Мне нужно было снова сосредоточиться на поисках потерянного друга. Вместо этого я стою в своей спальне со стояком. С каких это пор я стал таким парнем?

Потирая рукой затылок, я знал ответ. Я был этим парнем, с тех пор как мы были подростками, и увидел ее в том бикини на озере, она смотрела на меня так, словно никогда раньше не видела мужчину.

В восемнадцать лет я был не прочь получить женское внимание. Я знал, какое влияние я оказываю на женщин, но это никогда не было для меня проблемой. Я был сосредоточен на своих целях: поступить в колледж, стать морским пехотинцем, получить лицензию частного детектива.

В тот день по какой-то причине ее широко раскрытые глаза, полные голода и вожделения, пробудили во мне что-то первобытное. Я быстро отвернулся, удивленный и сильно потрясенный. Как могла девушка ее возраста вызвать во мне желание? Раньше такого не случалось.

Я прыгнул в озеро и поплыл прочь.

Черт, я держался подальше, пока не прояснилось в голове, пока она не ушла.

Прошло три года, а Блейк стала только привлекательнее. Шестнадцать лет — это еще слишком мало, а она была чертовски соблазнительна. Она вцепилась в меня голодными глазами в том тускло освещенном коридоре.

От желания ее щеки окрасились в розовый цвет, а соски заострились под тонкой материей черно-белого платья.

Когда ее пухлые губы приоткрылись, мой член напрягся, и я представил себе, как она стоит на коленях… Это привело меня в ярость… Это могло все испортить.

Я делал все возможное, чтобы избегать ее, но ее отец умер. Хью снова попросил меня об одолжении, и мне стало любопытно. Я хотел узнать, сохранилась ли у нее та странная власть надо мной. Если коротко, то да, и когда этот придурок Виктор открыл дверь и посмотрел на нее, как акула на жертву, ему повезло, что я не схватил его за шею.

Я знал, что должен держаться от Блейк подальше, но я не собирался оставлять ее там, чтобы к ней прикоснулся какой-нибудь урод. Я был ублюдком, но я сделал то, что сделал. Я заставил ее мать отправить ее к монахиням.

Теперь Блейк в моем доме, и все это осталось здесь. Мое чувство собственничества примитивно и требовательно.

«Почему Хью так поступил со мной? И где он, черт возьми, находится?»

Раздевшись, мне нужно было принять душ, чтобы снять с кожи эту напряженность, а с члена — возбуждение. Стоя под теплой водой, я закрываю глаза и снова вижу, как Блейк смотрит на меня серебристыми глазами, с любопытством, но сдержанно. Скольжу рукой вниз, чтобы обхватить член, и я вспоминаю ее груди, прижатые к моей груди.

Я никогда не пробовал на вкус ее полные розовые губы. Я хотел бы попробовать ее всю, развернуть ее и глубоко вогнать свой член в ее горячее, сочное тело.

Я представляю, как ее темная голова прижимается к моему плечу, а мои руки исследуют ее всю, жар между ее бедер, ее влажность, мягкую выпуклость ее полных грудей, ее затвердевшие соски. Как она будет звучать, когда я заставлю ее кончить?

Двигаю рукой быстрее, скользя по члену, и оргазм бежит по моим внутренним бедрам, поднимаясь выше, к яйцам, напрягая мышцы. Энергия бурлит в моих венах, отключая разум, я откидываю голову назад и взрываюсь, выдохнув ее имя со стоном.

Я скольжу рукой от основания до кончика, пока теплые струи смывали в канализацию следы моего вожделения, пока мой оргазм утихал. Я получил свою разрядку, но это было не то же самое.

Никогда не будет того же, что было бы, когда я погрузился бы в ее тугую, влажную киску, когда она бы была у меня на коленях или, когда я бы брал ее сзади. Да и возможно ли это вообще?

Моргая, я открываю глаза, краем глаза замечаю темную фигуру и поворачиваю голову. Блейк стоит в моей ванной в крошечных шортах, демонстрирующих ее стройные ноги, в черной майке, едва прикрывающей ее округлую грудь, и с волосами, собранными в хвост.

Ее щеки покрыты румянцем, и она учащенно дышит. Как в тот давний день, когда мы впервые посмотрели друг на друга. Запретный плод.

— Мне жаль! — говорит громко Блейк, и разворачивается, быстро уходя прочь.

Не знаю, что мной овладевает, но я не могу ее отпустить. Хватаю полотенце, обвязываю его вокруг талии и останавливаю ее, прежде чем она выбежит из моей комнаты.

— Что ты здесь делаешь? — Даже я слышу в своем голосе грубую жажду.

Она не смотрит мне в глаза, но краснеет, грудь быстро поднимается и опускается. Ее мягкие губы приоткрываются, и я совершаю самый несвойственный мне поступок. Я отпускаю.

Наклонившись, я накрываю ее рот своим, заставляя ее губы открыться еще больше, и проникаю языком внутрь, чтобы найти ее. Из ее горла вырывается хныканье, и я мгновенно становлюсь снова твердым. Блейк сжимает мои плечи, целует меня в ответ, переплетая свой язык с моим, и я наклоняюсь, чтобы приподнять ее мягкое бедро, обхватывая им свое бедро. Я хочу погрузить свой член в нее. Позволит ли она мне?

Отстранившись, я встречаю ее горящий взгляд. Блейк великолепна, ее губы припухшие и розовые от моих поцелуев, ее груди прижаты к моей груди. Выражение ее лица голодное, но вместо того, чтобы потянуться за добавкой, Блейк отстраняется от меня.

Я тут же отпускаю ее, и Блейк поспешно выходит за дверь, оставляя меня в мокром полотенце и наблюдая за тем, как она босиком поднимается по лестнице, не оглядываясь.

Закрыв дверь, я прислоняюсь к ней головой, возбужденный, расстроенный и злой на себя. Что я наделал? Я должен был защищать ее, а не пытаться трахнуть.

Я должен все исправить.

Через несколько минут, одетый в серые треники и темно-зеленый Хенли, я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Если свет будет выключен, я оставлю это до завтра. Если нет, я извинюсь и спрошу, почему она была в моей спальне. Ей, наверное, что-то понадобилось, и я уверен, что это не из-за представления, что я ей устроил.

Под дверью загорается желтый свет, и я тихонько постукиваю, колеблясь. Возможно, для одной ночи я уже достаточно натворил. Никто не отвечает, и я почти с облегчением поворачиваюсь, чтобы спуститься вниз.

Я делаю один шаг, когда дверь открывается, и ее мягкий голос останавливает меня.

— Что тебе нужно?

«Кое-что, к чему мне не следует прикасаться», — думаю я про себя, прежде чем повернуться к ней лицом.

На ней толстый халат поверх майки и коротких шорт, а ее высокий конский хвост теперь опущен. Не имеет значения, сколько она показывает или скрывает. Блейк взрослая женщина, и для меня она неотразима.

Прочистив горло, я возвращаюсь туда, где она стоит за дверью, держа ее прикрытой.

— Я пришел извиниться. Я сейчас был сам не свой.

Ее серебристые глаза сужаются.

— Это очень плохо. Только что ты был более человечен, чем когда-либо за все время, что я тебя знаю.

Я не уверен, дразнит ли она меня или говорит серьезно. Блейк не улыбается, поэтому я продолжаю.

— В любом случае, я надеюсь, что ты меня простишь. Тебе что-то было нужно?

— Одеяла. Нам с Ханой было холодно, а тонкие одеяла на этих кроватях не подходят.

Кивнув, я приглашаю ее следовать за мной в конец коридора, где находится узкий шкаф.

— Думаю, здесь все есть.

Когда я открываю дверцу, мне на голову падает синельное одеяло.

— Пеппер, — ворчу я, беря одеяло, складываю его как следует и кладу на полку, где ему самое место.

Фырканье позади меня говорит о том, что она смеется, и мои плечи расслабляются.

— Моя племянница — настоящая одиннадцатилетка, всегда наполовину делающая всякую ерунду.

— Она очаровательна, — Блейк подходит к тому месту, где я стою перед шкафом. — Как давно она у тебя?

— Джуди умерла… почти восемнадцать месяцев назад.

Забавно, что стеснение в моей груди никогда не становится мягче, когда я вспоминаю свою сестру.

— Рак яичников. У нас было время подготовиться, но…

— Мне очень жаль, — она кладет свою руку мне на плечо, и я почти забываю, что она — измученная нью-йоркская тусовщица.

Стоять с ней в холле моего старого семейного дома в таком виде — это дурман для моей головы. Я серьезен, сосредоточен на своей работе, а ее присутствие здесь слишком отвлекает.