми стала свидетелем невероятно скандального события. Увидела, как двое людей целуются. Прямо у нее на глазах. На глазах у всех. На экране хионного приемника. Мужчина был из голубых хионных линий, женщина – из розовых.

Они тесно соприкасались губами.

Затаив дыхание, Юми укуталась в одеяло до подбородка.

– И такое можно показывать? – спросила она.

Художник лишь усмехнулся.

В ответ Юми кинула в него подушкой. Та никак не повредила его духу, но дала Юми чувство выполненного долга. Затем девушка прикипела к экрану взглядом широко раскрытых глаз.

У нее вошло в привычку смотреть сериалы после многочасовых занятий. Она считала это безответственной тратой времени, но Художник настаивал, что расслабляться тоже нужно, а они находились в его мире, где действовали его правила. Юми фактически заставляли смотреть.

Вдобавок каждый вечер сюжет развивался, и ей было необходимо узнать, что произойдет дальше. Она смотрела три разных сериала, но больше всего ей нравилось «Время сожалений». Этот сериал был самым провокационным. Юми с недоверием следила, как поцелуй продолжается. И продолжается. И…

– Как они дышат? – спросила она.

– Когда вот так целуешься, – ответил Художник, – ты разделяешь дыхание. Перегоняешь воздух туда-сюда; сначала вдыхаешь в легкие партнера, потом он в твои. Так можно добрых пятнадцать минут целоваться.

Сперва она поверила. Потом увидела, как Художник ухмыляется. За это в него была запущена еще одна подушка – прямо сквозь голову.

На экране господин Асината и госпожа Хиноби прекратили целоваться. По словам Художника, это был «исторический сериал». То есть актеры притворялись людьми из давней эпохи, еще до изобретения душа и прочих полезных устройств. Экран демонстрировал лица актеров крупным планом, до мельчайших деталей вроде ресниц, и Юми томно вздохнула, глядя, как они смотрят друг на друга.

Этот взгляд! Неужели они в самом деле притворяются? Наверное, Художник ошибается. Эти актеры любят друг друга. Все дело во взгляде. Юми неделю ждала, когда же они так друг на друга посмотрят.

Господин Асината был странствующим воином, и его отношения с госпожой Хиноби были запретны. Но признание друг другу в любви все-таки состоялось, и это было прекрасно.

– Теперь я должен тебя покинуть, – произнес господин Асината. – Навсегда.

– Что? – воскликнула Юми. – Что?!

Он развернулся и ушел, держа руку на хионном мече. Госпожа Хиноби отвернулась, пряча слезы.

– Нет! – Юми вскочила. – Нет!!!

Зазвучала музыка финальных титров. Серия подошла к концу. Куда это он собрался?

– Просто ужасно! – возмущалась Юми. – Мы столько ждали, а он взял и ушел?

– Он ронин, – ответил Художник. – Так у них заведено.

Юми вонзила испепеляющий взгляд в Художника… а тот отвернулся, смахнув слезинку. Ему тоже не понравилась такая концовка. И он был не виноват – винить следовало авторов фильма.

Юми рухнула на одеяла и подушки. Ей наконец-то стало известно, что футон – никакой не алтарь. Художник посмеивался целый день после того, как она спросила об этом.

– Но почему? – произнесла она.

– Некоторые истории так заканчиваются. – Художник встал и потянулся. – Зависит от желания автора. Хорошо, что есть разница. Было бы скучно, если бы везде был счастливый конец.

– А мне бы не было скучно, – смягчив тон, возразила Юми. – Если можешь сочинить что угодно, снять что угодно, зачем снимать грустные фильмы?

– Говорят, многие считают их более реалистичными.

– Правда? – Юми туже закуталась в одеяло. – Грусть реалистична?

От этого она опечалилась еще больше, чем от концовки серии.

– Я раньше так думал, – ответил Художник. – Юми, в реальной жизни много грустного. И то, что у некоторых историй счастливый конец, а у некоторых грустный, тоже реалистично.

Юми помотала головой и уткнулась носом в одеяло.

– Иногда, – продолжил Художник, – если хорошенько подумать, такие финалы начинают нравиться. Несмотря на разочарование, ты понимаешь, что так правильно.

– Я не стану терять надежду, – решительно ответила Юми. – Сериал еще не закончился. Вдруг завтра все изменится?

– Вряд ли, – ответил Художник. – Это был конец сюжетной линии – по расширенным титрам можно понять. Завтра будут уже другие персонажи.

– Нет! – не сдавалась Юми. – Это не конец. Вот увидишь…

В ее словах было больше уверенности, чем в ее душе́. Проводить по десять часов то в одном, то в другом теле не слишком удобно, но, по крайней мере, она каждый день успевала на сериал. Вдруг он все-таки закончится хорошо?

Вдруг?

Художник подошел к приемнику, чтобы выключить, – ему нравилось экспериментировать с разного рода манипуляциями, когда он пребывал в духовной форме. Юми глянула в окно на черное небо с одинокой светлой точкой, далекой, как сновидения прошедшей ночи.

(К сожалению, вы не узнаете, почему «звезда» способна пронизывать Пелену, а солнце и звезды – нет. Я пока не нашел ответа на этот вопрос. Мне удалось выяснить кое-что о самой Пелене и о том, что случилось в странах Юми и Художника, но об этом я расскажу в нужное время.

А почему сияние одной-единственной планеты проникало сквозь тьму и достигало глаз жителей Килахито? Понятия не имею. Уж простите, что оставляю вас биться над разгадкой этой тайны. Считайте, что это не сюжетная дыра, а затравка для будущих, еще неизвестных историй.)

– Хочешь продолжить занятие? – Художник указал на стопки бумаги.

– Нет. – Юми отвернулась от окна, решительно прекратив обдумывать глупый сериал, но ее глаза по-прежнему блестели. – Не пора ли нам на улицу? Поохотиться на кошмары?

– Ты не готова.

– Ты сказал, что мне больше ничего не нужно осваивать, – возразила Юми, кивнув в направлении бумаг. – Художник, еще неделю назад ты утверждал, что я в совершенстве научилась рисовать бамбук, но изо дня в день заставляешь меня повторять!

– Просто уметь рисовать, – объяснил он, – совсем не то же самое, что уметь рисовать в стрессовой ситуации. Там нужны рефлексы и инстинкты. Как для удара по мячу.

– По мячу? – Юми взяла маленькую миску супа, о которой забыла, когда близился финал серии, и, нахмурившись, уселась на футон. – Что еще за мяч?

– Ну, знаешь, – он махнул рукой, как будто это все объясняло, – мяч, по которому бьют ракеткой. У вас такой игры нет.

– Разумеется. – Юми попробовала лапшу на вкус.

Вот это да! Пища оказалась далеко не омерзительной.

– Попробуй. – Она решительно протянула Художнику миску, зажав ложку двумя пальцами.

Он зацепил дух ложки и отведал душу супа. Затем вопросительно поднял глаза.

– Я всего вторую неделю учусь готовить, – оправдалась Юми.

– Юми, в этом бульоне больше соли, чем самого бульона.

– В рецепте было сказано «соль по вкусу». Я не поняла, что это значит.

– Могла бы спросить.

Ей непросто было запомнить, что о многом можно просто взять и спросить. Тем более, что приготовление пищи было весьма непривычным процессом.