Римская традиция связывает фесценнины с Этрурией, производя их название от этрусского города Фесценнии. У Ливия (VII, 2) есть рассказ о том, как в 364 г. римляне, страдая от какой-то эпидемии и желая умилостивить богов, пригласили этрусских актеров. Те разыграли представление, состоявшее из пляски под флейту. Римской молодежи якобы так понравилось это зрелище, что она стала ему подражать, прибавив к пляскам шутливые стихи. Эти представления и получили название saturae.

Рассказ Ливия внушает большие сомнения. Вероятно, карнавальные игры возникли и в Этрурии и в Риме самостоятельно из общего италийского корня. Что же касается даты Ливия, то возможно, что в 364 г. действительно были впервые устроены представления на сцене (вернее, на подмостках) за государственный счет во время ежегодных «великих», или «римских», игр (ludi Maximi, или Romani). На этом празднике раньше главную роль играли состязания в беге колесниц, а теперь в дополнение к ним могли быть введены представления акробатов, танцовщиков и музыкантов. Возможно, что эти актеры были из Этрурии.

К жанру фесценнин можно отнести свадебные и солдатские песни. В последних воины, следовавшие за полководцем во время триумфального шествия, прославляли его подвиги и в то же время довольно зло подшучивали над ним.

Римские народные поговорки нашли только слабое отражение в немногочисленных пословицах и изречениях, сохраненных в литературе. Да и в них очень трудно отделить безыскусственное народное творчество от искусственного литературного.

Темный мир народных верований, тесно слитый с магией, проступает в заговорах против болезней. Некоторые из них приводят римские писатели.

Например, Катон сообщает заговор против вывиха, состоявший из бессмысленного набора слов: «Hauat, hauat, hauat ista pista sista damiabo-dannaustra». Чтобы избавиться от подагры, нужно было, по словам Варрона, до еды подумать о ком-нибудь, трижды девять раз дотронуться до земли и плюнуть, а затем сказать: «Я думаю о тебе, вылечи мои ноги. Земля, возьми болезнь, а здоровье оставь здесь».

Недалеко от примитивной магии ушли и древнейшие религиозные песнопения, например, гимн арвальских братьев. Эти полумолитвы, полузаклинания также нужно отнести к народному творчеству.

Одним из доказательств того, что до греческого влияния в Риме существовала народная поэзия, является древнейший италийский стихотворный размер, называемый «сатурнийским стихом». Он состоял из сочетаний ямбов с хореями и был чрезвычайно неуклюж.

Появление литературы в Риме, естественно, было связано с появлением письменности, а последней — с алфавитом, который очень рано, еще в дореспубликанскую эпоху, был заимствован римлянами от греков южной Италии. Определить сколько-нибудь точно момент появления литературы в собственном смысле — невозможно. В древнейшую эпоху в этой области еще господствует первичный синкретизм форм. Сакральные предписания («Записки понтификов»), календарь, летопись, элогии, право («Законы XII таблиц»), международные договоры (договор с Карфагеном, с латинами) — все это образует пеструю и вместе с тем слитную массу, из которой собственно литературное творчество выделяется очень медленно.

На этом пути важным этапом была деятельность все того же Аппия Клавдия, с именем которого мы неоднократно встречались на предыдущих страницах. Этот выдающийся человек был не только крупным политическим деятелем, но и первым римским писателем. Он впервые начал литературно обрабатывать свои речи. Еще до времен Цицерона сохранялась его знаменитая речь против Пирра. Он написал юридический трактат. Он сочинял даже стихи нравоучительного содержания (до нас дошла приписываемая ему моральная сентенция: «Faber suae quisque fortunae» («Всяк своего счастья кузнец»)). Наконец, Аппию Клавдию принадлежит важная реформа орфографии: в правописании некоторых слов он заменил букву s буквой r (например, стал писать Valerius вместо старого Valesius, arboribus вместо arbosibus и т. п.). Эта реформа, очевидно, отразила изменение самого произношения в живой речи.

Говоря о фесценнинах, или сатурах, мы тем самым коснулись и вопроса о зарождении римского народного театра. Как и в Греции, он, по-видимому, возник из праздничных игр по случаю сбора урожая. Пение и танцы хора сопровождались кое-какими элементами шутливого драматического действия. Но эти зародыши латинской, шире говоря, — италийской народной комедии в III в. были вытеснены официальным театром, появившимся под греческим влиянием. Только пережитки этих древних карнавалов сохранились в ежегодном римском празднике Сатурналий, посвященном богу посева Сатурну (в декабре). Праздник, длившийся 7 дней, сопровождался необузданным весельем, пьянством, обжорством, половой распущенностью и однодневным «освобождением» рабов, когда они сидели за столом, а господа им прислуживали, — в знак того, что в «золотом веке Сатурна» не было никаких различий между людьми.

Лучше сохранился другой вид народного театра, так называемые «ателланы», получившие свое имя от городка Ателлы в Кампании. Это были небольшие фарсы, напоминавшие греческие мимы и разыгрывавшиеся городскими ремесленниками. Пьесы были очень несложны, переполнены грубыми остротами и шутками и выполнялись экспромтом, без заранее написанного текста. Только много позднее, в эпоху Суллы, ателланы получили литературную обработку.

Постоянными персонажами ателлан были: Папп — старый скряга, которого все надувают; Доссен — горбатый шарлатан и плут; хитрый и пронырливый Макк, и Буккон — назойливый болтун и блюдолиз.

Нигде быть может, характер римского народа не сказался так ярко, как в архитектуре. Римляне были созидателями-практиками. В отличие от греков великих теоретиков, творцов высоких идеологических форм, римляне были великими строителями жизни. Они построили мощное государство, наиболее совершенное из всех форм, предшествовавших национальному государству: они создали право как выражение развитой государственной жизни и вместе с тем как ее орудие; они довели военное дело до такой высоты, какой еще не знал древний мир; они, наконец, развернули грандиозное строительство мира вещей, материальной обстановки, окружавшей правящий класс. Крепостные стены, храмы, дворцы, сады, амфитеатры, триумфальные арки, термы, дороги, мосты, водопроводы должны были создать максимум удобств для народа-рабовладельца.

Конечно, эта строительная деятельность во всем своем блеске развернулась позднее, в конце республики и особенно при империи. Однако и в тот период, о котором мы говорим сейчас, римское зодчество уже обнаруживало признаки своего будущего величия: Остатки древнейших крепостных стен Рима, которые в своей массе датируются IV в., поражают своей мощью. Оборонительная система города была построена на комбинации земляного вала, рва и каменной стены. Последняя была сложена из массивных блоков туфа, обтесанных в форме прямоугольников.

В других частях Италии сохранились остатки более древней кладки стен. Это так называемая «циклопическая» кладка:[125] огромные глыбы камня неправильной формы клали друг на друга, промежутки между ними заполнялись мелкими камнями и глиной. На смену циклопической кладке явилась более совершенная — полигональная: каменные блоки обтесывались в форме многоугольников и плотно пригонялись друг к другу. Квадровая система кладки в виде прямоугольников явилась дальнейшим развитием двух предшествовавших способов. Однако две последние системы часто встречались одновременно.

Римская архитектура, по-видимому, под влиянием этрусков, довела до полного развития арочную систему перекрытия (свод), зародыши которой мы находим еще на Древнем Востоке и в Греции.

В древнейших сооружениях Рима, например, в так называемом «Туллиане» (Tullianus), подземной части государственной тюрьмы, арка имеет еще примитивный характер, будучи образована выступающими друг над другом рядами камней (ложный свод). В дальнейшем она совершенствуется. В постройках IV в. уже налицо настоящий каменный свод, состоящий из клинообразных камней с верхним, так называемым «ключевым клином».