Айрис подтянула к себе другие газеты.
В «Ист-Лондон Обсервер», который ей тоже выдали из архива, про Тони Хьюза было написано чуть больше.
Миссис Хьюз катила перед собой коляску с младшим ребёнком, отвлеклась на него, когда он расплакался, и не сразу спохватилась, что Тони нет рядом. На мосту в это время людей почти не было. Единственный прохожий шёл впереди и сказал, что ничего не заметил, оглянулся только тогда, когда услышал плач младенца. Мальчика рядом с коляской он не видел, но из-за темноты не может точно сказать, что его не было. Полиция предполагала, что Тони, оставшись без присмотра, мог пролезть между прутьями ограждения и упасть в реку.
Ещё Айрис узнала, что отцу Тони было тридцать четыре, и он работал в железнодорожном депо, матери был двадцать один год. У Тони была сестра и двое братьев.
Айрис пролистала более поздние выпуски газеты: за седьмое, четырнадцатое и двадцать первое апреля, но про Тони так и писали как о ненайденном. Двадцать восьмого апреля объявления о поиске уже не было, как и в майских номерах.
В апрельских и майских номерах «Доклэндс Эдвертайзер» и «Ист-Лондон Эдвертайзер» тоже не было никакой новой информации; только объявления и поисках, которые потом перестали публиковать.
Мысль, конечно, была безумной: католический священник похищает двухлетнего ребёнка в Ист-Энде и увозит в Сассекс, где его усыновляет богатая и знаменитая женщина.
Кроме близости дат — всего четыре дня разницы — и возраста ничто не указывало на то, что истории связаны, но это каким-то невероятным образом могло объяснять, почему никто ничего не знал о том, что отец Мейсон занимался усыновлением осиротевшего ребёнка. Но одно то, что он указал в соглашении вымышленную организацию и вымышленное имя, уже говорило о том, что дело было тайным, запутанным. Священник обманул нотариуса и судью, почему бы ему не быть ещё и похитителем?
Айрис стиснула пальцами виски́.
Она как будто блуждала по бесконечному лабиринту. Каждый раз, когда она думала, что вот тут-то будет выход, всего лишь появлялась новая развилка.
Айрис оставалась в библиотеке до пяти вечера и вышла из неё с ощущением, что ни на что не годна. Она потратила столько времени, столько сил, и ничегошеньки не нашла. Она чувствовала себя человеком, который читает невероятно запутанный детектив и обнаруживает, что последняя страница с разгадкой выдрана; он бежит в библиотеки, в букинистические магазины, даже в издательство, и никто не может ему помочь: экземпляров больше не сохранилось. Один пропал, другой сгорел, третий был разорван, и так с каждым, — как будто книгу преследовал злой рок.
У неё был список имён погибших и фотокопия статьи про Тони Хьюза. Вот и весь улов за сегодня.
В следующий раз можно будет наведаться в Сомерсет-Хауз и узнать, какого возраста были дети тех людей, чьи имена она выписала. И ещё было бы неплохо узнать дату рождения Тони Хьюза — на всякий случай. Ему только-только исполнилось два года или было уже почти три?
Айрис задумалась. Она бы не смогла отличить двухлетнего ребёнка от трехлетнего. Судья, если ему вообще показывали ребёнка, тоже мог не разбираться в малышах. То есть, Руперту могло быть и не два года вовсе.
От этой истории с ума можно было сойти.
Недалеко от входа в библиотеку стояли красные телефонные будки. Айрис набрала номер матери.
Они разговаривали два дня назад — мать начала звонить часто после того, как узнала из газет, что расследование в Эбберли возобновилось, — но теперь задать ей несколько вопросов хотела Айрис.
— Пожалуйста, не спрашивай, зачем мне это нужно, — сказала она, — просто ответь. Ребёнок какого возраста может сойти за двухлетнего? Понятно, что пятилетний уже нет, а вот трёхлетний? Или, например, ребёнку полтора года — он сильно отличается от двухлетнего?
Мать хмыкнула и замолчала.
— Сложно сказать, — ответила она наконец, — если ребёнка плохо кормили или он тяжело болел, то и четырёхлетний может походить на двухлетку. Но такое редко случается. Я бы сказала, что трёхлетнего с двухлетним уже мало кто спутает. Полтора года и два… Можно спутать, если давно не имел дела с маленькими детьми. Некоторые дети в полтора года бывают очень крупными, отличаются они скорее поведением, тем, что умеют и не умеют делать. И, Айрис, с тобой всё хорошо?
— Да, всё отлично. Работаю с документами.
Они ещё чуть-чуть поговорили, и Айрис повесила трубку.
Мимо телефонной будки прошли три девушки — несмотря на прохладный ветреный день в коротких юбках, которые виднелись из-под не менее коротких пальто. Все были ярко накрашены, в ушах качались крупные серьги чуть не до плеч, туфли на платформе блестели лаком.
Айрис, по привычке надевшая тёмное, казалась себе настоящим книжным червём.
А ещё девушки смеялись, а она нет. Она постоянно металась в мыслях от пятьдесят восьмого года к сорок первому, так что ей уже казалось, она сама живёт вовсе не в шестьдесят четвёртом…
В кого она превращается?
Она решила позвонить миссис Хинсли. Та была очень мила, сказала обращаться к ней, если возникнут ещё вопросы, и дала свой домашний номер. Айрис спросила, может ли она заехать к ней буквально на пять минут. Миссис Хинсли не возражала.
Аллен наверняка думал, что они сейчас поедут в Эбберли, но Айрис была вынуждена его разочаровать. Она протянула ему блокнот, где был записан адрес миссис Хинсли, и попросила поехать туда.
— Это ненадолго, обещаю, — сказала Айрис. — Извините, что так задерживаю вас.
— Ничего, мисс. Ждать — моя работа! И ещё, у вас, это… — он потыкал пальцем в свои щёки. — На лице что-то чёрное.
Айрис вытянулась вперёд и заглянула в зеркало заднего вида.
На лбу, висках, щеках и подбородке была рамазана типографская краска. А она так по улице шла… И фотокопию в библиотеке делала.
Она, кажется, действительно не в себе последнее время…
Айрис достала платок и начала оттирать чёрные пятна с лица.
***
Миссис Хинсли отвергла извинения Айрис и её предложение быстро спросить всё в прихожей, и провела её в маленькую аскетичную гостиную, единственным украшением которой была широкая, чуть не всю стену картина изображающая Христа в роли пастыря. Дюжина белых овечек толпилась вокруг него на фоне пустынного, видимо, палестинского пейзажа.
— Я нашла несколько подходящих семей, — начала Айрис. — Вы ведь знаете многих в приходе и просто в кварталах рядом с церковью. Может быть, вам известно, что стало с детьми… У меня здесь небольшой список.
Судьбу одной семьи миссис Хинсли действительно знала, про остальных она никогда не слышала.
— И вот ещё, — Айрис развернула фотокопию статьи об исчезновении Тони Хьюза.
На копии лицо мальчика стало ещё больше похоже на плоскую белую маску.
— Вы что-нибудь знаете про эту семью?
— Они из нашего прихода, — сказала миссис Хинсли. — Католики. Мистер Хьюз всегда помогал церкви. Миссис Хьюз мы нечасто видели. До того… А после… Да, она заходила… Такое несчастье, — вздохнула миссис Хинсли.
— То есть, вы их знали? — Айрис не могла поверить неожиданной удаче.
— Да, конечно. Я и родителей Рона Хьюза знала. Они приехали сюда откуда-то с севера. Первая жена от Рона сбежала… И он никак не мог её найти, чтобы оформить развод. Потом всё-таки нашёл и развёлся, женился на Марте. Они плохо жили.
— В каком смысле?
— Во всех, — отрезала миссис Хинсли. — Во всех. Он хорошо зарабатывал, говорят, в депо его очень ценили, но он пил. Страшно пил… Поэтому денег у них никогда не было, дети ходили в обносках, вечно в долгах. Не знаю, как у него получалось: пьёт полночи, а на работу утром идёт — весь свежий, аккуратный, чистый, как стёклышко. До поры до времени… Потом его уволили, конечно.
— А про Тони вы что-то знаете?
— Детей постарше я знаю, когда они начинают в церковь ходить или в воскресную школу, в хор… А Хьюзы все маленькие были, я их не знала, — покачала головой миссис Хинсли. — Когда Тони пропал, на миссис Хьюз столько грязи вылилось, мол, не уследила. Говорили, сама пьяная была. Но это неправда, не была она пьяная. Просто… Она, мне кажется, из сил выбивалась. Ей, когда Тони пропал, двадцать два, кажется, было.
