— Просто я видала гребешков только приготовленными, или сырыми, но чищенными, политыми лимонным соком. А вот такими как сейчас — ни разу.

Не удивилась бы насмешкам на тему того, что умудрилась провести всю жизнь возле моря, ничего о нем не зная, но мне неожиданно принимаются сочувствовать:

— В лагере у меня есть пластыри и заживляющая мазь, — говорит Дубинина.

Она самостоятельно тащит тяжелый сап к воде, не привыкшая просить помощи у кого бы то ни было.

А Ник добавляет:

— Скоро доберемся и мигом окажем тебе первую помощь.

Нестеров молчит, но с привычной снисходительностью легко поднимает меня на плечо и водружает на сап, а потом взбирается следом. И в этот раз я даже не протестую. Но неожиданно для себя самой начинаю сомневаться в том, что всё еще хочу сбросить его в воду.

«In the crushes of heaven for a sinner like me But the arms of the ocean delivered me Though the pressure's hard to take It's the only way I can escape It seems a heavy choice to make And now I am under all And it's breaking over me…»

Never Let Me Go — Florence And The Machine

(Перевод: Для грешников кара с небес неизбежна, и океан осторожно и нежно в своё королевство меня забирает. Трудно мне вынести это давление, но это единственный путь к искуплению. Я сделала выбор, отбросив сомнения, всё ниже ко дну погружалась. И тысяча миль шумных волн надо мной…)

Вскоре я точно так же, как недавно Дубинина, скрестив ноги, устраиваюсь на сапборде впереди Марка, получив отличную возможность разглядывать все прелести морского дна. Гигантские камни, усеянные яркими морскими звездами и белыми ракушками гребешков. Подводные растения всех оттенков зеленого и коричневого. Стайки мелких рыбешек, с поблескивающей чешуей.

Не могу припомнить, чтобы прежде меня так восхищала природа. Чтобы я чувствовала с окружающим миром такое единение. Словно что-то во мне непоправимо меняется, и я не поспеваю за этими изменениями, пробуждающими внутри совершенно незнакомые чувства и эмоции.

— Расскажешь о причинах своих приступов? — будничным тоном любопытствует Нестеров, когда мы удалились от Леры и Ника на достаточное расстояние. — Для чего ты пьешь свои таблетки?

Марк гребет с легкостью, упершись коленями в доску, и шуршащая ткань его плавательных шорт легко щекочет кожу на моей спине.

Вопрос застает врасплох. Он задан с такой непосредственностью, будто мы с Нестеровым близкие друзья, между которыми нет секретов. Будто мы доверяем друг-другу. Будто обсуждение этой, явно не простой для меня, темы, не является вопиющей бестактностью.

Хмурюсь и отзываюсь едко:

— Не раньше, чем ты расскажешь мне, Нестеров, какого рожна ты украл мои таблетки и подсунул их Никите.

Зная его непоколебимую правильность, склонность к восстановлению справедливости и навязыванию «добра» с кулаками, он, наверное, даже отпираться не будет. У меня уже заготовлена на этот случай гневная тирада. Но вместо этого Марк, не прекращая грести, усмехается:

— Во-первых, твои таблетки я не крал, а нашел в тамбуре палатки, и о том, что они твои узнал лишь тогда, когда ты сама мне об этом рассказала. Во-вторых, хорошего же ты обо мне мнения, если считаешь, что я стану травить друга, даже в его собственных интересах. В-третьих, то, что ваше с Сахаровым ночное рандеву не состоялось, на пользу вам обоим.

Не выдаю своего удивления от того, что Марк так легко разгадал наши планы. О пользе он, видите ли, заботится. Санитар леса, чтоб его. Лучшая защита — нападение и гневная тирада в моей голове претерпевает изменения, подстраиваясь под обстоятельства.

— То есть, хочешь сказать, что это не ты? Брось, нас на острове всего четверо. Лера этого сделать не могла, а значит, кроме тебя больше некому!

— И ты даже не допускаешь мысли, что Никита мог уснуть сам, без постороннего вмешательства? На это мог повлиять десяток иных, совершенно не зависящих от меня факторов: свежий воздух, алкоголь, усталость, в конце концов. Но ты предпочитаешь винить меня, лишь бы не допустить варианта, что ты оказалась недостаточным стимулом, чтобы Ник, бросив невесту, несся петь тебе дифирамбы?

— Разумеется, не допускаю, — зло усмехаюсь я. — Просто не привыкла верить в случайные совпадения. И с чего ты вообще взял, что имеешь хоть какое-то право вмешиваться в наши с Сахаровым отношения?

Его тон неожиданно становится резче и холодней:

— Да с того, что у вас нет отношений, милая. Он сделал предложение не тебе, а Лере. И такая как она — верная, внимательная, отзывчивая и чуткая — лучший для него вариант. В то время как тебе не нужен рядом такой, как он, поверь мне.

— Почему это? — мигом взвиваюсь я, оглядываясь на него вполоборота.

— Потому что в твоем послужном списке таких Сахаровых — вагон и маленькая тележка. Но с такими тебе скучно и пресно. Их ты потом бросаешь, отправляясь на охоту за следующим, чтобы продолжить этот чертов замкнутый круг.

На мгновение задыхаюсь от злости. Судя по его описанию, я просто какая-то бесчувственная самка богомола, а не живой человек. Нестеров делает вид, что знает меня, но он не прав. Отвечаю, не скрывая гнева:

— Неужто так глубоко под меня копал?

— Не под тебя, — хмуро отзывается он. — Под Антона. Но знания о тебе оказались побочным эффектом. Узнав фамилию, я сопоставил имеющиеся сведения о сестре Аверина с тобой, и твое поведение в первый день нашего знакомства стало намного проще и понятнее.

Почему-то упоминание меня в подобном контексте злит еще больше. То, что Марк рыл под Тошу, нормально, потому что, я уверена, Тоша рыл под него тоже. Ненормально то, что я, которая обычно заинтересовывает всех ангельским личиком и совершенной фигурой, сумела привлечь внимание Нестерова только как приложение к моему брату, являющемуся его конкурентом.

— Боюсь даже представить, что такого ты мог обо мне узнать, — фыркаю я. — Единственное, что связывает меня с «Архитеком» — малюсенькая доля в уставном капитале, с барского плеча оставленная отцом в наследство. Этого оказалось достаточно, чтобы ты решил узнать, кто же такая эта «сестра Аверина».

Увлекшись разговором, он окунает весло в воду не так глубоко, как необходимо, и нас обдает облаком мелких брызг.

— Так вышло.

— И какая она? — стискиваю зубы и чувствую пульс, тяжелым набатом бьющийся где-то в горле.

— Избалованная и самовлюбленная эгоистка, — с легкой иронией отвечает он. — Бессердечная и циничная. Меркантильная, озабоченная лишь количеством брендовых шмоток в собственном гардеробе и ничего особенного из себя не представляющая. Ну и прочие характеристики в подобном негативном ключе. Я ответил на твой вопрос?

— Вполне, — выдыхаю, сама не заметив, как сжала кулаки.

Оказывается, «самка богомола» — была еще не самым худшим из вариантов. И вовсе я не такая. За подобное несправедливое описание мне хочется изо всех сил ударить Нестерова. А еще узнать, что он сам думает об этой нелестной характеристике? Совпадает ли она с его собственным мнением? По его голосу эмоций не разобрать, а, сидя к нему спиной, оценить мимику тоже не получается.

— Тогда пора и тебе ответить на мой: для чего ты пьешь свои таблетки?

Он и правда рассчитывает, что после того, как только что фигурально облил меня грязью, я доверюсь ему и поведаю о причинах своих приступов как на духу?

— Такие таблетки пьют все избалованные самовлюбленные эгоистки, ты разве не знал, Нестеров? — саркастически ухмыляюсь я. — Чтобы не растерять навыки меркантильности и бессердечности.

До берега осталось метров тридцать, и я даю выход собственной злости. Уцепившись обеими руками за края доски, резко переношу вес тела на одну сторону. Сапборд внезапно кренится и Марк, чьи руки заняты веслом, не успевает вовремя среагировать на мою диверсию и удержать равновесие. С плеском мужчина падает в море, обдав меня холодной соленой водой.

Улыбаюсь, не скрывая злорадства, когда Нестеров, отплевываясь, выныривает на поверхность, но улыбка тут же исчезает с моего лица. Во взгляде его зеленых глаз ничего хорошего.