— Я подумываю о том, чтобы подарить кольцо ее мамы. Ты не против?

Дирк кивает, доедая булочку.

— Мне это нравится. Хью всегда был нам как семья. Блейк — его племянница. Как будто она была создана для этого.

— Спасибо, старина.

Я встаю, чтобы расплатиться наличными.

— У меня тут кое-какие дела, подвезти тебя домой?

— Нет, я еду в офис.

Я направляюсь обратно в дом, к маленькой несгораемой коробке, которую храню в глубине шкафа. Достав ее, откладываю в сторону документы: свидетельство о рождении Пеппер, мой паспорт и маленький бархатный мешочек.

Внутри — единственная вещь, оставшаяся у меня от мамы, — кольцо, которое она сняла после нашего возвращения сюда и отдала мне. Мама сказала, чтобы я отдал его только тому, кому буду верен, кем буду дорожить так же глубоко, как своей собственной душой.

Это была именно та любовь, о которой мама мечтала, и я понял, что она имела в виду. Подумав об этом некоторое время, кладу маленький мешочек в свой бумажник.

Сидя в своем грузовике на круглой подъездной дорожке Хью, никогда не чувствовал себя так неловко. На мне джинсы и оксфордская рубашка, и за двадцать лет я ни разу не колебался, прежде чем подойти к этой двери. Дом Хью всегда был для меня вторым домом.

Я быстро перебираю в памяти все, что произошло за последний месяц, черт возьми, все, что случилось за последние несколько лет. Этот старик похож на того парня из «Волшебника страны Оз», который прячется за занавесом, поворачивает ручки и дергает за рычаги.

Хью подстроил все, что произошло, начиная с того, что послал меня проведать ее, и заканчивая тем, что заставил меня пообещать обеспечить ее безопасность, а затем убрался восвояси. Опустив подбородок, усмехаюсь. Черт его дери. Он будет очень злорадствовать, когда узнает, что я планирую сделать сегодня вечером.

Я берусь за дверную ручку, готовый выйти и начать действовать, как вдруг входная дверь открывается, и у меня перехватывает дыхание. Блейк выходит на крыльцо, выглядя как нечто из моего самого горячего эротического сна.

Ее темные блестящие волосы струятся по плечам, на Блейк красное платье, которое облегает ее фигуру так, словно было сшито на нее специально. Губы накрашены бледно-розовой помадой, глаза широко распахнуты. Блейк быстро моргает, словно нервничает так же, как и я, и так же сыта по горло всем этим дерьмом.

Схватив бразды правления, выхожу из машины и иду к Блейк, обхватываю ее за талию и крепко прижимаю к себе, как будто она принадлежит мне, потому что, черт возьми, так оно и есть.

Я наклоняюсь и целую ее в уголок губ, чтобы не испортить ее красивую помаду. Видно, что она потратила немало времени на свой сегодняшний образ, и он ей очень идет.

— Ты самая красивая из всех, кого я когда-либо видел.

Блейк расслабляется в моих объятиях, и я чувствую полную уверенность.

— Ты уверена, что хочешь пойти в «Slim Harold’s»? Мне следует отвести тебя в более приятное место. В этом платье ты просто невероятна.

— Тебе нравится? — опускает глаза Блейк, затем снова поднимает, встречаясь со мной взглядом, в котором сверкают искорки. — Я хотела короткую юбку, но не слишком короткую, когда ты будешь учить меня Шэгу.

Черт, от ее дерзкого голоса мой член оживает, особенно когда я вспоминаю ее милую маленькую попку прошлой ночью в юбке болельщицы.

— На тебе есть нижнее белье?

Блейк наклоняет голову и подходит ближе.

— На мне стринги. Я не хотела рисковать, если упаду.

— Я не дам тебе упасть, детка, — снова притягиваю Блейк к себе и целую в щеку, на этот раз чуть ближе к губам. — Просто держись за меня.

В пятницу вечером в «Slim Harold’s» многолюдно, и на танцполе в основном старожилы, исполняющие классические танцы под каждую песню, которая звучит из музыкального автомата.

Блейк сидит за высоким столиком напротив меня. У нее фирменное блюдо — сэндвичи с толстой болонской нарезкой и жареной кукурузой в початках. Я буквально не могу поверить, что Блейк это ест, учитывая кухню, на которой, уверен, она выросла.

Я ем бургер с картошкой фри, жалея, что мы не в каком-нибудь более изысканном месте, но это то, что она хотела.

Блейк повернулась на своем стуле, завороженно наблюдая за ними.

— Это похоже на твист, но с примесью джиттербага и чарльстона. (прим. Джиттербаг — популярный в 1930-1950-е годы танец, характеризующийся быстрыми, резкими движениями, похожий на буги-вуги и рок-н-ролл. Чарльстон — американский бальный танец 1920-30-х годов в характере регтайма. Музыкальный размер — 4/4. Темп быстрый. Базовый шаг состоит из восьми счетов и танцуется вдвоём с партнёром или в одиночку. Для танца характерны острые синкопированные шаги и свивлы на подушечках ступней. Чарльстон считается одним из предшественников бального танца квикстеп)

— Я думаю, они это придумали.

— Конечно, придумали! Это и делает его особенным, — смеется Блейк, глядя на меня в ответ, и в ее глазах пляшут искорки.

Мне нравится, что ей здесь весело. Мы находимся в этом переполненном гриль-баре в родном городе и наслаждаемся моментом. Я протягиваю руку через стол, и она вкладывает свою.

— Эй… — Я не уверен, как изящно начать. — Я думал о нас и о том, что мы сейчас делаем. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Блейк кивает, поворачиваясь всем телом ко мне. Ее глаза серьезны, как будто она тоже думала об этом.

— Хорошо, — это все, что она говорит.

Прочищая горло, я, черт возьми, просто говорю это.

— Я бы хотел, чтобы между нами было что-то большее, но нам нужно кое-что обсудить.

Блейк кивает, и я продолжаю:

— Пеппер — часть моей жизни, постоянная часть, и мне нужно знать, как ты относишься к тому, что я несу за нее ответственность. Я ей как отец.

Она быстро моргает, опуская взгляд, словно я сказал что-то, чего она не ожидала. У меня внутри все переворачивается. И я чувствую, что, возможно, мы все неправильно поняли. Это не первый раз, когда я оказываюсь с ней в безвыходном положении. Острие боли пронзает мой желудок, но, черт возьми, я пока не хочу расставаться с ней, не сейчас.

Прежде чем я успеваю начать отступать, ее красивые глаза снова встречаются с моими.

— Хана — настоящая часть моей жизни, постоянная. Как ты к этому относишься? Я не ее мама, но у нас никогда не было хороших родителей.

У меня приоткрывается рот, и, черт, не ожидал, что она это скажет. Конечно, я знал, что Хана играет большую роль в ее жизни, но мне и в голову не приходило, что Блейк может так же беспокоиться о своей сестре, как я о Пеппер.

Проведя большим пальцем по ее ладони, я подношу ее руки к своим губам и целую костяшки. Мгновение я изучаю ее тонкие пальчики, а затем, на хрен, просто говорю это.

— Я люблю тебя, Блейк.

Подняв взгляд, я с удивлением замечаю, что она быстро моргает, как будто вот-вот заплачет.

«Какого хрена?»

— Все нормально?

Начинаю извиняться, если сказал слишком много, но она кивает прежде, чем я заканчиваю предложение.

Соскользнув со своего места, я подхожу к ней, сидящей на высоком стуле, и обнимаю ее за талию. Она наклоняется ближе, кладет подбородок мне на плечо, и это кажется идеальным. Играет громкая музыка, толпа веселится, танцуя и наслаждаясь ночью. Но в объятиях друг друга мы только вдвоем.

— Твой дядя сказал мне кое-что на днях, и теперь я понимаю.

Блейк поднимает голову, чтобы встретиться с моими глазами.

— Он сказал, что мы все заботимся друг о друге. Так поступают семьи. В жизни всегда есть опасности, всегда все идет наперекосяк, но у тебя есть я, а у меня есть ты… и у нас есть Дирк, и Хью, и Лорелин, и Кармен, и черт, у нас даже есть Хана, Шрам и Пеппер.

Блейк издает смешок, опуская подбородок.

— Это большая компания.

Протянув руку, беру Блейк за подбородок и поднимаю ее лицо к себе.

— Прошлой ночью ты поблагодарила меня за помощь, но я всегда хотел быть твоим героем, Блейк. Даже когда ты ненавидела меня, мне хотелось быть рядом с тобой, — колеблюсь я, нахмуриваясь. — Ты моя леди.