Капитан недоверчиво осмотрел Штернберга. Внешность его мало напоминала профессорскую.

— Куда вы направляетесь, господин профессор?

— В Нескучный сад, капитан. Конечно, не на прогулку. Там пункт астрономического наблюдения, установлена аппаратура, меня ждут сотрудники обсерватории.

— Вам придется вернуться. Через мост нельзя пройти. Правда, он наш, но Малый Каменный в руках красных. Там стреляют. И вообще весь этот район — Якиманка, Калужская, — весь он у красных. Вам туда не пройти. В вашем возрасте, пешком, под пулями... Идите назад, господин профессор, я вам дам юнкера в провожающие, быстрее доберетесь до университета. Наука подождет, пока мы этих не прикончим.

— Господин капитан! Наука — единственное, что не может ждать. Наблюдение над светилами нельзя откладывать так же, как нельзя откладывать до лучшего времени роды ребенка. Мы имеем возможность сегодня, и только сегодня, выяснить то, что представляет первостепенную важность не только для чистой науки, но и для практической жизни людей... Вот почему я, старый человек, иду через весь город, вместо того чтобы сидеть в теплом профессорском кабинете... Наука — вне политики, я надеюсь, что меня пропустят и те, как пропустили меня вы.

— С кем вы нас сравниваете, профессор? И как вы наивны! Эта взбунтовавшаяся чернь плюет на вашу науку. Да потом — пули не проверяют документы...

— Я буду осторожен, капитан.

— Если вам удастся пройти Большой Каменный, идите по Всехсвятской, прижимаясь к левой стороне. На той стороне, на набережной, завод Листа, но мы сдерживаем красных. А вот справа у них трамвайная электростанция, а значит и Малый Каменный. Бог вам в помощь, профессор. А уж на нас можете надеяться! Мы эту шваль пулеметами загоним в их вонючие дыры!

— Арма вирумку кано! Пою оружие и мужа! Как писал Публий Вергилий Марон... Если вы так любезны, черканите, капитан, на моей визитке, чтобы меня ваши не очень задерживали. Понимаете, светила не обращают внимания на людские беспорядки, они движутся по своим орбитам, не задерживаясь. Надеюсь, что прибуду на свой пункт вовремя.

Трамвайная станция, значит, у наших! Но до нее еще надобно пробраться по мосту, по Всехсвятской. Каменный мост как бы вымер. Трамвайные рельсы блестели под налетом снега. Штернберг шел, прижимаясь поближе к перилам. По нему не стреляли, он прошел мост благополучно и теперь шел, стараясь находиться в тени бесконечной каменной ограды Соляного двора. Стало совсем темно, черная кожаная одежда его почти сливалась с темной грязной стеной. Но через десяток шагов Штернберг уперся в небольшую свежевырытую канаву. Он остановился и сразу же был окликнут с нескольких мест.

— А ну остановись! Кто такой? Куда это идешь?

К нему бежали вооруженные люди. В черных пальто, один в нелепо на нем выглядевшей широкополой шляпе, все с винтовками в руках. Свои! Добрался!

— Вы из Трамвайной?

— Ну, из Трамвайной! Кто такой?

— Отведите меня, товарищи, к своему командиру. Только побыстрее.

Двор Трамвайной электростанции напоминал военный лагерь. Он был полон солдат и красногвардейцев. Под небольшим навесом у склада стояла груда цинковых ящиков с патронами. Штернберга провели в контору на первом этаже. В небольшой комнате толпилось много народа, густой махорочный дым висел в воздухе, какой-то человек за столом кричал в телефонную трубку...

Ох, как здорово! И телефон работает!!

— Моя фамилия Штернберг. Я послан из Московского ревкома. Телефон с ревкомом заработал?

— Нет, товарищ Штернберг. Телефон, видите, полевой. Связывает нас с нашим районным ревкомом, с заводом Листа, фабрикой Эйнем. Другие товарищи из ревкома уже прибыли, нам сообщили.

— Почему документов у меня не спрашиваете?

— Я вас десятки раз видел и слышал, товарищ Штернберг! Даже лекции по астрономии слушал у Шанявского... — Человек за столом так улыбнулся, как будто он был хозяин, к которому пришел приятный гость.

Вдруг Штернберг почувствовал, как он устал. Присел на стул, кем-то ему подставленный.

— Соедините меня, товарищ, с районным ревкомом.

Человек за столом долго вертел ручку полевого телефона. Наконец дозвонился. Он передал трубку Штернбергу, и тот услышал ослабленный расстоянием и старыми батареями невозможно знакомый, резкий голос...

— Евгений Александрович! Вы?

— Я, конечно, я, Павел Карлович! Я, когда узнал от товарища Цивцивадзе, что идете к нам, до смерти испугался... Это вы прямиком через Каменный?!

— Конечно, через него. Где вы находитесь? На Малой Серпуховке?

— Я нахожусь, где мне положено, — в трактире. Да вы не злитесь, Павел Карлович! Ей-богу, в трактире. В трактире Полякова на Калужской площади. Ревком сюда перебрался с Малой Серпуховки поближе к боевым, так сказать, порядкам. Ничего вам рассказывать сейчас не буду, все увидите сами. Сейчас я за вами прибуду.

— А зачем такая честь? Я уж доберусь сам. Если по Моховой прошел, то по Якиманке подавно.

— А я за вами как за главковерхом — на автомобиле...

Автомобиль оказался небольшим потрепанным грузовиком. Штернберг сидел рядом с шофером, немолодым солдатом. А Гопиус, стоя на подножке, кричал Штернбергу, сидевшему у разбитого окна:

— Слышите справа пулеметный — это наши у Бабьегородской плотины. Бабьегородские переулки у нас в руках, там наши накапливаются и с набережной наступают на Крымский мост. Но как пишут в сводках, с переменным успехом. А вот мы и дома!

Грузовик круто развернулся у углового трехэтажного дома, стоявшего напротив маленького чахлого скверика посередине площади. Со стороны Коровьего вала они зашли в залы, где ничто уже не напоминало их ресторанное прошлое. И большая зала, и примыкающие к ней комнаты были полны вооруженных людей. Стульев не было, сидели на полу. У стен спали красногвардейцы и солдаты, не выпуская из рук винтовки. В углу стояли два стола, на них лежали караваи хлеба, миски с чем-то съестным. Густой табачный дым плавал в воздухе.

Из задней комнаты вышли Цивцивадзе и Файдыш — спокойный, поблескивавший стеклами пенсне человек лет под тридцать.

— Ну вот, добро пожаловать, товарищ Штернберг, — сказал он, пожимая ему руку. — Пошли в штаб, сейчас расскажу про наши дела.

В небольшой комнате штаба вокруг стола, на котором лежала та же старая, вырванная из справочника «Вся Москва» карта, стояли и сидели люди, почти все знакомые Штернбергу. Ему уступили стул, и Файдыш сразу же стал рассказывать:

— Вы, Павел Карлович, сумели пройти через Каменный мост потому только, что там наше наступление приостановилось. Мы с середины дня начали наступление по двум направлениям. Одна наша колонна от Серпуховской шла по Большой Полянке, мы думали с ходу занять Каменный мост, выскочить на Волхонку и прямо на Знаменку — к Александровскому училищу. Ну, это у нас не получилось, мы окопались у канавы, там у Трамвайной электростанции наши позиции прочные. А другое направление у нас было — через Крымский на Остоженку, чтобы атаковать штаб округа. Тут у нас пошло более удачно. Мост у нас в руках. И все набережные на нашем берегу до самого моста Окружной дороги. Он тоже занят нами. Сейчас главные бои идут на той стороне, у Катковского лицея и Интендантских складов...

— А кто там начальствует?

— Я сам там был, так что сведения сообщаю, что называется, из первых рук. А сейчас передал командование нашему очень толковому товарищу — Добрынину. Он уже на той стороне окопался. Мы ему отсюда посылаем подкрепления.

— А где окопался? Покажите на карте.

— Вот тут, видите, на углу Остоженки и Первого Ушаковского переулка, в чайной Бахтина, так сказать, штаб Добрынина. Там же у нас перевязочный пункт. А чтобы юнкера с налета нас не захватили, перекопали Остоженку, сделали окоп. Почти настоящий, солдаты делали. Думаю, что сидим там крепко, оттуда не выбьют. Мы с фабрики, что рядом, привезли тюки с прессованным хлопком, их никакая пуля не пробивает. Не окоп — крепость! Там сидим твердо! Мост и площадь за мостом занимают отряды с Михельсона, Варшавского арматурного, «Поставщика». А на Остоженке, кроме них, солдаты 55‑го полка.