Не следует также забывать, что коллегии давали форму объединения, полупрофессионального, полубытового, полурелигиозного, людям, у которых не было иных форм связи. Полис распался, политическая жизнь замерла, общество атомизировалось, нивелирующий гнет империи все тяжелее давил на людей. Где же было укрыться «маленькому человеку»? Коллегия заменяла ему и семью, и государство, и политическую партию. В коллегии можно было отдохнуть от тяжести и скуки жизни, развлечься, отвести душу за веселой беседой, хоть изредка попить и поесть вволю. В коллегиях религиозного типа находило выход все растущее чувство неудовлетворенности настоящим, тоски по неведомому, та жажда религиозного, которая с огромной силой вспыхнула в эпоху империи и вызвала широкое распространение восточных культов, в том числе и христианства, скоро превратившегося в мировую религию.

Картина городской жизни империи была бы не полна, если бы мы не остановились на бытовой стороне как высших, так и низших слоев римского общества. Начнем со столицы.

Хотя с установлением империи старая республиканская аристократия в значительной степени потеряла свое политическое влияние, в области быта и нравов картина жизни высшего римского общества в общем мало изменилась по сравнению с временами поздней республики. А если и изменилась, то скорее в худшую сторону. При Августе упадок политической жизни и наступление длительного гражданского мира создали обстановку беспечного прожигания жизни. Мы видели выше, как Август пытался бороться с распущенностью нравов, с падением семейных устоев, с развитием роскоши. Мы видели также, что борьба эта была малоудачной.

Наступление террористического режима при Тиберии изменило эту обстановку. Под ударами императорского террора погибли многие представители старой аристократии. Аграрный кризис в Италии затронул и крупное землевладение. Немало богатых семей впало в долги еще в эпоху Августа и теперь стояло накануне разорения. Высшему обществу было не до развлечений. Мрачный характер Тиберия и простота жизни его двора отнюдь не способствовали росту жизнерадостности среди высших классов.

Время Нерона принесло новые перемены. Хотя террор достиг при нем высшей точки, но двор своей распущенностью, изысканной роскошью, культом зрелищ служил примером для гибнущей старой знати, которая старалась забыться в вихре удовольствий. Это был поистине «пир во время чумы».

С гибелью последнего представителя дома Юлиев — Клавдиев этот трагический карнавал кончился навсегда. Старая аристократия почти целиком исчезла. На смену ей пришла новая знать из италийских и провинциальных муниципиев, более деловая, расчетливая и скромная. Скупой Веспасиан резко изменил весь образ жизни императорского двора, придал ему более скромный характер, который он сохранял и при последующих императорах.

Во II в., в эпоху Адриана, на высшее римское общество вновь стало усиливаться влияние греческой культуры и греческих мод. Так, по греческому обычаю, римляне начали увлекаться путешествиями. Сам император подавал этому пример своими бесконечными поездками по провинциям, в которых административные задачи переплетались с увлечениями туриста.[475] Следуя императору, богатые провинциалы массами стекались в Рим знакомиться с его достопримечательностями, тогда как римляне с путеводителями в руках посещали Грецию, Египет и Малую Азию.

Греческая мода и пример императора послужили причиной возобновления староримского обычая отпускать бороду. У Адриана на лице был глубокий шрам от раны, полученной им на охоте. Чтобы скрыть его, император стал носить бороду, а следом за ним это начало делать и высшее римское общество.

Более устойчивой была жизнь широких масс столичного населения. Переход к империи мало изменил их бытовые условия. По-прежнему Рим привлекал множество люмпен-пролетариев, влачивших жалкое полуголодное существование. Столица продолжала оставаться городом социальных контрастов. Империя, уничтожив народные собрания, лишила римскую бедноту одного из главных источников ее существования — продажи голосов на выборах. Но городские магистраты, этот пережиток республиканского строя, считали своей обязанностью поддерживать республиканские традиции, устраивая для народа зрелища и угощения. Подкармливание и развлечение люмпен-пролетариата оставалось политической необходимостью. Сами императоры понимали эту необходимость, создав особых должностных лиц для организации зрелищ («прокураторы игр», procuratores ludorum, munerum). (Об алиментарной системе и об увеличении раздач хлеба, вина и масла говорилось выше).

Любимым развлечением римской толпы оставались представления мимов, травли зверей, гладиаторские игры и особенно состязания колесниц. Последние превратились у римлян в настоящую манию, после того как возничих стали одевать в одежды разного цвета. Так, среди зрителей появились «партии» «красных», «зеленых» и «голубых». Заключались пари и проигрывались огромные суммы; между партиями происходили иногда целые побоища. В поздней империи цирковые партии стали даже суррогатами политических партий. Любимые возничие и гладиаторы пользовались колоссальной популярностью: их портреты рисовали на стенах и на сосудах, женщины сходили по ним с ума.

Другим видом развлечений были купальные заведения (термы), которые массами стали появляться в Риме с эпохи Августа. Праздные римляне проводили в этих своеобразных клубах целые дни. Адриану даже пришлось в интересах деловой жизни ограничить время открытия терм определенными часами.

Муниципии старались во всем подражать столице. Магистраты и августалы стремились превзойти друг друга в тратах на постройки и на развлечения для народа. Не было ни одного провинциального города, где бы отсутствовали общественные бани, театр или амфитеатр. Впрочем, кровавые гладиаторские бои и травли зверей мало привились в восточной половине Средиземноморья. Зато на Западе и в северной Африке даже туземные города, не говоря уже о римских колониях, следовали в этом отношении дурному примеру столицы.

Сельское хозяйство продолжало оставаться основой экономики как Италии, так и провинций. Если тем не менее мы говорим о нем в конце нашего очерка, посвященного анализу социально-экономических явлений эпохи империи, то лишь потому, что в области аграрных отношений по преимуществу выступали симптомы кризиса рабовладельческой системы хозяйства.

В Италии массовые земельные конфискации конца республики в пользу солдат[476] могли привести к некоторому ослаблению крупного землевладения. Однако это явление не следует преувеличивать. Далеко не все ветераны действительно возвращались к земледелию. Многие из них, отвыкнув от сельского хозяйства и деревенской жизни, предпочитали оставлять свои участки в руках старых собственников, довольствуясь получением с них арендной платы. Кроме этого, новые собственники часто продавали свои участки либо старым владельцам, либо богатым горожанам, стремившимся вложить свои сбережения в землю. Таким образом, к началу империи фактическое положение вещей мало изменилось.

Но если даже земельные пертурбации I в. до н. э. и привели к временному ослаблению латифундиального хозяйства и усилению среднего и мелкого землевладения, то очень скоро процесс концентрации земли снова выдвинул на первое место крупное хозяйство и крупные земельные владения.[477] Во всяком случае, уже в середине I в. н. э. литературные источники снова говорят о латифундиях и о том, какую угрозу они несут Италии. Таково известное свидетельство Плиния Старшего:[478] «Говоря по правде, латифундии погубили Италию, а также и провинции». Петроний в «Сатириконе» (см. гл. IX) рисует фигуру вольноотпущенника Тримальхиона, который был так богат, что его владения «птице не облететь, зверю не обежать». У него было столько рабов, что едва ли и десятая часть их знала в лицо своего хозяина. Конечно, Тримальхион — карикатура, и его богатства в огромной степени преувеличены. Но если в художественной литературе мог появиться такой образ, то, очевидно, в основе его лежали какие-то реальные факты.[479]