К чести, командира Ыльхвы, тот быстро учуял проблемы пиратов в районе спины и сразу послал свои отряды в атаку. Даже, учитывая, что вода в проливе стояла высоко. Как только на каменную насыпь взобрались первые храбрецы Правой армии, генерал Ли махнул рукой:

— Это конец, ведите моего в деревню.

Измученного ночным плаваньем и утренней дорогой главнокомандующего пришлось едва ли не нести. Когда недовольные охранники (вместо подвигов и грабежа им досталась сомнительная честь таскать на себе бессильного старика) добрались до Фунакоси, бой закончился полностью. Командиры, зная пристрастия главнокомандующего, даже потери подсчитали. Сегодняшний штурм стоил Трем армиям девяти погибших и шестнадцати раненых. А бесплодные попытки Ким Ыльхвы обошлись тому в сорок мертвецов и две сотни раненых!

Командир корпуса кинулся в ноги генералу Ли и принялся каяться:

— Я подвел тебя, сиятельный! Я достоин наказания!

— Встань, Ким, — Ли Чжонму был слишком доволен сражением, Гванук уже хорошо чувствовал настроение своего господина. — Ты безумело воевал. Это факт. Но один раз ошибка возможна. Главное — не повторять ее. Скажи: какая была у тебя главная беда? Чем обделен для победы?

Ким Ыльхва долго молчал.

— Корабли? Лодки?

— Верно. Корпус тебя попался в совсем невыгодную позицию. Отличный командир понял бы это после зрения вокруг. Хороший — после первой атаки. Ты посылал воинов четыре. И хотел пятый?

Ыльхва покаянно кивнул.

— Вот это и самое плохое.

— Мне стыдно было просить помощь, сиятельный. Я очень хотел принести тебе победу сам…

— Неразумно. Если бы ты погубил полкорпуса и взял победу… я бы тебя повесил. Зачем мне победа без армии? Думай, Ким Ыльхва. Води воинов с разумом. Если не научишься — не быть тебе командиром. Ты станешь для Трех армий опаснее врага.

В Фунакоси чосонцы убили и пленили почти 260 пиратов. И только около сотни из них были настоящими воинами. Среди пленных оказался истинный вельможа — знатный самурай из клана Со. При нем находился еще десяток латных стрелков, но те все пали. Однако у Ли Чжонму уже не было сил на допросы. Он повелел перегнать лодки к поселку, погрузил в них отряд Угиля, самых ценных пленников и повелел Ким Ыльхве окончательно усмирить эту местность, собрать самую ценную добычу, доставить ее в строящийся лагерь Трех армий — сам же уселся в лодку и приказал вести флотилию на Одзаки.

В последующие три дня генерал Ли вел себя странно. С раннего утра, по заведенной привычке, зазывал к себе самых разных людей: командиров, Нгуена с его учетчиками, мастеров из крестьян, минцев и даже пленных — и быстро и четко выдавал им огромные указания. Работы было так много, что Три армии трудились с восхода и до заката. Распоряжения порой оказывались весьма странными.

Например, он приказал выгнать из своих владений всех ненужных пленников: женщин, детей и даже мужчин, не приносивших ему пользы. В одночасье сотни людей были вышвырнуты куда-то на север Цусимы.

«Пусть объедают своего господина Со, а не меня» — усмехнулся старый генерал.

Еще он поручил Чу Угилю расширять свой отряд. За счет других корпусов!

«Ты доказал свою полезность, Звезда. Теперь можешь довести свой корпус до тысячи. Разрешаю тебе забирать лучших воинов из всех Трех армий».

Возмущений было много. Но Ли Чжонму в это не вмешивался, приказывая командующим разбираться самим. Он вообще ни во что лично не вмешивался. Почти.

Каждое утро главнокомандующий приходил к огнестрельщику Сон Чахуну и объяснял, как из пороховой пыли делать пороховую «икру». В деревянных дробилках крошили подсохшие лепешки, протирали куски через крупное сито, потом засыпали в бочки, которые по полдня крутили на вертеле для шлифовки. Несколько раз порох все-таки загорался, поэтому пришлось работать совсем с небольшими порциями. Не из-за людей, а именно из-за пороха, которого оставалось немного.

Через несколько дней, убедившись, что немного «икры» готово, Ли Чжонму наглядно показал ветерану разницу. В крохотные пиалки для местного вина засыпали отдельно пыль и «икру», замазали сверху глиной, оставив по небольшой дырочке. Генерал Ли взял длинную палку с горящим шнуром на конце и поднес огонек к чашке с пылью. Порох зашипел, задымил! Слегка хлопнуло: глиняную нашлепку оторвало, пиалка раскололась. Затем огонек перенесли на «икру»… Шипело лишь краткий миг. А потом как бахнуло! И во все стороны брызнули фарфоровые острые осколки. В Гванука впились сразу два, крупный кусочек застрял в волосах главнокомандующего, который вовремя отвернулся.

«Понятно? — довольно спросил генерал у ветерана. — Сделай теперь весь порох таким».

Но пороховая «икра» — это единственное дело, для которого Ли Чжонму снисходил лично. Обычно, раздав приказания, он закрывался в своих покоях, куда не пускал никого. Даже Гванука, когда тот робко предлагал пообедать или поужинать, старик не пускал дальше порога.

Уже привез добычу Ким Ыльхва, уже с юга вернулся Ли Сунмон (он удачно разорил несколько пиратских гнезд, неожиданно добыл почти сто гванов бронзы (более 350 килограммов — прим. автора), но проел больше еды, чем нашел), уже заработали мастерские по изготовлению щитов, а также кузнечная, плотницкая и огромная огнестрельная мастерская (генерал повелел называть ее странным словом «полигон»), уже «ударная эскадра» Ри Чинъёна начала делать совместные выходы на гладь залива Асо (и корабли не врезались друг в друга, не отставали, ставили паруса) — а старый генерал всё сидел, запершись в своих покоях.

Как-то раз Гвануку удалось внезапно проникнуть внутрь на законном основании. И застал он престранную картину. Ли Чжонму стоял вдали от окон, раздевшись по пояс. Он широко расставил ноги, вывернув колени, а в правой руке (в одной!) держал свой тяжелый изогнутый хвандо. И медленно совершал странные круговые движения. Заметив слугу, главнокомандующий заметно стушевался, опустил оружие, даже бросил его на ковры. И принялся поспешно облачаться в домашнее в крайне расстроенном состоянии.

Тогда юный О решил, что Ли Чжонму для того и скрылся от людей, чтобы заняться собой, привести себя в форму. Последние дни он часто выражал недовольство своим здоровьем. Сам рвался в бой, чуть ли не наравне с воинами… и совершенно не мог с ними состязаться в здоровье.

Но, если слуга и был прав, то лишь отчасти. Потому что на четвертый день, завершив обычный утренний разбор дел, Ли Чжонму повелел призвать к нему всю кузнечную мастерскую (кроме цусимских пленников). Также призван был длиннорукий ветеран Сон Чахун с парой его лучших учеников.

Откланявшись положенное и наговорив в избытке восхвалений, мастера, наконец, были принудительно рассажены вокруг большого дощатого щита. Главнокомандующий извлек откуда-то неведомый рулон бумаги и сам лично расстелил его на грубом, но просторном столе.

— Славные мастера! Я призвал вас ради этого. Нужно в кратчайшие сроки изготовить.

Все разом склонились. Гванук из-за спин мастеров тоже тянул шею, силясь рассмотреть рисунок своего господина. На огромном, склеенном из кусков, бумажном полотнище всё было испещрено черными линиями. На диво ровными — прямыми или округлыми. Слуге сразу бросилось ощущение непривычной стройности и четкости… Но что это…

— Это огнестрельное орудие! — выдохнул вдруг Чахун.

Гванук снова тревожно глянул на рисунок, но ничего похожего в сетке длинных продольных и коротких поперечных линий не увидел. Однако, Ли Чжонму улыбнулся и кивнул.

— Верно, мастер Сон!

И старый генерал извлек из широкого рукава глиняную фигурку: длинную цилиндрическую трубку. С одной стороны у нее имелось отверстие, а с другой оно было закрыто. В один миг сеть линий в глазах Гванука превратилась в изображение этого орудия… как, если бы орудие распилили вдоль и пополам.

— Но оно совсем непохоже на Чонтонг! — невольно вырвалось у него.

— Мальчишка, огненные машины бывают очень разные! — рассмеялся Чахун.