Нестеров поудобнее перехватывает весло. Так, чтобы можно было грести, не ударив им меня. Не говорит, чтобы я отодвинулась, а подстраивается. Этот факт почему-то вызывает во мне внутреннее ликование.

— Только верность, и ничего больше, — шевелит плечом Марк. — Чтобы ни рядом с тобой, ни в твоих мыслях не было места кому-то другому. Сахарову в том числе.

Вообще-то, я и не вспоминала о Никите сегодня, но сообщать об этом Нестерову не собираюсь. Мне тоже нравится играть с ним, так же, как и ему со мной. Спрашиваю, легко касаясь пальцами его бедра:

— Для тебя это так важно?

— Важно, — кивает он, а я замечаю, что мои прикосновения действуют на него почти так же, как и его на меня — Марк шумно вдыхает воздух, а весло чуть было не выскальзывает из его рук.

Но он тут же перехватывает инициативу. Склоняется к моему уху и произносит:

— Я собственник, знаешь ли. И привык, когда то, что моё, принадлежит только мне одному, милая.

Его голос глубокий и бархатный, гипнотизирует меня настолько, что мне хочется принадлежать ему здесь и сейчас. Шумно вдыхаю воздух, как и он только что, чувствуя, как в воздухе между нами стреляют разряды электричества.

— Буду иметь ввиду, когда решу подумать над твоим предложением, — произношу я и откашливаюсь, чтобы убрать из горла неожиданную хрипоту.

Кажется, если мы продолжим в том же духе, рискуем не добраться до нашего лагеря, поэтому весь дальнейший остаток пути оба храним молчание.

Я обдумываю сказанное Нестеровым, понимая, что условие, которое он поставил, объясняется, скорее всего, неудачным опытом его предыдущего брака. И оно справедливо. Если соглашусь — ему тоже придется завершись «свободные отношения» со своей Лаурой, иначе никак. Я ведь точно так же не собираюсь его ни с кем делить. Даже сейчас, всего на мгновение представив, что Марк целует свою помощницу так же нежно, как только что целовал меня, я готова её придушить.

Это странно и необычно. Потому что ещё позавчера мне было всё равно. Так же, как и не волновало то, что Сахаров спит с Леркой. Да и в прошлых связях я никогда не была ревнивой. А теперь всё почему-то слишком серьезно: отношений как таковых ещё нет, а правила уже есть. И мне, привыкшей нарушать запреты, как никогда хочется их неукоснительно выполнить.

Потому что Нестеров не такой, как остальные. Его губы нежные и мягкие, прикосновения — откровенные, пресс — рельефный, руки — сильные, спина — широкая, а аромат бергамота, смешавшийся с ароматом его кожи сводит меня с ума. Марк однозначно стоит того, чтобы пожертвовать ради него сомнительным обществом Жарова и Березы.

Дубинина и Сахаров ждут на берегу, тревожно всматриваясь вдаль. Узнав нас, Лерка радостно и неуклюже машет руками. На мой взгляд, выглядит глупо.

Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы припекать голову, а ветра почти нет. Пить начинает хотеться с удвоенной силой. И, едва ступив на берег, мы с Нестеровым, первым делом напиваемся чистой и прохладной бутилированной воды.

Потом Марк рассказывает собственную версию произошедшего, галантно не упоминая о моей глупости и самонадеянности. Никто не упрекает меня в том, что по моей вине был утоплен сапборд. Вместо этого, все рады, что мы с Нестеровым живы и сумели вернуться в лагерь.

— Благодаря Марку, — смущенно добавляю я, понимая, что не могу не признать его неоценимых заслуг в деле моего спасения.

Мы встречаемся взглядами, и он тепло улыбается мне.

«Я снова Марк?» — лукаво говорят смешинки в его глазах, а я опускаю ресницы, соглашаясь.

Чертенок на плече театрально закатывает глаза:

«Ну вот, теперь вы обзавелись шутками, понятными только вам обоим, и переглядываетесь, словно школьники».

Именно так. И мысль об этом доставляет мне удовольствие. Когда Нестеров смотрит на меня вот так, мягко и ласково, у меня в душе из хрупких бутонов словно распускаются маленькие розовые цветы, как у вишни или сакуры.

— Мы как раз приготовили завтрак, — с обычной жизнерадостностью сообщает Лерка, разрушая очарование момента. — Вы же, наверное, проголодались?

Я киваю, а Марк отказывается, говоря, что плохо спал ночью и сначала хотел бы выспаться. Понимаю почему: места на сапе было немного и большую его часть он галантно уступил мне, а сам охранял мой сон и согревал.

От осознания этой трогательной заботы внутри просыпается нежность.

Даже если это — ещё одна часть демоверсии наших отношений, она получилась восхитительной.

Такой, что над тем, хочу ли я быть с ним, я больше раздумывать не собираюсь.

Уверена, что, как только появится подходящая возможность — соглашусь.

«Море внутри меня синее-синее Волны внутри меня сильные Солнце живёт во мне Моё солнце живёт во мне»

Ёлка — Моревнутри

После обеда я оставляю севший телефон заряжаться и отправляюсь на пляж с Лерой и Никитой, чтобы позагорать и отвлечься от заманчивой идеи уйти в палатку к Нестерову.

Тело тянет к нему, словно примагниченное и намекает на то, что пойди я к Марку — поспать ни ему, ни мне не удастся. Но здравый смысл подсказывает, что тот, кто так терпеливо охранял мой сон этой ночью нуждается в ответном одолжении с моей стороны. И в кои то веки я предпочитаю его послушать.

— Мы так за вас волновались, — причитает Дубинина, расстилая на горячем от солнца песке цветное махровое полотенце. — Я просила Ника вызвать спасателей еще ночью, боясь, что вы утонули, но он уговорил меня подождать до утра.

Сахаров угрюмо пожимает плечами:

— Ночью они все равно ничем бы не помогли. А утром все разрешилось само собой.

Никита садится на свое полотенце, расстеленное рядом с Леркиным. Он выглядит хмурым и задумчивым, но мне плевать на его настроение. Я никогда не отличалась сильной эмпатией и сейчас погружена в собственные переживания и мысли. Как пчелы вокруг грядки с клубникой они вьются вокруг Нестерова, в одночасье вопреки моей воле ставшего центром моей вселенной.

Сама не замечаю, как улыбаюсь украдкой от ощущения счастья, греющего изнутри, словно мое личное теплое солнце. Даже Дубинина внезапно перестает меня раздражать. Она говорит что-то жениху, но ее слова кажутся мне белым шумом. Хочется танцевать и обнять весь мир и это для меня настолько нехарактерно, что даже немного пугает.

«Ты влюбилась, Милашечка», — вкрадчиво констатирует чертенок, с мрачным видом размазывающий по красноватой мордашке крем от загара.

Его этот факт отчего-то совсем не радует, как и мое радужное настроение. Даже если и влюбилась, то что с того, если мне при этом хорошо и приятно?

«То, что Нестеров — не тот, в кого стоит влюбляться, — хмуро объясняет невидимый друг и, надвинув на глаза широкополую соломенную шляпу, укладывается загорать прямо на моем плече. — Он разобьет тебе сердце и заставит страдать».

Неправда. Марк обещал не причинять мне боли, и я ему верю. Он надежный и правильный. Нежный и заботливый. А как он целуется…

Чертенок недовольно фыркает:

«Ведешь себя как влюбленная школьница, право слово. Лучше бы включила привычную расчётливость и рациональность. Не причинить боли может лишь тот, чье мнение для тебя ничего не значит. А тот, кому ты доверяешь и заглядываешь в рот, причинит ее первым, попомни мои слова! Доверяя, ты даешь ему в руки кинжал и поворачиваешься спиной!»

Понятия не имею, как ведут себя влюбленные школьницы, потому что в школе я не влюблялась. После изнасилования я какое-то время на мужчин любого возраста смотреть не могла. Позже, уже закончив школу, поняла, что они делятся на опасных и безопасных, и научилась выбирать для отношений исключительно вторых.

Но Марк был прав, с ними было пресно и скучно. Наигравшись, я расставалась с каждым после пары месяцев, начиная охоту за следующим подобным экземпляром.

Сам процесс обольщения был захватывающим и интересным. Я чувствовала себя сильной и могущественной, словно сердца жертв находились в моих руках. Пульсировали гулко и монотонно. А я могла сжать любое в кулак и растереть в пыль, но никогда этого не делала, предпочитая просто уходить в тень, исчезать, сказываясь жутко занятой, сводя отношения на нет.