Не зная, куда приложить свои силы, Ли Чжонму пошел к проштрафившемуся командиру. Посмотрел, поправил, что, по его мнению, Хван делал не так. Поинтересовался, как идут дела.

— Ужасно! — честно признался юный вельможа. — Они ничего не понимают! Даже где право, где лево. Сто раз им объясняешь. Я сам уже всё понял — а они, словно, стадо. Тупые!

— Они не тупые, Хван Сан. Они просто живут совсем другой жизнью. В их мире ты оказался бы таким же беспомощным. Войди в их положение. Помоги. Пусть… пусть на правую руку лоскут ткани привязывают, а на левую — нет. Так и выучат повороты.

Навестил он и «приболевшего» Ю Сыпа. Гванук чутким задом чуял, что ничем хорошим эта встреча не закончится, хотел в другом месте отсидеться, но пришлось идти. И он оказался прав в своих опасениях.

— Командир Пак Сил отстранен от командования, — глухо объявил Ли Чжонму, стоя перед старательно болящим командующим Левой армией. — Подыщи на его место нового человека.

— Я сам возглавлю этот корпус, сиятельный, — с неискренним подобострастием объявил Ю Сып. — А Пак Сил побудет у меня помощником, раз ты считаешь, что у него маловато опыта. Будет учиться.

Старый генерал несколько вдохов смотрел на вельможу просто испепеляющим взглядом. Но тот сохранял на лице почтительную вежливость.

— Проклятье! — странно выругался главнокомандующий. — Зачем ты его покрываешь?

— Я забочусь о благополучии Чосона. Пытаюсь сохранить в Трех армиях достойных командиров, — с ядовитой почтительностью улыбнулся Ю Сып.

— Это я забочусь о достойных командирах! — вскипел старик. — Командирах, способных побеждать!

— Это не о безродном ли северном дикаре говорит сиятельный?

— И о нем тоже! Мне плевать, сколько у командира благородных предков, Сып! Командир должен вести войска к победе. И у Угиля это выходит гораздо лучше, чем у бездаря Сила!

— Кто я такой, чтобы учить столь прославленного воителя, — склонился Ю Сып. — Но если будет позволено… Ты не возвышаешь чернь, сиятельный. Ты сам опускаешься в эту грязь.

Ли Чжонму внезапно стал совершенно спокойным. Неловко поклонился и, не прощаясь, вышел. Даже дверью не хлопнул. О Гванук, бледный от страха, засеменил следом.

— Понимаешь, что происходит, О? — бросил генерал за спину, послушал тишину и продолжил. — То, что он хочет сохранить власть над корпусом, понятно. Что раскалывает армию — тоже ясно. Но он открыто отверг мою волю. Открыто! Что же у него на уме?

Последнее Ли Чжонму так и не выяснил. Вскоре в Одзаки вернулось войско, и сразу появилось множество дел. Не забыл генерал и о пленниках. В первую очередь, конечно, о знатных самураях. Попытался их разговорить — бесполезно. Махнул рукой.

— Я решил вас отпустить, — наконец, объявил главнокомандующий пленникам, стоявшим, как мертвые деревья — молчаливые и неподвижные. — У меня нет войны с кланом Мацуура, и я решил простить ваше нападение. Ступайте к своему господину и передайте мою добрую волю.

— Наше оружие? — на ужасном корейском то ли спросил, то ли потребовал старший из самураев.

— Э, нет! Вы подняли его на моих воинов — теперь это мой трофей.

— Ножи? — ниппонец сохранял совершенную невозмутимость.

— Боитесь совсем без оружия идти? — генерал Ли неискренне рассмеялся. — Что ж, ножи я вам дам.

Получив свои длинные кинжалы в лаковых ножнах, самураи синхронно поклонились и вышли. Только дождавшись, когда двери закроются, Ли Чжонму со злостью стукнул кулаком по подлокотнику. Он был очень недоволен.

И почти сразу в зал прямо-таки ворвался страж с выпученными глазами:

— Прости, сиятельный! Там ниппонцы…

— Что? Напали на вас?

— Нет… Они убивают друг друга!

Я рад, читатель, что тебе интересна книга, раз ты добрался уже сюда) Буду стараться и дальше! Ты же можешь смело подписаться на мою страницу, прожать товарищеский лайк, от которого я стану работать с удвоенной силой)

Ли Чжонму сорвался с места с несвойственной для его возраста прытью. Гванук еле поспел за своим господином. На крыльце их взору предстало странное и пугающее зрелище: прямо на небольшой сельской площади пленные самураи расселись рядком в привычных для них странных позах. Один за другим они втыкали в себя ножи — прямо в грудь — а самый молодой из пленников подходил к смертельно раненому и перерезал тому горло.

Шестеро уже валялись в грязи из крови и пыли, нож рассекал плоть очередного ниппонца, приводя в трепет десятки невольных зрителей.

— Остановите их! — завопил генерал Ли, преодолев потрясение. — Немедленно!

Чосонцы среагировали так медленно, что долговязый ниппонец успел перерезать еще два горла. Даже когда несколько воинов Угиля кинулись к ним, самураи продолжили втыкать в себя в ножи, а молодой — добивать их, избавляя от мучений. По итогу, живым захватить удалось только убийцу. Воины повисли на каждой его руке, пленник рычал, орал и требовал отпустить — его чосонский язык оказался не так уж и плох. Парня, наконец, скрутили.

— Что это было вообще? — обвел главнокомандующий гору трупов.

— Я слышал, что таков путь благородных в Ниппоне, — неуверенно ответил Ли Чжисил. — Если имя благородного опозорено, либо он не смог выполнить волю своего господина — то смыть позор можно, только убив себя.

Подумал и добавил.

— Они такое уважают.

— Подведите!

Уцелевший самурай по-прежнему бесновался в руках бойцов. Каждый держал по одной его руке, а третий сзади еще слегка и придушивал — но и этого еле хватало.

— Руки прочь! Дайте мне умереть! — с болью глядя на трупы товарищей, орал ниппонец.

— Хочешь уйти? — внезапно накинулся на него Ли Чжонму. — Столько сил, столько возможностей — а ты просто хочешь убить себя? Это же путь труса. Если бы, хоть, в бою… Хочешь умереть в бою? Я помогу тебе!

Всё это генерал говорил в полный голос, пытаясь перекричать рычание озверевшего самурая. Казалось, тот вообще не воспринимал слова главнокомандующего. Но…

— Я дам тебе твой меч, — и после этой фразы пленник стих моментально. Бойцы испуганно напряглись, но ничего не происходило: ниппонец попытался встать ровно, насколько ему позволяли чосонцы.

— Мой меч, — с интонацией вежливой требовательности сказал он.

— Если ты выйдешь на поединок, — выгнул бровь генерал Ли, дождался мрачного кивка и махнул рукой. — Найдите Ким Нгуена, пусть пришлет из добычи…

— Это старый тати в коричневых ножнах и с акульей кожей на рукоятке, — быстро уточнил самурай. — Мне нужен только мой меч.

— Тогда скажи уже свое имя.

— Гото Арита.

Пока искали оружие, освобожденный ниппонец уселся на колени прямо на земле, упер кулаки с бока и сидел, не шелохнувшись. К главнокомандующему пробрался Звезда Угиль и, поклонившись, жадно зашептал:

— Сиятельный! Дозволь мне! Я выпотрошу этого островитянина!..

— Дозволю… Если ты поклянешься мне драться так, как нужно мне.

— А как…

— Мне важна не победа… Да и мало чести в победе над ним сейчас. Ты же видишь, он хочет умереть. Главное, что я хочу: чтобы ты разозлил его. Заставил драться по-настоящему. Понятно?

— Понятно, сиятельный. То есть, нет. Я б и сам хотел, чтобы по-настоящему. Но тебе это зачем?

— Когда есть злость — появляется желание жить. Мне он нужен живой. Так что самое главное — не убивать.

Угиль нахмурился.

— Как прикажешь, сиятельный. Клянусь тебе, что не убью его.

Меч пришлось ждать долго. Потом ниппонец неспешно обвязывал петли на ножнах специальным шнуром, крепил его к поясу. Тати оказался весьма похож на хвандо: длинный изогнутый клинок (разве что немного тоньше, без утяжеления к острию), большая рукоять. Приготовившись, самурай встал посреди освобожденного для поединка пятачка. Звезда за это время снял доспехи, чтобы быть на равных с противником. Кривой меч порхал в его могучих руках, словно, пушинка. Гото Арита равнодушно смотрел на это озорство с опущенными руками, тати продолжал оставаться в ножнах.