Мать-Земля придет этой ночью. Перед внутренним взором Набожи предстало явление богини: клубы тумана, катящиеся с болот. Мать-Земля скользнет на прогалину и пройдет сквозь сбившиеся в кучку круглые хижины, изгоняя таким образом нечисть, хвори, лихо. Очищение принесет жителям деревни покой. Хотя праздник приходился на время, когда дни становятся длиннее, ночь пока не сдавалась. Беспокойство овладевало людьми, ворочавшимися без сна среди скомканных тканых одеял, мехов и шкур после слишком короткого дня, не успевшего утомить их. Надолго ли хватит запасов солонины, твердого сыра и зерна? Протянем ли с кормом для овец? Всего лишь одного петуха принесли в жертву, не мало ли? Достаточно ли низко висят животы у маток? Хорошо ли набухли их сосцы? Но после явления Матери-Земли овцы благополучно ягнились, а то и разрешались двойней. И молоко у них приходило. Разворачивались листья крапивы, готовые отправиться в котел, а в хранилищах хватало овса, чтобы заправить похлебку. Кашель, мучивший новорожденного в течение двух лун, стихал. Болотники вступали в Просвет — время рождений, сева и ожиданий — свободными от тревог и хворей. Очищенными.
Отыскивая фиалки, Набожа думала о вепре, которого убил сородич по имени Молодой Охотник. Как же он важничал, вернувшись на Черное озеро: созвал мужчин, чтобы затащить тушу в дом, и в подробностях пересказал, как три дня выслеживал кабана и даже ни разу не прервался, чтобы воздать причитавшуюся Матери-Земле хвалу. И все равно Набожа глотала слюнки: в эту Зябь, как и в каждую другую, желудки редко бывали полны.
Готовясь к празднику, Набожа и другие девушки вымоются, расчешут волосы и оставят их распущенными, чтобы показать свою чистоту и юность; застегнут на плечах шерстяные платья, которые будут пахнуть ветром, а не потной плотью. Потом обойдут все хижины на прогалине, собирая дары: мед, пшеничное пиво и хлеб, еще теплый, только что со сковороды. Наконец они остановятся у самой большой хижины и обнаружат над языками пламени в очаге искусно зажаренного кабана. Часть подаренного девушки отложат: старый обычай, неукоснительно соблюдаемый болотниками, и не только в такую благословенную ночь. — греть всею набранною отдают Мат ери-Земле в уплату за взятое у нее добро. А затем, перемазав пальцы жиром, будут объедаться свининой с хлебом и запивать ее пивом, покуда до отказа не набьют животы. Наконец явятся парни и начнут колотить в запертую дверь, требуя впустить их, чтобы плясать и веселиться до самой зари.
За спиной у нее хрустнула ветка, и, проворно обернувшись, Набожа увидела юношу годом старше ее.
— Молодой Кузнец, — сказала она.
Конечно, она знала его. В деревне насчитывалось всего-то десятка три юнцов, а этот был ремесленник, один из тридцати четырех членов видного клана Кузнецов — безусловно, самого большого и самого процветающего на Черном озере. Младший из шести братьев, рожденный после шестилетнего перерыва, он единственный еще не вступил в брачный союз. Круглая хижина его клана, где молодежь собиралась праздновать эту ночь, по ширине вдвое превосходила прочие дома. Низкие скамьи и лежаки в ней были завалены кожами и мехами, а полки заставлены кувшинами и блюдами. Отец юноши, Старый Кузнец, поставлял большую часть принадлежностей для деревенских пиров. Он кормил и одевал двоих сирот-работников и одинокую старуху, а также семейство сородича, погибшего при рубке вяза. Достаток и щедрость Старого Кузнеца утвердили за ним неоспоримое право считаться первым человеком Черного озера, и посему он решал, когда сеять и когда жать, когда придерживать запасы зерна и кореньев, а когда заменить быка или принести в жертву овцу.
Молодой Кузнец был уже самым высоким из братьев, и, хотя вес еще не догнал рост, широкие плечи предсказывали силу, которая однажды станет ему подмогой в родовой кузне. Еще поговаривали, что лишь ему доверяет отец тончайшие детали ковки, что он чаще других братьев сопровождает Старого Кузнеца при осмотре полей или разборе жалоб. Об этом парне чаще всего шептались деревенские девушки, обсуждая не только его обеспеченное будущее, но и мускулистые плечи и руки, и привлекательное лицо.
Набожа заметила неуверенно сложенные губы Молодого Кузнеца и нерешительные глаза, обрамленные густыми, как у оленухи, ресницами. Она не могла рассчитывать на его дружбу. Набожа была крестьянкой, а крестьяне и ремесленники Черного озера сторонились друг друга. Работая вместе с сородичами в обнесенной низкими стенами кузне, Молодой Кузнец изредка обменивался с Набожей парой слов: «Нынче вёдро» или «Добрая будет пшеница», хотя однажды ей послышалось: «Здесь печка горит, если ты…», но затем его голос смолк. Она думала о парне лишь как о работнике, обещающем превзойти других. Положение Молодого Кузнеца было слишком высоким, и он оставался почти недосягаемым для нее — весьма несправедливо, если учесть, что она ученица знахарки Черного озера. Полезное качество. А еще ее набожность. Девушка прикусила губу, как делала порой, замечая за собой гордыню. Мать-Земля любит смирение.
— Я тут смастерил для тебя кое-что, — заговорил Молодой Кузнец. Он раскрыл ладонь, и она увидела кожаный сверток размером с крупный каштан.
Кузнец, мастеровитый ремесленник, — и одаривает крестьянку в такой особенный день?
Она взяла сверток, развернула кожу, и в горсть ей скользнул сверкающий серебряный амулет на шнурке из сухожилия. Набожа провела пальцем по выпуклой детали в центре, там, откуда расходились лучи креста Матери-Земли. Потрогала внешний круг. Как ему удалось сотворить все эти витые усики, тонкие и затейливые, как лист папоротника, как паучья сеть, как стрекозиное крылышко? Нигде в окружающем мире — ни на прогалине, ни в лесу, ни на болоте — не видала она более искусного творения. И никогда бы не подумала, что кто-то кроме Матери-Земли способен сотворить подобную красоту. Амулет был невелик по размеру, но весьма ощутим по весу.
— Молодой Кузнец, — прошептала Набожа, подняв к юноше лицо, — это прекрасно.
Он не отвел взгляда, и ее окатило жаром.
Выигрывая время, она привычным жестом тронула пальцами губы, землю. Неужели он последовал за ней в лес, чтобы отдать амулет? Но отчего было не подождать начала праздника? Или Молодой Кузнец опасался, что его подарок отвергнут? Разве может такой мастер быть настолько неуверенным в себе? Ей очень хотелось признаться, что она даже не мечтала о подобном совершенстве. И в самом деле, амулет словно наполнял благодатью и переносил в другой мир. Но затем ей подумалось, что Молодой Кузнец, возможно, стыдится своих чувств к крестьянке и ему несносна мысль о том, чтобы вручить ей подарок прилюдно. Но если так, зачем вообще дарить амулет ей? Отчего бы не отдать его Рыжаве — красе клана Охотников, второго после Кузнецов по важности на Черном озере? Рыжаве с молочно-белой кожей и волосами, сияющими ярче солнца и манящими пуще пламени. Рыжаве с вечно сытым животом, заботливым отцом и бесконечными возможностями привлечь расположение богов. Это ей на прошлом празднике Очищения один из братьев-Плотников подарил гребень, сработанный из ясеня и украшенный выжженным узором из прихотливо изогнутых листьев папоротника. Однако Ры-жава не приняла гребень, зато взяла в привычку околачиваться у кузни: поглядывая на Молодого Кузнеца, она смеялась, запрокидывая голову и выставляя напоказ шею.
Набожа стиснула в пальцах блестящий серебряный крест. Она заслужила амулет куда больше Рыжавы. Той не было дела до чудодейственных корней, листьев и цветков Матери-Земли. Не раз Набожа замечала, как Рыжава, наклонясь отдать дань почтения, даже не касается пальцами земли у ног, а на лице у нее нет ни тени благоговейного трепета.
Набожа поднесла к губам кулак с зажатым в нем амулетом. Заметив ее жест, Молодой Кузнец осмелел:
— Я подумал, ты можешь надеть его вечером, когда пойдешь по домам перед праздником.
Она приложила амулет к ямке на шее.
— Давай покажу, — сказал он.
Петля из сухожилия оказалась устроена таким образом, что ее можно было удлинить, потянув за узелки. Надев Набоже через голову шнур, он пригнал узлы так, что амулет лег прямо у основания горла.