— И зачем это нужно? — ужаснулась я, представив, что придется перед толпой показывать свои навыки, да еще и ждать их одобрения.
— А смысл нести свет науки, если он не будет освещать путь остальным? — очень серьезно ответил вопросом на вопрос старшекурсник. — Имперский двор и академический совет еще несколько столетий назад решили, что, в целях просвещения, такие демонстрации — лучший способ продвигать всеобщий прогресс. А утаивание знаний — настоящее преступление против Империи и имперских истин. Жду не дождусь, когда и сам смогу внести вклад в общее дело Императора…
Глаза Сайруса горели фанатичным огнем, но говорил он с искренним воодушевлением. Пройдя еще немного, мы завернули за угол, и остановились у крайней двери, табличка на которой гласила:
«Изучение и разработка сплава, выдерживающего резкие перепады температуры.
С. Чембер, В. Миддлтон, Э. Грессер
Науч. рук. — пр. М. Баро
Куратор — дкр. А. Офелиус»
Выделенные выпускникам помещения были куда больше простых лабораторий, с высокими потолками, скрывающих своды где-то в тени бездонной темноты, и панорамными окнами, пропускающих как можно больше света. Периметр опоясывали заваленные бумагами, инструментами разной степени потрепанности и покореженными металлическими конструкциями верстаки и стеллажи. Посреди комнаты стоял квадратный деревянный стол, так же уставленный инструментами и склянками, однако центром этой хаотичной композиции было нечто под плотным покрывалом. Чембер торжественно шагнул вперед и жестом подманил нас поближе. Его волнение было скорее радостным нетерпением, будто бы этот момент он ждал всю свою жизнь.
— Итак, для начала я хочу немного ввести вас в курс дела, чтобы вы поняли, как я выбрал именно этот проект. Семья Миддлтонов занимается созданием устойчивых сплавов с разными эффектами, которые потом перепродаем кузнецам, ювелирам, оружейникам.
— И ваш… э-э-э… проект с этим как-то связан? — спросил Ари, внимательно осматривающий помещение.
— Да. Это совместная работа с моим двоюродным братом Виктором и нашего друга Элиаса Грессера с кафедры алхимии. Мы с Виктором сначала должны были просто разработать сплав, выдерживающий высокие температуры после закалки, чтобы по свойства он не отличался от электрума.
— Да, электрум лучше всего выдерживает перепады температур из-за того, что возникает под ударом молний, — тут же отозвался Хус.
Мы с Адой синхронно закатили глаза, но Сайрус оценил ответ северянина одобрительным кивком.
— Однако электрум все же минерал маналитический. Мы же нашли способ создать его аналог, с теми же свойствами, однако без какого-либо магического отголоска. Мы назвали это «электритом».
Он резким движением стянул ткань, и теперь мы с любопытством рассматривали странную конструкцию, которая под ней скрывалась. То были расположенные с двух концов деревянного основания цилиндры с небольшими голубоватыми и красными прожилками. Без сомнения, то был элементит. Протянутая между элементитовыми цилиндрами проволока была грубой, кривоватой, скрепленная в середине крюком, как звенья цепи, а сразу под ней в подставке расположился небольшой почерневший желоб. Помимо конструкции на столе стояли баночки и флаконы с алхимическими обозначениями и названиями, которые мне ни о чем не говорили. Сайрус протянул руку в плотной перчатке в одну из банок и продемонстрировал нам небольшой черный минерал, грани которого даже при тусклом свете ярко очерчивались металлическими бликами, напоминая ягоду ежевики.
— Это обычный необработанный магнетит, его добывают на северных склонах Солнечный гряды. Очень распространенный минерал, однако вместе с этим, — в руках старшекурсника блеснул небольшой темный пузырек. — Может дать очень интересный результат.
Сердце начало биться сильнее в предвкушении, когда Сайрус, предварительно очистив желоб от грязи, положил туда кусочек магнетита, затем аккуратно вылил содержимое флакона в небольшие выемки на элементитовых цилиндрах.
Буквально через два удара сердца я почувствовала это. Воздух, как будто, стал плотнее и легче одновременно, обволакивая, пронизывая все невидимыми потоками энергии. Нет, не такими, как от прикосновения к лазуриту. Ощущение было иное. А спустя сотую долю секунды между концами натянутой проволоки что-то блеснуло.
Показалось? Нет, мгновение спустя еще одна искра родилась и умерла в то же мгновение. Глаза пересохли от того, что я, не мигая, вперилась взглядом в кольцо, стараясь углядеть странные проблески вновь. Но долго ждать не пришлось — теперь по диаметру кольца я точно замечала синевато-сиреневые всполохи, словно маленькая молния пробежалась по кольцу. Снова. И снова… Еще один заряд был настолько сильным, что с характерным звуком устремился к покоящемуся в желобе магнетиту подобно выпаду змее на охоте. И вот уже в кольце то и дело сверкали настоящие молнии, раз за разом резкими ударами стремясь в желоб, словно бы руда притягивала разряды к себе. В воздухе стоял послегрозовая свежесть и резкий горячий металлический смрад.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем все прекратилось. Металлическое кольцо перестало искриться от разрядов, прожилки в элементитовых цилиндрах потухли, а в кабинете воцарилась звенящая тишина.
Сайрус аккуратно достал из желоба магнетит, точнее, то, что от него осталось. Грани минерала сгладились, оплавились, черный оттенок разбавился синеватыми проблесками, искрящимися на матовой поверхности. Внешне теперь руда напоминала некую помесь магнетита и электрума.
— Это… ведь не магия? — негромко спросил Ари, потрясенный настолько, что его глаза двумя белыми пятнами сверкали на лице.
— Это — наука, — победоносная улыбка Сайруса говорила сама за себя — он явно достиг желаемого эффекта. — Первый успешный метод трансмутации немагических материалов, и это только начало. Электрит — результат алхимической реакции магнетита с ксилогатусовой кислотой под высокими температурами молнии, которые вырабатываются из элементита. По свойствам он полностью идентичен электруму, но при этом остается рудой, которую можно потом переплавлять. Мы многое перепробовали, пока не нашли способ, дающий стабильный результат.
Сайрус обвел глазами стеллажи. Покореженный хлам на столах вдруг заиграл другими красками. Сколько же экспериментов было проведено, прежде чем останец добился желаемого? Глядя на Сайруса Чембера, его искреннею страсть к науке и желание отдаваться любимому дело без остатка делу, я невольно задумалась — а смогла ли я так же с горящими глазами, не обращая внимание ни на чужую предвзятость, ни на предрассудки, пробираясь через терн проб и ошибок, идти к своей цели?
Сайрус и Ари еще долго продолжали обсуждать и эксперимент, и особенности работы с маналитами. Останец явно был впечатлен, что первокурсник говорит с ним на такие сложные темы практически на равных, и проникся к северянину невольным уважением. Мы же с Адой шагали вслед за ними, думая каждая о своем.
Так мы проходили по корпусам с сопровождающими, с которыми заранее договаривался Сайрус. Были и молодые аспиранты, только-только закончившие обучение, и старшекурсники-выпускники, и даже уже полноценные ученые. Каждый из них проводил нас почти по одному и тому же маршруту, рассказывая, будто по шаблону, одно и то же. В прочем, это мы их отвлекли от их работы своим присутствием, надо было сказать спасибо уже за то, что они вызвались возиться с первогодками.
Корпуса разительно отличались друг от друга. Людей в коридорах было значительно меньше, чем в Главном корпусе Лабораториума, но зато вокруг были слышны лязги, грохот, стук, откуда-то доносился тревожный жженый запах и целая какофония звуков. Да и сами сопровождающие наши были людьми… необычными.
К примеру, доктор Констанция Касьяно, весело рассказывавшая нам о методах исследования человеческих тел и воздействия на них лекарственных препаратов во всех неприятных подробностях, предложила нам показать коллекцию заспиртованных мутировавших эмбрионов, отчего Ари резко подурнело. Азери Тахей, который знакомил нас с работой инженеров, заикался и вздрагивал от любого резкого звука. Как он объяснил — это у него началось после неудачного эксперимента, где его изобретение взорвалось прямо у него в руках, лишь чудом оставив в живых. Но, если не считать нервозности, набелит очень живо и ярко описывал свою работу.
