– То есть мы просто войдем и прикажем мудрецам сломать их машину? Да плевать они хотели на йоки-хидзё.

– Значит, не оставим им выбора.

Их взгляды встретились. Правда. (Низким стилем.) Правда. Хотелось бы Художнику обладать достаточной смелостью, чтобы чаще пользоваться правдой в жизни.

– Твой мир, твои правила, – кивнул он. – Скажи, что мне делать.

– Спасибо. – Она протянула к нему руку, едва не дотронувшись. – Спасибо тебе, Художник.

Он быстро спустился из святилища и надел сандалии. Краски оставил вместе с портретами горожан, которые нарисовал, пока дожидался карту. Ему предстояла работа не художника, а девушки, повелевающей первичными духами.

Снаружи он встретил Лиюнь, тихо беседовавшую с Хванчжи и Чхэюн. Все три женщины поклонились, увидев его. Они уже привыкли к тому, что он заканчивал медитацию, когда вздумается.

Художник подошел к ним, собрался с силами и обратился с заготовленной Юми речью.

– Духи явились ко мне и велели уничтожить машину, привезенную мудрецами. Причины мне неведомы, но я верю, что машина причиняет им страдания. Этим отчасти объясняются мои странные действия. Я старалась понять, как соотнести мои обязанности и нормы поведения, которым меня учили, с этой загадочной просьбой духов. Хочу, чтобы вы помогли мне собрать горожан. Вместе мы отправимся к мудрецам и потребуем уничтожить машину.

Женщины уставились на него. Художник старался не дрогнуть. Он был доволен – произнести речь оказалось гораздо легче, чем он ожидал.

Ставки крайне высоки. Авторитет Юми ждет серьезная проверка. Насколько сильна ее власть над людьми?

– Избранница, вы уверены? – спросила наконец Лиюнь.

Юми подошла и ответила, а Художник повторил:

– Лиюнь, я еще ни в чем не была уверена настолько. Это действительно воля духов. Вы поможете мне. Либо так, либо вам придется лишить меня статуса йоки-хидзё и удерживать силой, потому что я намерена разделаться с этой машиной прямо сейчас.

Художник удивился твердости ее слов. Он думал, что таким тоном разговаривают только с нерадивыми ученицами, плохо складывающими камни.

Чхэюн и Хванчжи посмотрели на Лиюнь. После небольшой паузы та поклонилась.

– Вы йоки-хидзё, – сказала Лиюнь. – Если вы тщательно обдумали все возможные последствия для себя и всей нашей организации…

– Права я или нет, – ответила Юми устами Художника, – меня все равно заподозрят в зависти. Будут считать сумасбродкой, потерявшей самообладание от страха перед машиной, способной меня заменить. Вероятно, я в любом случае буду отстранена. Но все равно я выполняю волю духов, как вы меня учили.

– Возможно, вам придется провести остаток дней в заключении, – прошептала Лиюнь. – Под замком и бдительным надзором.

– А вы будете разжалованы, – ответила Юми. – Я знаю, Лиюнь. Знаю.

Лиюнь помешкала, затем отвесила глубокий, грациозный поклон.

– Избранница, – произнесла она (высоким стилем), – мы ваши верные слуги.

– Да! – воскликнула Хванчжи, схватив Художника за руку. – Избранница, я знала, что с этими мудрецами дело нечисто. К нам в деревню приезжали другие мудрецы из университета, и это были добродушные, спокойные дяди. Помогли нам спасти посевы от болезни. А эти целыми днями что-то вынюхивают да поглядывают исподлобья.

– За дело, женщина! – осадила ее Лиюнь. – Приведи городских чиновников. Приказ об уничтожении машины должен одобрить старший судья. Избранница, этого будет довольно?

– Довольно, – ответил Художник. – Благодарю вас.

Через полчаса они уже маршировали по городу в сопровождении не только старшего судьи, но и двенадцати дюжих горожан с кувалдами для ломки камня. Художник шагал во главе процессии, Юми рядом. Она заметно волновалась, но в то же время испытывала облегчение.

– Ну что, этот план оказался лучше? – прошептала девушка.

Художник кивнул.

– Но в одном ты ошиблась, – тихо произнес он. – Сказала, что машина способна тебя заменить. Это не так.

– Но…

– Она умеет призывать духов, – объяснил Художник, – но ей неподвластно искусство. Юми, любое искусство создается с умыслом. Радуга красива, но она – не искусство. В основе любого искусства лежит созидание. Творение человеческих рук. Есть машины, поднимающие невероятные грузы, но, когда, например, Тодзин поднимает тяжести, непосильные для других, это производит более яркое впечатление. – Он улыбнулся ей. – Мне все равно, насколько умело машина складывает камни. Важно, как это делаешь ты.

Юми улыбнулась в ответ, и их руки на миг соприкоснулись, излучив тепло.

Вот и шатер мудрецов. Машина не на улице – мудрецы часто закатывали ее внутрь, чтобы проверить исправность. Старший мудрец – Художник так и не запомнил его имени – вышел наружу. На голове у него, как обычно, высокая шапка. Увидев приближающуюся группу, он застыл как вкопанный.

– Мудрецы, – обратился к нему Художник, – волею духов мы пришли уничтожить вашу машину. Пропустите нас.

Мудрец мрачно посмотрел на него, затем прокричал, повернувшись к шатру:

– Сунчжун! Они пришли!

– Так рано? – Сунчжун, наиболее подкованный в механике из мудрецов, высунул голову из шатра.

– О да, – ответил старший мудрец. – Похоже, боя не избежать.

Сунчжун тяжело вздохнул, достал какой-то прибор и включил. Художник не понимал, что он делает, но всяко это была не та реакция, какую он мог ожидать. Мудрецы не удивились и не испугались. Скорее они были огорчены. Возможно, тянут время. Из шатра выглянул Хонам и вручил что-то старшему. Очки? Тот надел их и повернулся к Художнику.

– Отойдите, – сказал Художник, – и отдайте нам машину.

Вместо этого старший мудрец внимательно осмотрел его.

– Так-так, – произнес он. – Вот ты какой, потомок кочевников. Ваш народ неплохо справляется. Скажи-ка мне, мальчик, что, по-твоему, здесь происходит? Почему наши народы разделены? Почему жители ваших городов не могут попасть в наши города, несмотря на их близость?

Художник оцепенел.

Они знают?

Ему стало холодно. Юми приблизилась к Художнику, и мудрец посмотрел на нее. Он, несомненно, ее видит. Благодаря очкам?

Художник сглотнул. Старший судья и горожане замерли в ожидании. Даже Лиюнь стояла как истукан. Ждут его команды? Согласно воле духов и решению города, машина должна быть уничтожена, даже если мудрецы откажутся ее отдать. Но никто не мог пошевелиться.

– Мы в разных измерениях, каким-то образом наслаивающихся друг на друга, – сказал Художник наконец. – Наверняка дело в этом. Мы существуем в одном пространстве, но, за исключением особых случаев, не контактируем друг с другом.

– О, какая прекрасная гипотеза! – воскликнул старший мудрец. – Сунчжун, ты слышал?

– Еще бы, – ответил Сунчжун.

Двое других мудрецов покатили машину наружу по широкой доске с уклоном к каменной площадке.

– Не без погрешностей, – продолжал Сунчжун, – но для мальчишки, который вообще ничего не знает, она вполне рабочая. Из него бы вышел хороший мудрец.

– Безусловно, – согласился старший.

– Какая разница, – отмахнулся Художник. – Старший судья, заберите машину.

– Никаро, – остановила его Юми, – может, нам следует выяснить побольше?

– Первым делом мы… – начал было Художник, но сбился, заметив, что судья с чиновниками, а также Лиюнь, Хванчжи и Чхэюн стоят на месте.

Только сейчас он заметил, что их неподвижность неестественна. Они даже не моргали.

– Лиюнь? – окликнул он. – Чхэюн?

– Жаль, что приходится тебе об этом сообщать, – сказал старший мудрец, – но ты понятия не имеешь о том, что здесь творится.

Художник схватил Лиюнь за руку, встряхнул, и ее фигура, включая одежду, начала меняться. Темнеть. Из нее повалил черный дымок. Опекунша посмотрела на него, и ее глаза побелели. Как будто превратились… в просверленные в голове дыры.

Художник и Юми вскрикнули в один голос. Он отскочил, вытирая руку о тобок.

– Ты даже не догадывался, кто они? – спросил старший мудрец.

Машина завелась.