Олея осторожно опустилась на кровать старшей сестры, и некоторое время молчала, словно собираясь с духом.

– Мы сегодня с Янушем гуляли, под яблонями, – начала она не так уверенно, – Разговаривали. Он мне ожерелье янтарное обещал подарить на свадьбу, и сережки к нему. Да такие, что ни у кого из девок нет. Давно на них копит, каждую монетку откладывает.

– Рада за тебя, – с трудом отозвалась Эвелиса, – Не сомневалась, что у тебя счастье сложится. Но иди лучше матушке похвастайся, она сумеет за тебя от души порадоваться, а я сейчас нет.

Младшая сестра продолжила, как ни в чем не бывало, словно не расслышав сказанного.

– Купить, правда, еще не успел, завтра только в город на ярмарку собирался. Мы с ним вместе подумали… Ты хоть и Оглобля, а все же родная мне кровь. Добрая к тому же, хоть и слишком покладистая. Жалко мне тебя, изведут же…

Неожиданно всхлипнув, Олея утерла нос краем одеяла, и торопливо продолжила:

– Батюшка решения менять не собирается, хочет сбыть тебя, и забыть. Я уже приспросилась у матушки. Так что бежать тебе надо, и далече, чтоб не сыскали.

– Бежать? – эта мысль прежде не приходила ей в голову, – Но куда? И как? Я же дальше городской ярмарки и не бывала, да и то в детстве.

– Мы все придумали. Януш даст тебе деньги, – Олея тяжело вздохнула, расставаясь с мечтой, – И довезет до города. Там условится с кем-нибудь, чтобы тебе помогли выехать в еще более дальний город, где наши точно не бывают. А там служанкой или торговкой куда пристроишься, не пропадешь. Только соглашайся сразу, в следующий раз Януш в город соберется лишь после уборки урожая, там уже поздно будет.

Сев на кровати, Эвелиса обхватила себя руками. Мир за пределами родной деревни представлялся ей необъятным и пугающим. Даже о ближайшем городе сохранялись лишь самые смутные воспоминания.

Каменные дома, высотой в две избы, с блестящими крышами. Мощеные улицы, без кусочка зелени. Низкие, одинаково подстриженные деревья. И очень много незнакомых людей, особенно на ярмарке.

О других же городах рассказывали и вовсе небывалые вещи. Мол бывают дома и в три, и в четыре избы высотой. У некоторых даже крыши выстланы золотом, а наличники изукрашены не резьбой, а драгоценными каменьями. Но в последнее поверить было сложно. Такое если и существовало, то где-нибудь в недосягаемой столице, где живет король, и всякие его придворные.

– Так мы договорились? – поторопила ее Олея, – Я завтра утром предупрежу Януша, а вечером помогу тебе выскользнуть из дому.

– Договорились, – выдохнула Эвелиса, с неожиданной для себя решимостью, – Спасибо, тебе. – она обняла сестру за плечи.

– Не спеши благодарить, – суеверно отозвалась девушка, уворачиваясь от неожиданной ласки, – И вот еще. Я тебе эти деньги не дарю. Ты как работать начнешь, лишнюю монетку к монетке откладывай. Потом вернешь при случае, но можешь не торопиться, хоть с десяток лет копи, попрекать не стану.

– Конечно верну! – заверила ее Эвелиса, – Я тебе теперь жизнью обязана. Сама лишний кусок не доем, но скоплю. Олеюшка… – горло сжалось, не давая договорить.

– Ну-ну, – младшая сестра погладила ее по руке, – Как ты уедешь, батюшка позволит нам с Янушем ожениться, может даже этой осенью. Ради этого я не только ожерельем, косой бы своей пожертвовала. Так что не только о тебе забочусь. А теперь спи, вдруг матушка зайдет, так допытается, чего мы секретничаем.

Девушка встала, и направилась к своей кровати. Не зажигая лампы, она быстро разобрала подушки, переоделась в ночную сорочку, и нырнула под одеяло. Спустя некоторое время послышалось ровное мерное дыхание.

Эвелиса подтянула колени к груди, устраиваясь поуютнее. Сон никак не торопился приходить. Слишком уж много было переживаний за день, от полного отчаяния – к надежде. Будущее представлялось смутным и неопределенным, но ведь и в городах люди живут. Неужели она не сумеет? Всяк лучше, чем замуж за дурня, и она поежилась, вспоминая бессмысленное тупое лицо «жениха».

***

На следующий день стало ясно, что родители не отступятся от своего решения. Тяжело вздыхая, мать отперла сундуки, в которые складывалось приданное для дочерей, и принялась перебирать накопленные богатства. Вышитые подушки, мягкие одеяла, тканые половики и разная посудная утварь – все это с любовью собиралось многие многие годы. Иногда, отводя глаза, женщина откладывала в сторону более красивые или дорогие предметы. Жаль такое в хозяйство дурня отдавать, лучше уж оставить Олее, у той все-таки жених будет поприличнее, такой хоть сумеет оценить и изящное шитье, и тонкую роспись на чашках.

Эвелиса делала вид, что не замечает этих ухищрений. Какая разница, если все и так пойдет в приданное младшей сестрицы? Стараясь не выдать свои мысли, девушка послушно вытряхивала половики, и укладывала их на дно большого сундука. Проверяла, не появились ли трещины на посуде, и не завелись ли жучки в подушках.

Время от времени в избе слышались тяжелые шаги отца. В один момент он даже заглянул на женскую половину, и увидев, что жена с дочерью занимаются приданным, одобрительно кивнул.

– Вот так бы сразу, а то развели вчера слезы на ровном месте. Я тебе, дочка, на свадьбу еще пару поросят подарю, в новом хозяйстве не лишними будут.

Низко опустив голову, девушка пробормотала слова благодарности. Отец редко называл ее дочкой, чаще по имени, или просто – девка. То, что сейчас Далибор выбрал именно такое обращение, говорило о том, что он хочет сгладить вчерашнюю резкость. Может еще раз броситься ему в ноги? Уговорить, упросить отменить это ужасную помолвку? Тогда не придется покидать родной дом и отправляться в чужие края.

– Лучше уж, у своего очага хозяйкой быть. И на будущее учти, я хоть и угрожал плетей всыпать, но и пальцем никого из вас ни разу не тронул. А вот муж твой может оказаться не таким добрым. Так что скромнее себя веди, трудись по хозяйству, и не вздумай слова поперек сказать. В каждой избе свой закон.

Желание падать в ноги пропало само собой. Решив, что на этом его отцовских наставлений пока достаточно, Далибор, на всякий случай, сурово обвел глазами домочадцев, и тяжело ступая, вышел. Мать снова вздохнула.

– Доля такая, женская. И батюшку понять можно, для тебя же, как лучше старается.

– Не лучше ли одной век вековать, чем за дурня идти? – не удержалась девушка. – Это не ему жена нужна, а его матери еще одна дармовая работница!

– Порассуждай мне еще! – рассердилась мать, – Сама сперва хоть одного дитенка выноси да воспитай, а потом уж суди о других. Радовалась бы, что хоть в такую семью берут, иной уже и не представится. Все, хватит тут ворошиться, ступай двор подмети, да воды свежей из колодца достань. Мне же надо тесто на хлеб ставить, завтра с твоими тряпками разуправимся.

Стряхнув с подола случайно приставшую пыль, Эвелиса вышла на двор. Тот уже был чисто выметен, видимо Олея спозаранку постаралась. Самой младшей сестры поблизости не наблюдалось, быть может, она сейчас договаривается со своим нареченным, чтобы тот отвез ее, Эвелису, до города?

Ободрившись, девушка подхватила ведра, и направилась к колодезному журавлю. Ей хотелось сделать как можно больше, чтобы незаконченные дела не легли на плечи сестры. К тому же, работа позволяла отвлечься, и не думать о том, что будет дальше.

День за хлопотами пролетел быстро, а младшая сестрица все не возвращалась. Эвелиса окончила полоскать крынки, и перевернув их вверх доньями, надела на дворовый частокол для просушки. Вот вроде и со всеми делами управилась. Она вытерла пот с висков уголками платка, и облокотилась на край изгороди.

Двор, в заходящих лучах солнца казался по особенному уютным. Сколько в него было вложено труда и заботы. А теперь придется со всем этим расстаться. Грустно, но, как говорят в народе – «Сын, рукавица, а дочь – птица». Вырастет, да упорхнет из рук.

Вот и ей пора. Только не полноправной хозяйкой в новый свой двор, а на вольное житье среди чужих людей. Девушка пропустила сквозь пальцы конец косы.