А я-то, дурак, тогда этому совсем значения не придал. Думал — чудит Маверик. Боится что-то важное для себя в моей голове повредить.

Кстати! А не может это быть вообще причиной его интереса ко мне? Ведь, если так взяться и здраво порассуждать, абстрагировавшись от своего мировосприятия, в котором я — это безусловный центр Вселенной, вокруг которого всенепременно должно всё только и вращаться, то получается: кто я был для него после срыва первого покушения? Никто! Мелочь, пыль, мошка ничего не значащая — подобрался на дистанцию воздействия, и всё — нет в моей голове никаких «портретов» и «фотороботов»!

Или ещё проще: Семёнова могла совершенно спокойно мне память подправить, вообще ничем не рискуя.

Это, кстати, могло бы объяснить отношение Мамонта ко мне — наплевательское. Он не пытался сделать из меня «живца» для ловли Маверика. Он меня элементарно списал, так как не имел никакой возможности защитить содержимое моей головы от него. И ценность, так же как и опасность моя для Маверика были околонулевыми. И всё было именно так, как выглядело: меня действительно ПРОСТО выпнули на улицу с минимальной охраной. Охраной исключительно формальной, никак не рассчитанной на противодействие Разумнику!

Из меня, ещё на допросе, вытянули фоторобот Маверика (помню — подробно описывал того ПИЗДЮНа, находясь под «гипнозом» Семёновой), и дальше я был для следствия бесполезен. А охрана… ну, сын Князя, как никак. Положено. Урон престижу, если чего случится. Не большой, не сильно заметный, но всё же… Какой урон, такая и охрана.

Потом… что было потом?

— И как? — вырвал меня из раздумий голос Милютиной. Я вздрогнул и пару раз моргнул, выныривая из своих мыслей. Оказывается, пока я витал в облаках, точнее погружался в пучину внутреннего мира и своей памяти, мы успели дойти до класса. И теперь сидели за своей партой, а я даже учебник и письменные принадлежности достал.

И Алина всё это время ждала! Ждала ответа. Не теребила, не переспрашивала, не торопила — невероятная у неё, всё-таки, выдержка! Чувствуются и природная, врождённая хватка, и серьёзное семейное воспитание.

— Что как? — переспросил у неё я.

— Как пытались узнать? Как это вообще можно проверить: есть Дар или нет? Что за «обследование»? — прорвался так долго сдерживаемый поток вопросов.

— Лучше тебе этого даже не знать, — очень выразительно посмотрел ей в глаза я, вспоминая всё, что пришлось перенести в той белой комнате. Очень. — Поверь: лучше тебе этого не знать.

— Это такая тайна? — вскинула брови вверх она.

— Это так больно, — ответил ей я. И, видимо, либо взгляд мой, либо тон, либо выражение лица, либо задрожавшие непроизвольно руки на парте, которые я поспешил сжать в кулаки и убрать под парту, оказались достаточно красноречивы, либо — всё сразу, но девочка вздрогнула, сказала многозначительное «О!» и отвернулась к доске.

Но, через какое-то время не выдержала и снова повернулась ко мне.

— А результат? Как результат? — не без личной заинтересованности спросила меня она. Настолько важен этот вопрос был для неё, что скрыть это было бы просто невозможно. Да она и не пыталась.

— Да хрен его знает, — честно ответил я с тяжёлым вздохом. — Мне ничего не сказали.

— Но…

— Но, если судить по тому, что после «обследования» вернулся я сюда, а не в Императорский Царско-сельский Лицей… — заканчивать мысль я не стал. Её прекрасно в своей голове закончила за меня Алина и сама. И выдала какой-то такой нераспознающийся, но очень эмоционально насыщенный вздох, который было совершенно непонятно, как интерпретировать. Ведь в нём было сразу много всего. Подозреваю, что и разочарование, и облегчение, и вся промежуточная между этими двумя пунктами гамма чувств.

— Вот, возьми, — порывшись в портфеле, достал я листки с нотами, текстом и пояснениями к ним той песни, какую я для неё приготовил. Это была всё та же «Дождь» группы «Босиком по солнцу». Я решил не менять своего выбора, хоть за время «петли» подобрал и ещё достаточно много разных вариантов.

Увидев эти листы, девочка вдохнула и забыла выдохнуть. Вся она аж засветилась счастьем. Не знаю, был ли это просчитанный жест или спонтанный, но она резко обняла меня, чмокнула в щёку и буквально ухнула в чтение.

А я остался сидеть дурак-дураком, держась за щёку и вспоминая мягкость с теплом её тела… которые я и так помнил в достаточно существенных подробностях ещё с третьего дня «петли»…

Кхм. Не важно.

Итак, что же было дальше? Что было со мной после неудавшегося похищения и бойни, устроенной на том мосту Мавериком?

Что-что… в Кремль меня забрали! Для самого тщательного наблюдения, а не для «защиты», как было сказано мне самому. За мной следили круглые сутки. Даже приставили Дружинника в пробежках. Не для обороны: какая оборона в Кремле? Какой дебил вообще полезет во Двор Князя? Туда, где стоит Дружинный Дом? Туда, где проживает и большую часть времени находится Богатырь и несколько Пестунов?

Они за мной наблюдали!

Но, за все два месяца, я не проявил и единого проблеска Дара.

А ведь, получается, проще всего, было бы «просканировать» меня Разумником — и всё, готов чёткий ответ… А они и «сканировали»… скорее всего. По крайней мере, должны были. Вот только, делала это кто? Правильно — Семёнова! Зачем привлекать к делу другого специалиста, если этот уже со мной работал? А Мария Дмитриевна, вероятнее всего (по крайней мере, из логики это следует), скрыла от них свои сложности, ведь, иначе, меня из Кремля бы уже не выпустили…

А, спустя два месяца, получается, списали меня повторно…

А, что же сейчас? Нынешней ситуации я вовсе не понимаю. Ведь факт моей устойчивости к воздействию Разумников уже установлен. Почему, тогда я здесь?

Школа… У меня даже возникло подозрение, что все предыдущие дни мне приснились, и я снова в «петле». Настолько всё было одинаковое…

Но нет, просто — среда. Уроки, хоть и такие же, но материал другой. Поведение одноклассников немного другое. Разговоры другие. Картинка за окнами — другая.

А так: те же география, две математики и физическая подготовка (всё время мне её физической культурой назвать хочется). Причём, ФП снова на улице и по тому же плану, что в мою прошлую среду. То есть, снова: бег. Снова пятак… который я выиграл у обоих классов, не напрягаясь и с большим отрывом. Больше, чем на круг всех обогнал, пока, погрузившись в пучину своих мыслей, просто бежал в привычном и комфортном для себя темпе. А круги-то тут не по триста метров! Круг не вокруг маленькой футбольной площадки, как в школе, в которой я работаю в мире писателя, а вдоль всего забора, огораживающего территорию школы. То есть, примерно: один круг — один километр. Пятак — пять кругов.

И, когда финишная черта, обозначенная на местности белой полосой и двумя яркими флажками, осталась позади, остановившись, я даже одышки сколько-нибудь серьёзной не испытал — говорю же: в комфортном темпе бежал, без напряга. Усейн Болт, блин!

Хотя, чисто внешне, своей нынешней фигурой и внешним видом я его нынче очень даже напоминал: высокий, долговязый, длинноногачий, тощий… разве что только не негр. А так…

Ну, обалдел от такого не только я сам. Физрук наш, Фёдор Алексеевич, тоже завис, почёсывая пятернёй репу и тупо уставившись на те цифры, которые ему секундомер показывал. Отвис только тогда, когда из-за поворота на финишной прямой начали остальные ученики показываться.

Девчонки, которые как раз дожидались нашего финиша, чтобы самим стартануть по освободившейся трассе, ну и на пацанов посмотреть, конечно же, хлопали глазами, пялились на меня и очень-очень оживлённо между собой перешёптывались.

Одна Алина в общем обсуждении не участвовала. Она стояла, смотрела и нервно покусывала нижнюю губу. Хм, похоже, это становится у неё паразитным движением, жестом, который она не контролирует… Так вот, она стояла, смотрела, а потом решительно тряхнула головой и пошла ко мне, чисто по инерции и устоявшейся привычке, махающему руками для «восстановления дыхания», которое, так-то, не особенно-то и сбилось. Подошла и протянула бутылку с водой. Запечатанную, явно купленную в школьном автомате и приготовленную специально для меня…