И первая — горючесть получившегося строительного материала. Или, если не горючесть прямая, то, как минимум, выделение опасных летучих соединений при сильном нагревании в случае пожара в здании, в котором применялся бы такой материал.

Я вот, заранее, о такой проблеме даже не подумал. А теперь вот, когда она озвучена, понимал, насколько она очевидна и, при этом, серьёзна. Материал с такими свойствами ни одну сертификацию не пройдёт.

Вторая из озвученных им проблем: расчётная нагрузочная прочность планируемого материала. Какой вес он сможет выдерживать, не деформируясь и не разваливаясь, не теряя своих свойств? Имеет ли вообще смысл его использовать в строительстве? Сможет ли он составить хоть какую-то конкуренцию даже обычному кирпичу и пеноблокам?

Проблемы действительно были весомыми. Но отступить они меня не заставили. Задуматься — да. Но, отступить — нет.

Тем более, что Максиму Леонидовичу очень пришлась по душе другая часть моей идеи: форм-фактор планируемого материала: я представлял его себе в виде неких увеличенных до размера чего-то среднего между пеноблоком и кирпичом блоков «лего». Тех самых, на которые так больно наступать голой ногой, когда твой ребёнок раскидывает их по всей комнате и забывает убирать. Ну а что? Мне кажется, что тут есть, над чем подумать и поработать. В конце концов, я даже, вроде бы, о чем-то отдалённо подобном слышал в мире писателя. Вроде бы, по телевизору, кажется, когда в гостях был у кого-то. Не помню, у кого. Дома-то я телевизор давненько уже не смотрю — нечего там смотреть.

Максим Леонидович сделал несколько звонков, и довольно скоро, не успели мы с ним и экскурсию нашу по лабораторным помещениям закончить, прибыли четыре студента-четверокурсника и два аспиранта. Один, специализирующийся на сопромате и свойствах материалов, второй — химик. Дальше мы с ними разговаривали уже в расширенном составе, ввосьмером. Знакомились. Присматривались друг к другу. Проводили, так сказать, мозговой штурм. Было весело.

Веселье, к сожалению, кончилось, когда было сформировано техническое задание для рабочей группы и Максим Леонидович озвучил ту сумму, которую я выделяю на эту разработку. Да ещё и фамилию мою он назвал только теперь. Не раньше. До этого: Юрий и Юрий. Подумаешь? Тем более, пацан, школьник ещё. Пусть и выглядящий старше своего возраста за счёт медведеобразной фигуры. А тут: не Юрий, а Юрий Петрович Долгорукий, да-да, из тех самых Долгоруких, сын Князя.

Но, это, опять же, к сожалению, было правильным. Веселье весельем, а меру ответственности осознавать надо. Заключили договор. Отпустили парней. Съездили в главный корпус, в бухгалтерию и к юристам, сверились с ними, уточнили несколько моментов. Потом зашли к Ректору и подписали договор у него. Он — со стороны института, я — со своей стороны. После чего я позвонил в банк и дал им поручение по переводу денег на специальный счёт института… потеряв на этом ещё полтора процента в виде комиссий. Но, об этом я уже старался не думать. В конце концов, я ведь уже, фактически выбрасываю эти деньги. По договору, они мне не возвращаются. А разработанный продукт и его технология могут и не «выстрелить» потом в коммерческом плане. Инвестиции в науку — дело такое… чаще всего, безнадёжное.

За всем этим, в школу на занятия я уже не попал. Не было смысла туда даже заходить — на середину последнего урока. Он никакой погоды уже не сделает. Так что, я решил подождать у выхода с территории. Как раз успел в специально скачаной программке для телефона набросать ноты и слова той песни, которую собирался начать записывать сегодня. Параллельно с работой над Алининым «Дождём».

Алина… она хорошо владеет лицом. Для подростка. Как минимум, прикладывает к этому массу сил и внимания, понимая, что этим инвестирует в своё бизнес-будущее. Осознаёт, насколько важный и необходимый это навык в её общественном положении.

Обычно, хорошо владеет. Но, в случаях, когда накал эмоций слишком силён…

Вот и в этот раз, за те десяток секунд, которые прошли с момента выхода её из дверей КПП до момента, когда она меня увидела стоящим возле её машины, нагло привалившимся к задней двери этой машины своим костлявым задом (при полном молчаливом попустительстве со стороны сидевшего внутри водителя), я смог без усилий прочитать всю гамму. И даже слегка устыдиться. Ну и чуть-чуть взгрустнуть. И немного помрачнеть.

Даже такой тормоз как я, понял, к какому именно выводу пришла Милютина, не обнаружив меня в классе утром. К выводу, что я уже на пути в Петроград, в ранее озвученный Царско-сельский Лицей.

И вот теперь, моё появление здесь, ждущего её… пусть и без цветов, вызвали неподдельный прилив радости.

Сволочь я всё же — так издеваться над чувствами девушки… Но, что делать, если я действительно не строю на неё собственнических планов? Я не хочу на ней жениться. Я не собираюсь добиваться её тела. Мне просто нравится с ней общаться и записывать крутую музыку.

А сегодня музыка будет действительно крутая! Я определился с новой песней, которую хочу спеть в этом мире. Определился, провёл всю предварительную подготовку и теперь прямо-таки рвался начать запись.

И вот, наконец, комната с мягкими стенами (что поделать, если акустический поролон, препятствующий образованию эха в помещении, действительно мягкий?), свисающий с потолка микрофон, наушники, отсчёт последних секунд проигрыша звуковиком в специальном окошке, и… поехали!

— 'С головы сорвал ветер мой колпак

Я хотел любви, но вышло всё не так

Знаю я, ничего в жизни не вернуть

И теперь у меня один лишь только путь', — пауза для набора дыхания и создания драматического эффекта, и… во весь голос:

— «Разбежавшись, прыгну со скалы…»

Прогуливание школы, оказывается, настолько увлекательное занятие! В том смысле, что, попробовав раз, так этим занятием увлекаешься, что прогуливаешь и второй, и третий… и уже настолько не хочется в школу возвращаться, что начинаешь удивляться, как ты вообще туда раньше ходил⁈

Я… никогда не прогуливал в своей жизни писателя. Всегда ходил на работу и на все уроки честно… Хотя, лукавлю: кое-какие пары всё-таки пропускал. Но это только в институте. А вот в школе…

Боже! Даже не представлял, оказывается, какого кайфа я лишал себя этим! Правду говорят: не попробуешь — не поймёшь.

А, если серьёзно, то в нынешних, сложившихся условиях, я мог себе это позволить. Просто, забить на школу.

Почему?

Ну, единственное, что меня заставляло туда ходить раньше, особенно до «пробуждения», это возможный гнев со стороны отца. И карательные меры, которые он мог ко мне применить, в виде лишения содержания или выселения из квартиры. Теперь, я этого уже не боялся.

Трудно, вообще, чего-то ещё бояться после того, как умрёшь раз сто насильственной смертью. Да и объективно: судя по резко взлетевшим физическим кондициям и косвенному признаку, вроде сопротивляемости контролю Разумника, у меня просыпается Дар. А это автоматически означает, что в покое меня не оставят. На улицу не выкинут — так точно.

Хотя, я был бы, пожалуй, даже и рад, если бы выкинули. На тихую, скромную и непритязательную жизнь я себе, в любом случае, смогу заработать. Это для меня не проблема. Зато, буду свободен от постоянной слежки, «семейных хвостов», излишнего внимания к себе и… этих осточертевших постоянных покушений. Вот только, «тихая, скромная и непритязательная» мне, в нынешних раскладах, не светит — даже, если от меня окончательно откажется Князь и лишит Фамилии, меня однозначно приберут к рукам Милютина и её отец. Алина никому и ни за что не отдаст автора, пишущего ей такие песни. Отец Алины не отдаст конкурентам трейдера, способного за день поднять шестьсот иксов… и имеющего выход на Клан Долгоруких. На его Бездарную часть.

Да-да, тест Алексея Константиновича я, оказывается, прошёл. Как я это понял? Ну, наверное, потому, что он мне позвонил и предложил пообедать с ним в одном тихом и уютном ресторанчике на Тверской площади. Буквально через улицу от здания Московского Правительства, с прекрасным видом из окон на него.