Осознаю, что меня выносит в открытое море. В груди моментально черной кляксой разрастается паника и я начинаю грести назад, в попытке добраться до Марка, и расстояние между нами сокращается, но все же не так быстро, как бы мне этого хотелось.

Ветер внезапно становится еще сильней, пробираясь под влажную от воды одежду. Становится холодно, а волны, словно та самая Таласса внезапно разъярилась на меня, начинают раскачивать доску из стороны в сторону.

Весло, не так давно казавшееся легким, становится удерживать все труднее. Мышцы сковывает от напряжения.

Обеспокоенно оглядываюсь на Нестерова. Нас разделяют несколько метров и течения, действительно, разные. Марк сосредоточен и собран. Брови нахмурены, а губы сжаты в тонкую линию. Засмотревшись на него, я вздрагиваю от неожиданно налетевшей со спины волны, окатившей меня ледяной водой.

При попытке развернуть доску другим боком, весло выскальзывает из моих пальцев. Тянусь за ним, перенося вес тела на одну сторону сапборда, и сама не успеваю понять, как и почему он переворачивается, а я, не готовая к такому повороту событий, оказываюсь под водой, заливающейся в нос и неприятно щиплющей глаза.

Испуганно барахтаюсь, пытаясь выбраться на поверхность, определяя ее по оранжевым закатным лучам, проникающим через воду. Но пловчиха из меня всегда была не очень. Легкие сдавливает железным обручем. И, не умея надолго задерживать дыхание, я инстинктивно вдыхаю и морщусь, чувствуя жжение и боль внутри.

Свидание с Сахаровым все-таки не состоится. И даже если закат сегодня действительно столь впечатляющ, как обещал, я, кажется, его не увижу, благодаря коварству Талассы, заманившей меня в ловушку.

«Будь моим берегом Не то волны унесут Меня в никуда Ты не дай мне утонуть Ты не дай мне утонуть Время как вода Время — океан Ты будь моим берегом»

ЯАVЬ — Берегом

То, как Нестеров обхватывает меня за талию и с силой тянет вверх я скорее чувствую, нежели вижу. Все ощущения кажутся расплывчатыми и чужими, а я сама словно безвольный манекен. Слишком сложно сориентироваться в происходящем, не потеряться, собраться с силами.

К счастью, воды в легких немного и, оказавшись перекинутой через бросаемый волнами из стороны в сторону сапборд, я надсадно кашляю, выплевывая ее. Горькая жидкость льется сразу изо рта и из носа, жжет глаза, смешиваясь со слезами. Не переставая кашлять, и преодолевая слабость, свинцом разлившуюся в мышцах, судорожно цепляюсь за руку Марка, когда он помогает мне забраться на скользкую от воды доску.

Отодвигаюсь от края ближе к середине сапборда. Чувствую горячее дыхание Нестерова на затылке и неосознанно прижимаюсь ближе. Вода продолжает течь с нас обоих нескончаемыми ручьями, но возле него значительно теплее.

— Лиш отстегни, — тяжело выдыхает Марк, и только тогда я вспоминаю, что страховочный трос еще стягивает мою щиколотку, а мой сапборд тянется за нами, словно детский кораблик на веревочке, замедляя движение.

Без возражений дрожащими пальцами отстегиваю застежку лиша, стараясь не думать о том, что яркую доску теперь унесет в море. Все равно весло я уже утопила. Мысли путаются в голове, скачут бестолковыми кузнечиками, не давая сосредоточиться хоть на одной.

Солнце успело сесть и за считанные минуты резко похолодало. В сумерках различаю контуры скал приближающегося острова. Не нашего. Другого. Но в такой ветер не попривередничаешь — добраться бы просто до суши, чтобы не чувствовать себя, словно в центрифуге.

Помощи от меня мало, и я просто стараюсь не мешать Нестерову. Крепко стискиваю дрожащими пальцами скользкие края доски и слезящимися глазами вглядываюсь в опускающийся на море полумрак.

Представить себе не могла, что погода может испортиться настолько стремительно. Когда мы выходили в море, ветер был слабым и теплым, ничего не предвещало беды. Предупреждения Нестерова о том, что в воде может быть опасно, на тот момент казались бредом. И я его не послушала.

Угораздило же попасть в подобную ситуацию именно с ним. Зная Марка, меня ожидает нудная лекция с обвинениями в безалаберности и глупости, насмешками над моей самонадеянностью и заносчивостью. Я готова всё это выслушать. Пусть ругает и обвиняет, пусть наорет на меня, если захочет. Только сначала — вытащит на берег.

Когда мы выбираемся из течения, что упорно выносило нас в открытое море, грести становится проще. Прикрываю не перестающие слезиться глаза и снова тщетно пытаюсь откашляться. В носу и горле словно провели наждачной бумагой, царапает и жжет. Сглатываю слюну с привкусом морской соли и кривлюсь.

Открываю глаза, лишь почувствовав, что плавник доски скребет по камням и в следующий миг высокая волна, наигравшись, выплевывает нас на берег. Нестеров оттаскивает доску дальше, чтобы ее не унесло обратно. Отстегивает лиш. Остается на камнях, опустив голову на руки и тяжело дыша.

Теперь понимаю, почему мы разбили лагерь на единственном из островов архипелага, что имеет песчаный берег. В отличие от него, этот — галечный. Больно ударившись правым локтем, издаю сдавленный стон. Однако сил совсем нет, и я лежу на острых камнях, почти не чувствуя дискомфорта и холода.

— Ты в порядке? — хрипло спрашивает Нестеров.

Он нависает надо мной темным силуэтом, и я открываю глаза, когда с его волос на мою щеку капает вода. Неужели лекция о последствиях моей глупости начнется сейчас? Я не уверена, что готова. И все же, не узнав собственный голос, отвечаю.

— Да.

— Можешь включить фонарик на телефоне?

Привстаю на локте и шиплю от боли, но все же нащупываю гидрочехол под прилипшей к телу мокрой футболкой. После всего, что произошло за последний час, айфон чудом остался со мной, не разбился и даже не намок.

Включаю фонарик, вырвав из полумрака непривычно бледное лицо Нестерова. На его правой скуле темнеет царапина, но в остальном Марк цел, хотя, видимо, тоже очень устал. Немудрено. Счастье, что мы вообще здесь, а не болтаемся где-то в открытом море.

Сощурившись от бьющего в лицо света, Марк забирает у меня смартфон и, оставив на камнях, осматривает в свете фонарика единственный оставшийся у нас сап.

— Часть плавника откололась, — мрачно резюмирует он, снимая поврежденную запчасть, вертит в пальцах. — Но это не помещает нам добраться до лагеря, когда погода улучшится.

Он возвращает мне айфон, но я не спешу выключать фонарик. Наличие света создает иллюзию безопасности и спокойствия. Хоть угроза и миновала, сердце всё еще бьется как безумное, а мышцы дрожат от напряжения. Мокрая одежда противно липнет к холодной коже, но сухой нет.

Вздыхаю. Марк не говорит вслух, но я и без того чувствую в произошедшем свою вину. Она болезненно сдавливает грудную клетку, тянет, словно тяжелый холодный камень, неприятно царапает внутри. Ощущения непривычные. Ненавижу брать на себя ответственность за что бы то ни было, но отчетливо осознаю, что укорять, кроме меня, некого. Так и не дождавшись от Нестерова нудной лекции, бормочу:

— Прости, Марк, — мой голос всё такой же хриплый и надтреснутый от кашля. — Мне жаль, что так вышло.

Он неожиданно усмехается:

— Ничего. Если для того, чтобы ты перестала называть меня по фамилии следовало всего лишь утопить сап и нахлебаться воды — оно того стоило.

Тоже усмехаюсь, но смешок похож на начало истерики. От того, что Нестеров не обвиняет меня и не ругает должно стать легче. Теоретически. Но почему-то не становится. Чувствую, как горло сдавливает сильнее, а глаза щиплет от неожиданно набежавших слез.

Вдыхаю глубже. Нельзя позволить себе расплакаться. Не здесь и не сейчас. Не при нем. К тому же, я слишком хорошо себя знаю — если заплачу, потом не остановлюсь. Медленно выдыхаю. Смаргиваю слезинки, которые все-таки стекают по щекам, оставляя за собой мокрые дорожки.

— Тебя так расстроило то, что сегодняшнее свидание с Сахаровым снова не состоится? — на свой лад трактует мои эмоции Марк.