— Да пошел он. Ты хорошо выглядела. Действительно хорошо.

Старое смущение тает в тепле, поднимающемся в моей груди.

— По-моему, ты всегда выглядела очень хорошо.

Наклонившись, Хатч нежно прижимается своими губами к моим, наши языки скользят друг по другу, и я чувствую, как внутри все горит. Его пряный, свежий аромат окружает меня. На моем языке ощущается соль, и я запускаю пальцы в его мягкие волосы. Его грубая рука скользит вниз, по моему бедру, затем между ног.

Его губы касаются моих волос.

— Тебе больно?

— Нет, — я тяну его за плечо, так что он оказывается надо мной, опираясь всем весом на локти. Я поднимаю колени и обхватываю ими его талию.

— Наполни меня.

Быстрый поцелуй, и он берет с тумбочки свежий презерватив, надевает его и возвращается в свое положение. Наши рты встречаются, языки переплетаются, и в моем животе растет пузырь предвкушения. Один длинный толчок, и мой подбородок приподнимается со стоном.

Его тело прижимает меня к себе своим восхитительным весом, и я закрываю глаза, катаясь на волнах удовольствия, поднимающих меня все выше. Когда оргазм проникает в мой таз, я смакую эту разрядку. Я позволяю ему поглотить меня, отбросив все страхи и сомнения.

Пузырь лопается, наполняя меня мерцающим удовольствием, и Хатч с глубоким стоном кончает в меня.

Это любопытное блаженство — эта великолепная гора мужчины желает меня, восхваляет меня, наполняет меня. Это привлекательный побег от дерьмового шоу, от которого я прячусь дома, — предположение, что в этом месте, которого я всегда избегала, меня может ждать что-то другое.

Но мне еще столько всего нужно решить, и я не хочу думать об этом сейчас.

Завтрашний день наступит довольно скоро.

Блейк

«Слишком рано».

Эта мысль проносится у меня в голове, когда рассвет медленно освещает спальню Хатча.

Я открываю глаза и оглядываю мужскую спальню. Здесь все из темного дерева, ткани цвета морской волны и прямые углы. Я укутана в теплый кокон на одной стороне его огромной кровати и слышу шелест его дыхания с другой стороны.

Тихонько выскользнув из постели, я на цыпочках иду к тому месту, где прямо за дверью лежат мои серые шорты для сна и черная майка. Прошлая ночь кажется мне другим миром. Я потрясена и дезориентирована, как будто это действительно произошло?

Я украдкой бросаю взгляд на Хатча, великолепного, с одеялом, низко наброшенным на талию. Одна рука закинута за голову, и он похож на Микеланджело, лежащего в состоянии покоя, а желтый свет рассвета подчеркивает его скульптурное телосложение.

Прикусив губу, я проскальзываю за дверь, не разбудив его.

На втором этаже тихо и темно, но когда я вхожу в нашу комнату, то с удивлением вижу, что сестра уже встала и полностью одета в джинсы и сапоги для верховой езды. Поверх серой футболки расстегнута красно-кремовая клетчатая фланелевая рубашка, а волосы собраны в хвост.

Хана бросает на меня взгляд и продолжает собирать свои вещи.

— Куда ты идешь? — мягко спрашиваю я.

— Я иду к дяде Хью, чтобы сделать несколько фотографий. Рассвет очень красивый на конюшне.

Поколебавшись, я смотрю на свою кровать, затем снова на нее.

— Я пойду с тобой.

— Поторопись. Времени мало.

Мы выходим за дверь меньше чем через пять минут, и направились к гольф-кару, который стоял в гараже моего дяди, чтобы поехать к поместью туманным утром.

— Откуда у тебя этот гольф-кар?

Хана пожимает плечами.

— Шрам пообещал, вчера вечером, что пригонит его для меня.

Я заглядываю за сиденье и вижу, что ее холщовая сумка уже собрана. Похоже, она готова к трудовому дню.

— Неужели я заснула на сто лет?

Хана засовывает за ухо накрученный локон и бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем снова перевести взгляд на дорогу.

— Я думаю, что приехать сюда был хорошим решением. Город такой токсичный. Разве тебе не нравится воздух? Я не помню, чтобы он был таким, когда мы приезжали сюда раньше.

Я хочу сказать, что это, наверное, потому, что она всегда была под кайфом, или потому, что, похоже, у нее завязывается небольшой роман с молчаливым и пугающим партнером Хатча.

Но вместо этого я просто соглашаюсь.

— Здесь мило.

У меня в голове и так достаточно всего, что произошло со мной за последние двадцать четыре часа.

Хана замедляет ход гольф-кара и останавливается у парадной двери.

— Выходи. Если только ты не хочешь пойти со мной в конюшню?

— Нет, я останусь здесь, — я смотрю на парадный вход. — Я приготовлю нам кофе и завтрак, если что-нибудь найду. Я уверена, что Норрис мне поможет. Возвращайся, когда закончишь.

В ее глазах появляется отстраненное выражение, и Хана кивает.

— Я вернусь через полчаса.

Я смотрю, как она молча уезжает, и в моей груди бурлит смесь облегчения и тревоги. Сохранится ли ее новый интерес к жизни, если мы вернемся в город? Должна ли Хана остаться здесь? Потирая лоб, я кладу руку на дверь, прежде чем понимаю, что у меня нет ключа. У меня есть телефон, но я стучу, ожидая, что Норрис ответит.

Он открывает дверь в бордовом шелковом дамасском халате.

— Мисс Блейк! Я не ожидал увидеть Вас в такой час. Боже мой, я даже не одет. Вы одна? Я могу Вам предложить кофе? Чай?

Этот старик живет с моим дядей с самого детства, и мне неприятно видеть его таким напряженным и озабоченным. Положив руку на его предплечье, я сжимаю его.

— Кофе было бы здорово, но не волнуйтесь. Я сама приготовлю, если вы покажите мне кухню. Хана фотографирует в конюшне, так что она будет через несколько минут. Я могу что-нибудь приготовить на завтрак?

— Конечно, мисс. У меня есть яйца, тесто для блинов, вафель, булочек…

— Яйца были бы идеальны. А тосты? Бекон?

Он кивает, и я кладу свою руку на его плечо.

— Проводите меня на кухню, и я займусь приготовлением.

Норрис откланивается, и я наливаю чашку кофе. Я говорю ему, чтобы он не торопился, а сама иду по дому, благодарная за то, что могу побыть одна и разобраться в своих мыслях.

Опустившись на мягкий бархатный диван в гостиной, я вспоминаю последние двенадцать часов. Я переспала с Хатчем несколько раз, и это было очень, очень хорошо. В животе разливается заряд, и я закрываю лицо руками. Что я делаю?

Я не могу с ним что-то начинать. У нас нет ничего общего. Все, что у нас есть, — это смехотворно горячая химия. Он прочно обосновался здесь, в Гамильтауне, а моя жизнь полностью сосредоточена в Нью-Йорке…

«Жизнь, которую я ненавижу».

«Тем не менее, там мои друзья…»

«Или нет?»

Помимо Ханы, Дебби была моей единственной настоящей подругой в городе, и тяжесть болезненно давит мне на грудь, когда я думаю о том, что с ней случилось. Приехав сюда и обнаружив, что дядя Хью пропал, я понимаю, что даже не искала последние новости о ее деле.

Достав телефон, я задаю быстрый поиск в Google, который сообщает мне… Полиция не разглашает никаких подробностей. Вздохнув, я решаю написать Трипу. Сама мысль об этом заставляет меня напрячься. Я не хочу с ним разговаривать.

Я могу попросить Хатча помочь мне — и дать ему еще больше поводов осуждать мою сестру, мой образ жизни и моих так называемых друзей.

Мы с Хатчем Уинстоном очень разные люди. У нас разное мировоззрение.

Или нет?

Находясь в этом месте, видя здесь Хану, я чувствую, что моя жизнь в Нью-Йорке не отражает того, кто я есть на самом деле и чего я хочу, по крайней мере, уже не отражает. Я хочу мира — вот почему я так быстро откликнулась на приглашение моего дяди приехать сюда.

Встав с дивана, я несу свою кружку с кофе на кухню. Нет смысла тратить на это столько времени и эмоциональной энергии, когда я даже не знаю, что чувствует Хатч. Если у него несерьезные намерения, то вся эта умственная гимнастика может оказаться пустой тратой времени.

Я чувствую себя довольно глупо и по-детски, когда замечаю Норриса, спешащего к входной двери. Я нахмуриваю брови и не помню, чтобы слышала звонок в дверь или чей-то стук.