Некоторое улучшение положения рабов в эпоху империи проявлялось также в росте пекулия и вольноотпущенничества. «Пекулием» (peculium — от pecus (скот)) в Риме называли то имущество, которое глава семьи (pater familias) условно передавал в собственность лицам, находившимся под его властью: сыновьям, вольноотпущенникам или рабам. Во времена республики рабовладельцы, особенно из сенаторского сословия, широко использовали право пекулия для организации разного рода предприятий: торговых, ремесленных и др. Зависимые лица вели эти предприятия самостоятельно, уплачивая господину определенный «оброк».
Пекулий был выгоден в первую очередь рабовладельцам, так как давал им возможность, избавившись от непосредственных хозяйственных забот и переложив их на плечи вольноотпущенников и рабов, стимулировать труд последних, расширять свое хозяйство и поднимать его доходность. Но пекулий представлял известные выгоды и рабам, так как давал им некоторую относительную самостоятельность. Рабы с помощью пекулия могли сделать личные сбережения и, выкупившись у своего господина, перейти в сословие вольноотпущенников.
При империи практика пекулия получила широкое развитие в связи с начавшимся кризисом рабовладения. Наряду с колонатом расширение пекулия являлось попыткой поднять рабовладельческое хозяйство на более высокую ступень. На правах пекулия рабам передаются теперь преимущественно земельные участки. Таким образом, рабы, посаженные на землю и переведенные на «оброк», превращаются «как бы в колонов» (псевдоколоны).
Мы уже не раз говорили об огромном росте вольноотпущенничества, начиная с конца республики. Непосредственной причиной этого была гибель старой аристократии. Но в то же время здесь проявлялись более глубокие процессы распада всей рабовладельческой системы. Рабы становились непроизводительной обузой хозяйства. Переводя их в разряд вольноотпущенников, рабовладельцы могли целесообразнее использовать их труд и хозяйственную инициативу. Колонат, пекулий и вольноотпущенничество в эпоху империи были явлениями одного порядка. Они преследовали цель создать в рамках существующих рабовладельческих отношений более смягченную, а следовательно, более рациональную форму эксплуатации. Однако пока система рабства сохранялась в своих основных чертах, все эти попытки оставались паллиативами, не способными принести коренное улучшение.
Эволюция рабства в сторону его смягчения выступает также в улучшении правового положения рабов. С империи начинаются попытки законодательным путем ограничить произвол рабовладельцев и устранить наиболее уродливые формы рабства. Это законодательство открывает император Клавдий. Мы читаем в его биографии:
«Тех больных или слабых рабов, которых господа отправляют на о-в Эскулапа,[487] не желая их лечить, постановил считать свободными; они могут не возвращаться к господам, если выздоровят. Кто убьет больного или слабого раба вместо того чтобы отправить его на остров, отвечает как за убийство».[488]
При Нероне по закону Петрония было запрещено посылать рабов на борьбу с дикими зверями без судебного решения магистрата.[489]
Адриан
«запретил господам убивать рабов и приказал, чтобы их осуждали по суду, если они того заслуживают; также запретил без достаточного основа ния продавать рабов в гладиаторы, а рабынь — в публичный дом».[490]
При Антонине Пии беспричинное убийство своего раба было приравнено к убийству чужого. Рескриптом на имя одного провинциального наместника император разъяснил, что в тех случаях, когда чрезмерная жестокость господина заставляет рабов искать убежища у статуи императора, то по расследовании дела рабов не следует возвращать к господину.[491]
В римском праве получает распространение взгляд, что хотя рабство и является узаконенным социальным институтом, однако оно противоречит «природе».
«С точки зрения гражданского права, — пишет Ульпиан,[492] — рабы считаются ничем. Однако не так по естественному праву. С точки зрения последнего все люди равны».[493]
Обострение социальных противоречий и подготовка общего кризиса империи
Однако смягчение формы эксплуатации вовсе не означало понижения нормы, т. е. степени эксплуатации. Наоборот, чем более углублялся кризис рабовладельческого хозяйства, тем сильнее проявлялось стремление рабовладельцев усилить эксплуатацию. В эпоху расцвета рабства бытовое и правовое положение рабов было, как мы знаем, чрезвычайно тяжелым. Раб являлся вещью, его сил и здоровья не щадили, с ним обходились хуже, чем с рабочим скотом. Но так как рабов было много, то количество прибавочного продукта, которое падало на долю каждого из них, было относительно невелико. «Городская фамилия» рабовладельца, в сущности, ничего не делала и вела паразитическое существование. Даже рабы, занятые производительным трудом, работали спустя рукава, ленились, старались всеми способами увильнуть от работы, и поэтому интенсивность их труда была очень низка.
Положение стало меняться в эпоху империи. Число рабов сокращалось, а количество нетрудовых элементов среди свободного населения увеличивалось. Намечался серьезный кризис рабочей силы. Этот кризис происходил на фоне общего упадка производительных сил центральных районов империи, больше всего истощенных в предшествующий период. Этим были вызваны попытки рабовладельцев поднять производительность труда рабов и колонов.
Поэтому на протяжении первых двух столетий империи положение трудящихся масс неуклонно ухудшалось. Если, с одной стороны, рабы частично переводились на «оброк» и превращались в «псевдоколонов», если улучшалось их правовое положение, то, с другой стороны, общий материальный уровень их жизни понижался (за исключением той небольшой категории рабов, которым удавалось с помощью личных сбережений выкупиться на свободу). Мелкие арендаторы разорялись и шли к полному закабалению.
Сюда присоединялись гнет имперского аппарата, увеличение армии, рост налогов, злоупотребления чиновников и проч. Будучи выражением общего кризиса рабовладельческой системы, эти политические явления в свою очередь влияли на экономику, углубляя кризис.
Кризис вызывал обострение социальных противоречий. В то время как на одном общественном полюсе происходила концентрация земельных богатств в руках императора, сенаторской знати, богатых вольноотпущенников, высшего чиновничества, в то время как росло благосостояние верхней прослойки городского населения провинций, — в это же самое время на другом полюсе происходила концентрация нищеты. Рабы, колоны, мелкие торговцы и ремесленники медленно, но неуклонно катились в пропасть разорения и голода. Росло их отчаяние, чувство ненависти к богачам, чиновникам, к римскому государству вообще.
Это был длительный процесс, растянувшийся на два столетия. Кризис подготовлялся медленно и незримо, в самых недрах римского общества. Но зато когда он принял открытую форму, он разразился тем неожиданнее и ужаснее.
Когда мы говорим о внутренних явлениях, происходивших в рабовладельческом обществе, в особенности о явлениях кризисных, мы не должны забывать об одной важной особенности всякого общества, основанного на рабстве: об окружавшей его «варварской» периферии. Это варварское окружение в период возникновения и развития рабовладельческой системы являлось одной из важнейших предпосылок ее существования, поскольку главный контингент рабов вербовался именно из варваров. Но в эпохи кризиса варварская периферия играла другую роль. Как только в результате кризиса начали слабеть военные силы рабовладельческого общества, варвары перешли в наступление. Те, кто раньше являлся чаще всего только пассивным объектом эксплуатации, теперь начали становиться страшной угрозой для эксплуататоров. Нападения варваров углубляли внутренний кризис общества, и дело окончилось его гибелью. Ниже мы увидим, что первое открытое проявление кризиса империи при Марке Аврелии было вызвано ударом со стороны варваров.
