Македония была не единственной страной, которая пала жертвой нового этапа римской агрессии. Страшный международный кризис 149—146 гг. поглотил также Грецию и Карфаген.

Македонское движение 149—148 гг. неизбежно должно было найти отклик в южной части Балканского полуострова, еще более обострив там ситуацию. Непосредственным поводом к греческим событиям послужили внутренние дела ахейского союза, единственной крупной силы, еще сохранившейся в Греции. Там происходили бесконечные споры из-за границ и степени автономии Спарты, входившей в союз. Споры были перенесены в римский сенат, обещавший прислать комиссию. Однако вожди ахейского союза, опираясь на усилившееся демократическое движение, решили воспользоваться благоприятной международной обстановкой и сбросить ненавистную опеку Рима. Обстановка действительно казалась подходящей: в Македонии появился Лжефилипп, действия которого на первых порах протекали очень успешно: в Испании тянулось опасное восстание и вдобавок началась война Рима с Карфагеном. Ахейский союз не стал ожидать решения сената и напал на Спарту, несмотря на предупреждения Метелла (148 г).

Тогда сенат решил наказать ахеян. Сенатская комиссия вынесла постановление отделить от союза Спарту, Коринф, Аргос и еще некоторые города. Когда это решение было оглашено на собрании делегатов союза в Коринфе летом 147 г., оно вызвало бурю негодования: все спартанцы, случайно находившиеся в Коринфе, были арестованы, и сами римские послы с трудом избежали насилия. Сенат все еще надеялся кончить дело дипломатическим путем. Но вожди союза Критолай и Дией истолковали эту мягкость как проявление слабости: хотя движение в Македонии было уже подавлено, война в Испании и Африке продолжалась. Поэтому Критолай, бывший тогда стратегом, начал готовиться к военным действиям (зима 147/46 г.). К ахейскому союзу примкнули беотяне, локры, фокидяне и халкидяне, что говорило о широком сочувствии, которым пользовалась в Греции надвигающаяся борьба с Римом. Все движение носило не только национальный, но и социальный характер: вожди демократии говорили на собраниях, что богачи продались римлянам, что нужна военная диктатура и что скоро начнется общее восстание всех народов против Рима. Взыскание долгов было приостановлено.

Весной 146 г. началась война, вести которую было поручено консулу Люцию Муммию. Но еще до его прибытия в Грецию из Македонии явился Метелл и разбил войско Критолая в Локриде (сам стратег пропал без вести). Затем римляне быстро подавили сопротивление в средней Греции, очистив ее вплоть до Истма.

Борьба вступила в свою высшую фазу, когда приехал Муммий и принял командование. Дией, заступивший место Критолая, сосредоточил на Истме всех, способных носить оружие, присоединив к ним 12 тыс. рабов, отпущенных на волю. В Пелопоннесе царил террор: богатые были обложены принудительным займом, сторонники мира казнены. На Истме произошла решительная битва. Ахейская пехота мужественно сражалась, но не смогла устоять перед подавляющим численным превосходством римлян. Дией бежал на родину, убил свою жену и сам отравился. Города ахейского союза сдались без сопротивления; Муммий вступил в Коринф (146 г.).

Консулу вместе с обычной сенатской комиссией было поручено новое устройство Греции. Суровая расправа постигла противников Рима. Все союзы (ахейский, беотийский, эвбейский, фокейский и локридский) были распущены. Городские общины делались изолированными. Запрещено было приобретать собственность одновременно в нескольких городах.[195] Демократические конституции отменялись и вводился цензовой строй. Городские общины, принимавшие участие в восстании, должны были платить Риму определенный налог. Все они в военном отношении были подчинены македонскому наместнику, которому принадлежало также высшее руководство в вопросах администрации и суда. Таким образом, фактически большая часть Греции оказалась присоединенной к Македонской провинции.[196] Остальные греки, не примкнувшие к восстанию (Акарнания, Этолия, Фессалия, Афины, Спарта), сохранили к Риму прежние «союзнические» отношения. Но об их фактической самостоятельности можно говорить еще меньше, чем до событий 147—146 гг.

Особенно сурово победители расправились с теми крупными городами, которые являлись главным оплотом движения, — с Фивами, Халкидой и Коринфом. Стены Фив и Халкиды были срыты, их население обезоружено. Коринф по прямому приказанию сената был разрушен до основания, а место, на котором он стоял, предано проклятию. Уцелевших жителей продали в рабство, произведения искусства вывезли в Рим и Италию.

Жестокая расправа с Коринфом как главным штабом восстания до известной степени являлась репрессивной мерой: хотели навсегда отбить у греков вкус к мятежам против Рима. Но едва ли только этим можно объяснить полное уничтожение Коринфа. Сопоставим факты. За 22 года до этого римляне провозглашением Делоса свободным портом убили родосскую торговлю, а в год разрушения Коринфа, как увидим ниже, точно таким же образом был уничтожен Карфаген. Характерно, что на территории обоих городов было запрещено селиться кому бы то ни было. Коринф до 146 г. оставался единственным крупным торговым центром на Балканском полуострове. Из этих фактов нетрудно сделать вывод, что варварское разрушение Коринфа было прежде всего делом рук римских купцов. На протяжении двух десятилетий они уничтожили трех самых сильных своих конкурентов: Родос, Коринф и Карфаген. Торговое значение Коринфа унаследовал Делос, ставший крупнейшим центром римской торговли на востоке. Таким образом, санкционируя меры против мятежных городов, римский сенат в значительной степени уже выступал проводником внешней политики купеческого и ростовщического капитала.

Мы уже знаем, что попытки Ганнибала провести реформы в Карфагене не удались из-за противодействия дружественной Риму олигархии. Несмотря на это, Карфаген скоро оправился от последствий войны. Богатства его все еще огромной территории, простиравшейся на восток до Кирены, продолжали оставаться источником больших доходов карфагенского гражданства. Правящая партия старалась жить в мире и с Римом, и со своим непосредственным соседом — Масиниссой.

Однако существование Карфагена вызывало в Риме постоянную тревогу: слишком сильны были воспоминания о ганнибаловой войне, чтобы римское гражданство могло скоро их забыть. Пока во внешней политике продолжались сципионовские традиции, дальше смутных опасений дело не шло. Положение стало меняться после III македонской войны. Мы видели, что она послужила началом больших сдвигов в области римской политики: хищник стал показывать когти. Это сейчас же сказалось и в отношениях к Карфагену.

В 153 г. в Африке побывал старик Катон в качестве главы посольства, отправленного для урегулирования споров Карфагена с Масиниссой. Когда он собственными глазами увидел цветущее состояние Карфагена, мысль о разрушении города стала его idee fixe. Катоновский лозунг «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» («Впрочем, я думаю, что Карфаген нужно разрушить») получил решительную поддержку тех кругов римского общества, для которых беспощадная агрессия стала знаменем внешней политики.

Чтобы объявить войну Карфагену, нужно было найти подходящий предлог и создать соответствующее настроение в римском гражданстве. Прекрасную роль здесь мог сыграть Масинисса. Договор 201 г. сознательно не определял точных границ между Нумидией и Карфагеном, что служило источником бесконечных споров и вызывало частые присылки римских комиссий. Чем враждебнее к Карфагену становились в Риме, тем наглее вел себя Масинисса. В конце концов терпение карфагенян лопнуло. Во главе карфагенского правительства оказались вожди демократической партии, являвшиеся сторонниками более твердой политики по отношению к Масиниссе. Его друзей изгнали из Карфагена, а когда нумидяне напали на карфагенскую территорию, против них выслали войско под начальством Гасдрубала, одного из лидеров демократов. Правда, это войско потерпело жестокое поражение от Масиниссы (150 г.), но искомый повод для объявления войны Карфагену был найден: карфагеняне в нарушение договора 201 г. начали войну без разрешения римского сената.